Отведи меня домой

Пока Эйлер лежала в больнице, Уильям решил заняться документами. Девушка поступила в госпиталь без них, при ней не было ни паспорта, ни водительских прав, что было, впрочем, и неудивительно. Фоулер знал, что все бумаги остались в рюкзаке на корабле десептиконов. Легче, чем забрать, было оформить новые, однако сначала агент решил разобраться с этим сам. Узнать, что она за человек, и помочь с восстановлением данных. Связи в ФБР и ЦРУ он имел, поэтому возникновение проблем не предвещалось. Однако все пошло не по плану. Девушка не была найдена в базе данных. Ни её имени, ни места проживания, ни родителей найти не смогли. Уильям с каждым днëм ходил все хмурее и хмурее, так что даже Оптимус скоро спросил его причину такого настроения. — Прайм, меня беспокоит девчонка. С ней явно что-то не так. — Разве мы не выяснили это ещё в её первый день на базе? — удивился Балкхэд. Агент покачал головой. — Что-то не сходится. Любого человека из Штатов можно найти в базе данных страны. Ребята работают смышленые, технологии передовые. Невозможно не найти хоть букву о ней, хоть строчку! Но ничего нет. И я ничего не понимаю. — Может, она иностранка? — предположил Джек. — Исключено. Были бы данные о въезде-выезде из страны. Я взял её волосок, когда вёл с ней беседы, и снял образец ДНК. Ничего! Абсолютно! Какая-то чертовщина! — Агент Фоулер, что говорит сама Эйлер о себе? — Ничего необычного. Воспитывалась в приёмной семье, назвала имена отца и матери. О них мы нашли информацию. Отец — обычный рабочий на заводе, мать — секретарь в IT-компании, но оба погибли в аварии относительно недавно, с момента трагедии прошло всего два года. Двадцать лет назад действительно взяли на воспитание младенца, но дальше данные словно обрываются! О самом ребëнке нет ни слова! Это возмутительно! — А по её знакомым родителей ничего? — Джек, сидящий на диване, подогнул ноги под себя. — Нет. Коллеги лишь изредка слышали о девушке, никогда не знали подробностей, не видели её в лицо. А ещё она сказала, что все это время занималась самообразованием и в школу, как и в институт, не поступала. Случай затворника. Старскрим, который вот уже как несколько дней коротал время на базе, напрягся. Ему она говорила несколько иное, что-то про лучший университет в Штатах, где её и нашли механоиды, пригласив на стажировку. Почему же Фоулеру она сказала совершенно другое? — Если она работает в МЕХ, вы не можете попробовать извлечь данные о ней оттуда? — вставил слово Рафаэль, не выпуская из рук ноутбук. — МЕХ скользкая организация, мы уже давно хотим её приструнить! Но они мигрируют из штата в штат, а иногда и в другие страны. Невозможно отследить их местоположение, они кочуют по всему миру и имеют базы повсюду! — Хотите сказать, что они… — Да. Может получится так, что доступ к списку сотрудников мы не можем получить, поскольку он выведен на территорию другой страны. И формально это будет являться вторжением в конфеденциальность другого государства. Сайлас…он всё продумывает. Грязный жучара, — от души выругался Фоулер. Старскрим сидел тихо, но мотал себе на ус каждое слово. Любая информация могла ему пригодиться в будущем. После «пленения» автоботы ничего нового или интересного не рассказывали (может, именно при нём преподчитали молчать). Тем не менее юноша рассчитывал использовать любые факты против команды Прйма, несмотря на скудное однообразие дней на базе: стычки с вехиконами, разработка крошечных шахт энергона, на которые Мегатрон просто наплевал вследствие их размеров, просмотры фильмов, в которых Старскрим предпочитал не участвовать… Всë это клокотало внутри и вызывало горячую ненависть к происходящему. Во время недовольства агента с губ не сходила презрительная усмешка. Фоулер ругал правительство, неспособное найти одного-единственного человека, тогда чего в глазах десептикона оно должно стоить вообще? Он почти открыто презирал мир людей. Он ненавидел постоянный рацион (перловка три раза в день, пусть и с котлетой, пусть и с вкусной, но все-таки доведёт любого), бдительный контроль за его действиями, периодические допросы в словесной форме, ограниченная главным помещением область передвижения — всё это нервировало его. Не давал покоя сам факт пленения. Какое унижение — быть схваченным мало того, что автоботами, так ещё и в форме органики, когда он не может сделать против них буквально ничего! Ни размер тела, ни мягкость ткани не давали ему возможности противостоять даже Арси, хотя она считалась самой малой по размерам среди остальных. А ещë его бесили наручники и душещипательные попытки Прайма расстрогать его. Речи о «нравственности десептиконов» и о том, что даже Мегатрон может стать лучше, вызывали злобный, даже презрительный смех. Чтобы он — и встал на сторону добрячков? Да в жизни такого не будет! Он, командир Старскрим, будет стремиться к власти и однажды обязательно сядет на трон, сосредоточив всю власть в единственном лице! Лучше бы перловка четвёртый раз за сутки, чем переговоры с Оптимусом, кашу хотя бы можно не есть…а вот от громадного корпуса с щенячьим взглядом не отвертишься. И его тошнило с каждым разом все сильнее. Кажется, даже будучи на Немезиде, он не испытывал настолько яростного, жгучего гнева, как сейчас, когда его то допрашивали, то переубеждали, то делали шарк знает что. Детей к нему почти не подпускали, но Мико все равно умудрялась доставать его даже на расстоянии. Иногда Старскрим прикидывал, как быстро его деактивируют за убийство одной японки-подростка. Наверное, его бы убил Балкхэд. Мысль о мести за несовершенное лишнение актива перекатывалась из одного угла души в другой переменчивой рыжей волной клокочущего бешенства. А ведь прошло всего четыре дня. Старскрим слишком привык либо к вседозволенности на Немезиде, несмотря на Мегатрона, либо к спокойствию и тишине. Вот на корабле все по струночке ходили, а здесь какие-то ужасные звуки из колонок, называемые «роком», крики и обсуждения фильма, сигнализация… Человеческая перепонка внутри уха болезненно вибрировала, и юноше приходилось прятать голову между ладоней, пока во лбу отпечатывалась тяжёлая металлическая цепь. Как он не увещевал, никто с него наручники так и не снял. Шарк, да он даже мылся с ними, просто цепь удлиняли! Так и коротал дни, погруженный в самокопание, анализ крошечных крупиц информации и мысли о возмездии за все хорошее, что для него сделали автоботы. Слово «хорошее» нужно кавычить. *** Дверь в палату захлопнулась, стоило человеку тяжёлыми шагами зайти внутрь. Эйлер повернула голову и из лёгкого эфемерного мира на небе тут же упала в преисподнюю реальности. Девушка невольно выпрямила спину и поджала губы. Глаза ясно смотрели на вошедшего, но ресницы едва заметно подрагивали, выдавая привычный страх. По коже прошёлся фантомный мороз. Несмотря на состояние, она сказала фразу чётко и спокойно: — Здравствуй, отец.