Пока ты меня держишь за руки, у меня ничего не болит

Истерзанный мыслями, метаниями и болью, он возвращается домой тогда, когда никто не ждёт этого. Нет ни единой известной окружающим причины, чтобы это произошло, но вот утро в комплексе, в столовой накрыт общий стол, все собрались, и гости, и хозяева. Сонный и недовольный Вегас, прячущийся от раздражения в лёгких прикосновениях Пита к его ладони. Как всегда аккуратный и подтянутый Кинн, несущий яркие засосы на шее как знак истинной принадлежности. Растрепанный Порш, заливающий в себя очередную чашку кофе и сияющий улыбкой так, что ему невозможно не улыбнуться в ответ. Тайм, мрачный и недовольный с самого утра. Тэ, спускающийся к завтраку в лёгком облаке ванильных духов, уже слегка накрашенный и звенящий от напряжения. Макао, ссыпающийся по широкой лестнице с грохотом и топотом и замирающий при виде его идеально прямой спины. Сиятельный Танкхун, укутанный, по обыкновению, в халат вырвиглазного цвета, громко страдающий и задающий риторические вопросы, главным из которых оказывается: - А какого, собственно, хрена, проныра?! Киму нечего ответить. Порче за завтраком нет. Он молча садится рядом с Кинном и целенаправленно накачивается кофе. Минутное всеобщее молчание прерывает появление Чана, которого Ким действительно рад видеть. Начальник охраны, выживший при штурме, провёл на больничной койке долгие месяцы, и если кого и можно было благодарить за его полное выздоровление и возвращение в строй, так это сумасшедшего старшего брата... Узнав, что Чан, после серьёзных ранений медленно и верно погружается в депрессию и планирует оставить свой пост, он включил старый, добрый, проверенный шантаж. Никто в комплексе не знал, о чем беседовал Ткхун с Чаном, но факт оставался фактом. Чан вернулся в семью, но с тех пор старшего господина предпочитал избегать... - Я не слышу ответа на свой вопрос! - почти кричит тот самый старший господин, заставляя окружающих вздрагивать от пронзительных звуков. Чана он показательно игнорирует, но Кинн лёгким кивком даёт тому слово. - Господин Порче зашёл в университет. Маячок при нём. Чана отпускают, и вот уже всё внимание окружающих сосредоточено на Киме. Тот только плечами ведёт - по нервам бьют взгляды: непонимающие, осуждающие, безразличные, возмущённые. И один Порш смотрит так, что Киму кажется - выстрел в коленную чашечку будет болезненным менее, чем все молчаливые обещания расплаты от старшего Киттисавата. Ким понимает - тот в курсе всего, что произошло между ним и Че. И он даже немного, самоубийственно счастлив. Он сомневается, что сможет донести до Порша все, что чувствует сам, но он готов попытаться, ведь без благополучного пересечения этой границы ему не увидеть Че. Держа Кимхана на прицеле взгляда, Порш медленно поднимается из-за стола и выходит прочь. Помедлив немного, Ким идёт следом, оставляя за спиной раскалывающую всë недоуменную тишину. Он опасается преследования собственного старшего брата, но никто не рвётся следом за ними, и если Ким выживет сейчас, он обязательно поблагодарит Кинна: никто иной не смог бы удержать Танкхуна на месте. Порш приводит его в переговорную. Спокойное, пустое место за пуленепробиваемыми дверьми. - Порче вернулся к музыке, хоть я этого и не ждал от него, - говорит Порш, разглядывая стоящего напротив младшего мафиозного принца. Тот опускает взгляд, страшась выдать свои чувства, мягкой лапой касающиеся сердца. Он ценит то, что Порш не стремится отбить ему лёгкие и почки сразу: за время руководства второстепенной семьёй тот набрался терпения и выдержки, в чем немалая заслуга Вегаса и Пита, но все-таки действия Порша никогда невозможно было предугадать... - Ким, твоя песня была безжалостна, - чётко, по слогам проговаривает Порш, и Ким вздрагивает. - Это ты был тем, кто ушёл. Как тебе пришло в твою гениальную музыкальную голову _так_ задавать свой вопрос? Он чувствует - на языке у Порша сотня язвительных замечаний и полсотни проклятий, но Киттисават ещё не закончил поражать воображение Кима сегодня. Он только чувствует, как сердце бьётся в самом горле, отдавая в виски́, и пытается сдержаться, чтобы не приложить к груди ладонь в попытке усмирить биение крови, когда Порш делает несколько плавных шагов, таких быстрых, что Ким не успевает отреагировать. Он, лучший убийца клана Терапаньякул, только отшатывается от неожиданной близости другого человека, который делает непонятное и невозможное. Обнимает его. Мир вокруг Кима пошатывается вместе с ним. Осыпается осколками здравого смысла. Ким действительно не понимает, что происходит. Он был готов к буре, к тому, что его будут бить, возможно - ногами, но не к этому. - Ты полный придурок, нонг'Ким, - негромко говорит ему на ухо Порш, и мир окончательно заваливается куда-то к горизонту. *** Шепот над ухом кажется Киму оглушающим. Ещё бы, именно Танкхуну было необходимо устраивать словесные баталии с Кинном прямо над младшим братом, ничего нового. - Заткнитесь, - открывая глаза, просит он их практически вежливо, не посылая обоих в пешее эротическое, тогда как очень хочется именно это и сделать. - Вот видишь! - восклицает Танкхун, судя по движению воздуха - всплескивая руками. Хотя надо отдать ему должное, делает это гораздо тише, чем мог бы. - Жив и практически здоров. Стóило ли вызывать доктора! - Два часа без сознания. Я был готов к тому, что Порш его ранит, отобьёт что-нибудь ценное, но не к этому, - мягкий голос Кинна звучит странно, но его привыкший командовать всеми брат действительно старается говорить тихо и спокойно. Ким оценит. Потом. Сейчас он осматривается (комнаты Танкхуна), прикидывая, как быстрее улизнуть из-под пристального внимания старших. В вене острым кусачим присутствием ощущается игла, и Кинн отвечает на невысказанный вопрос брата: - Физраствор и электролиты. У тебя давление упало. И я вместе с ним, понимает Ким и лёгким движением избавляется от иглы, зажимая локоть. - Кимхан! - возмущённо подлетает на своём месте старший брат, но Киму не до него. Он натягивает свои тяжёлые ботинки, помогая себе одной рукой, и шарит по карманам лежащей тут же кожаной куртки в поисках телефона. - Верни! - рычит он на Ткхуна, что звучит совершенно не внушительно, а слабо. Ким сам пугается своего голоса. Но, кажется, он не бился головой, когда падал, почему же тогда в теле перекатывается туманом мерзкая, вязкая слабость? - Противный ребёнок! - фыркает Ткхун, но не делает попыток к возвращению аппарата своему владельцу, и Ким поразительно слаб, чтобы бороться с ним. - Не дергайся, тебя никто никуда не отпускал. - Что, таблетки забросил? - фыркает Ким, вынужденный оставаться на постели. - Совсем скорбен умом стал, доведешь отца до душевного расстройства... от счастья. - Проныра... - вздыхает Танкхун, переглядываясь с Кинном. - Твоя информация о расстановке сил неактуальна. - Что?.. - тянет Ким, непонимающий и растерянный, и Танкхун мягко обнимает его за плечи, укладывая обратно на постель прямо в ботинках. - Не может быть. Мне бы доложили. - Считай, что это заговор, чтобы ты сидел на месте ровно и никуда не дергался. Кинн закуривает, медленно затягиваясь. Его губы явственно дрожат, но не от тени улыбки: Ким ясно видит, что брат кривится от внутренней боли, тщательно скрываемой от всех. - Какого дьявола! - разъяренным котом шипит Ким, но на братьев это не производит никакого впечатления. Танкхун только качает головой: - Отец мертв, Кимми. Уже больше трех месяцев. Ким, которому не просто не сообщили, а скрыли от него столь важный факт, тщательно сдерживается, чтобы не заорать на братьев. Сдержавшись, он лишь глухо выдавливает: - Кто. И ему не нравятся взгляды Кинна и Танкхуна, которыми они обмениваются. Или его планируют держать в неведении и дальше? Но тогда этого разговора и не было бы никогда. Колебания братьев прерываются Поршем. Он негромко прикрывает за собой двери и садится рядом с Кимом на край постели: с такого ракурса на виске старшего Киттисавата хорошо просматривается яркая серебристая прядь, чужеродная среди смоляных волос почти двадцатипятилетнего молодого парня. Сердце Кима замирает на мгновение, а затем начинает судорожно и неритмично стучать, заставляя дрожать кончики пальцев. Молчи, мысленно умоляет он. Не говори ничего. Пожалуйста. Но Порш не слышит его внутренней мольбы. - Это был Порче.