Здравый идиотизм и смирение

      Взмах кистью. По холсту разлетаются яркие капли краски. Ларри чуть не прикрывает глаза, беззаботно нанося большие и несвязные между собой мазки. Подлинный покой укрывает плечи тёплым одеялом и заглушает и без того слабый вой ветра в стенах. Нужно привести мысли в порядок, хоть как-то понять бардак на личном чердаке, смахнуть пыль в виде тревожных мыслей и распихать по углам мешающий мусор, избавившись от бесполезных страхов. Не разобрать беспорядок, а научиться в нём ориентироваться, уметь сразу находить нужное и не обращать внимания на хлам. Алая краска стекает почти до самого низа холста, перекрывая предыдущий слой, и Ларри ловит себя на мысли, что непроизвольно выводит чьё-то резкое лицо. Он отходит на пару шагов, внимательно вглядываясь в безобразные мазки, выискивая знакомые черты, но лишь безуспешно вздыхает. Ларри нетерпеливо перечёркивает линию глаз кислотно-желтым цветом и поджимает губы: размытое и обрывистое лицо исчезает в наборе разных пятен.       Тут же по комнате разносится громкий хлопок по двери, будто чья-то тяжёлая туша врезалась в металл со всего размаху. Ларри вздрагивает в страхе и натягивается струной. Словно не привык, словно не знает точно, кто стоит за этой слабой защитой, словно надеялся побыть в полной тишине. И одним резким движением кисти случайно опрокидывает банку с водой на пол. Та с дребезгом разлетается на несколько осколков. Черти. Ничего святого в этом доме. Ничего спокойного.       Блядство.       Раздаётся злостный и резкий щелчок в наступившей густой тишине комнаты: Ларри снимает пистолет с предохранителя. Держать оружие на тумбе возле кровати до жути забавно, просто до невозможности, нервного смеха и идиотских анекдотов. Он тихо усмехается, прижимаясь вплотную к двери, и внимательно прислушивается. Собственное сиплое дыхание раздражает до того, что проще и спокойнее на секунды перестать дышать вовсе, тиканье часов за спиной ударяют в такт биению сердца и заставляют нервно покачиваться на носках. Готовиться к нападению и защите. Вновь что-то врезается в дверь, и Ларри, почти не задумываясь, щелкает замком.       И какого чёрта дверь закрыта лишь на один поворот, говорили же об этом.       В нос ударяет привычный и мерзкий запах гнили, концентрированный и густой. А холод с улицы подбирается вверх по ногам, застывая на кончиках пальцев рук на спусковом крючке. Адреналин стучит в ушах в предвкушении и слабом страхе, скорее просто обязательным, чем настоящим. Теплый тусклый свет из комнаты рассеивается в полутьме, но всё же подчеркивает шатающееся в нескольких шагах тело — по-другому этот набор костей и гниющих органов не назвать.       — Вот честно, мог бы и не буянить, — ворчит Ларри серьёзно и одним точным ударом кулака в чужую хлипкую грудную клетку валит тело на пол. Кажется, он слышит фантомный треск костей. А может и не фантомный вовсе: хрупкие нынче твари пошли. Тело с грохотом падает, словно бесформенный и набитый мешок, и лишь ворочается, не в силах вновь подняться на ноги.       Выстрел.       Звон в ушах стихает стремительно, Ларри настороженно опускает пистолет. Зомби на холодном и сыром полу дёргается и стонет что-то хриплое и неразборчивое еще с минуту, пока судороги не сходят на нет и он не давится не то рвотой, не то кровью. Мерзость. Ларри открывает дверь нараспашку, задевая неестественно изогнутую руку — видимо, падение оказалось максимально неудачным для бедолаги — и вглядывается в темнеющую дыру в чужом лбу. Поразительно, как он не промахнулся. Удачное утро после бессонной ночи. Хоть оно могло бы быть куда более удачным, если бы никакой зомби к нему не постучался.       Ларри расползается в лёгкой усмешке, всё ещё тяжело дыша, и всматривается в валяющегося зомби. Темная, немного зеленоватая кожа в полутьме кажется чёрной, чуть не угольной. И отверстие от выстрела, стремительно заливающееся тягучей кровью, до любопытного подходит и вписывается в общую картину. От нервной ухмылки болят скулы. Нет, ему нисколько не радостно, вообще, возможно даже тоскливо, до безумия жалко, но скорее просто раздражённо и до странного привычно. Как будто каждое раннее утро начинается не с кофе, а с подстреленного зомби на пороге. Ларри даже настораживается от такой беззаботной и пугающе наплевательской реакции, но быстро забывает и забивает: ему совсем не до этого.       Потому что ему должно быть всё равно. Иначе и с ума сойти можно.       Полгода назад, когда вместе с утренней метелью пришёл ещё и мутирующий на ходу вирус, который превращает людей в реальных ходячих мертвецов в духе любых фантастических фильмов, пришло и здравое «мне всё равно». Ларри защищается от глухого ужаса плевком ему в лицо. Потому что хочет жить, хочет жить нормально, как жил раньше, когда всё было в полном порядке. А сейчас жизнь моментами уж очень пахнет какой-то нескончаемой и непродуманной игрой, а не реальностью. Когда рука дрожит от напряжения после нескольких выстрелов. Когда в дом начинает долбиться неуправляемая и не соображающая толпа мёртвых тварей. Когда стоишь в очереди за продуктами с идиотскими талонами или еле наскребшимися несколькими купюрами.       Когда стоишь, замерев от любопытства и восхищения, наблюдая, как другой человек убивает зомби одного за одним.       — Ты мог быть потише, а?       Сонный голос тормошит застывшую тишину, заунывно скрипит дверь в комнату. Ларри оглядывается и захлопывает дверь черного хода, кажется, вновь толкнув какую-то часть чужого тела. Ему не хочется даже думать, что в ближайшее время придется вытаскивать на руках разлагающийся труп, чтобы потом не задохнуться от ещё более мерзкого запаха. Хуже живого зомби только мёртвый, однозначно. Ларри дважды щёлкает замком — надо вновь напомнить, что нельзя закрываться на один оборот, — разглядывая другого, невыспавшегося и шатающегося, зомби в проёме. Но это уже его зомби. Родной, усталый до невозможности, но, главное, что абсолютно точно живой и здоровый. Наверное.       — Долбоёб, и так поспать не дают, ещё и ты тут, — продолжает ворчать себе под нос и откидывает растрепанные грязные волосы со лба. Ларри любит его заспанный вид с утра. Мешки под глазами уже пугают, ему и правда стоило бы спать получше и побольше, иначе и правда превратиться в зомби без вирусов. Но Ларри не может выразить и капли жалости или беспокойства, они встают поперёк горла и превращаются в язвительную насмешку:       — Какой нежный, посмотрите, — закатывает глаза он, — иди и досыпай тогда, нашёл проблему.       — Ага, а ещё что предложишь? — устало вздыхает Трэвис и со скрипом падает на чужую кровать. Ведь он никогда не засыпает вновь, если вдруг что-то тревожит его сон посреди ночи. С началом зомби-апокалипсиса это вообще стало огромной проблемой. — А вообще мог бы шваброй его зарубить, — он кивает на стоящую в углу швабру и закрывает глаза, — хоть как-то ею бы воспользовался. И тихо было бы!       Ларри раздражённо цокает, когда вспоминает про лужу и осколки на полу. И старается сдержать смех от вида недовольного Трэвиса. Он выглядит, как обиженный кот-император, не меньше. По крайней мере, глаза точь-в-точь: жалостливые, высокомерные и по-доброму рассерженные. Ларри кидает осколки от банки в мусорный мешок, уже забитый доверху, и сам падает на кровать возле Трэвиса. Прямо ему на руку.       — Джонсон-взгляд-кошки-грация-картошки, слезь с меня! — Трэвис в шаге от того, чтобы начать вопить. «Какой нежный».       Ларри со смехом перекатывается с его руки на подушку и подпирает ладонью подбородок так невинно, что у Трэвиса аж дыхание сбивается от такой наглости. Он внимательно вглядывается, как чужие брови дрожат от злости, явно наигранной. Подлинная на его лице лишь усталость, что совсем скоро скроется в смехе и язвительных насмешках. Ларри любит, когда Трэвис колко шутит и снимает с себя любую злость и слабость.       — Нам как раз надо к Эш заскочить. Давай, я беру швабру, а ты… — Ларри на миг замолкает и наигранно хмурит брови, — о, вилку!       Трэвис смотрит на него, как на последнего идиота. А потом вдруг его губы вытягиваются в ровную трескающуюся линию, а глаза наливаются истинным хохотом. У Ларри от одного только его вида смех застревает в грудной клетке.       — Шваброй в глаз или вилкой в жопу, — выдавливает Трэвис сквозь вырывающийся смех и закрывает лицо руками.       Ларри любит, когда Трэвис шутит глупо, а потом взрывается секундным хохотом. Его прорывает ненадолго, но ярко и красочно, так сильно и заразительно, что сам Ларри потом не в силах успокоится еще с минуту, если не больше.       — Я согласен, — добавляет Трэвис и сверкает глазами почти вызывающе.       — На швабру в глаз или вилку…       — Джонсон, я тебя сейчас с кровати скину, предупреждаю, — цедит Трэвис серьёзно, не давая закончить вопрос.       Ларри до безумия рад, что живет в одной квартире с Трэвисом. Потому что этот невероятный абьюз придают подлинные силы жить и улыбаться беззаботно и по-идиотски. Настолько, что аж стыдно. Зомби-апокалипсис сблизил их настолько, насколько они даже подумать не могли. Потому что и не думали: это слишком странно и неправдоподобно. Школьные враги оказались слишком трусливые и благородные, чтобы выживать по условной одиночке и оставить кого-то в одиночестве. Потому в одно утро Ларри проснулся от настойчивого стука в дверь и встретил на пороге потрёпанного жизнью Трэвиса. А потом очнулся и обнаружил Трэвиса у себя под боком в одной постели. А потом они вдруг начали смеяться с любой мелочи. А потом Ларри вдруг подумал, что любит просыпаться с Трэвисом в одной квартире. Но совершенно не выносит подколов Сала по этому поводу, совершенно.       — Давай, вставай, разлёгся мне здесь, — Ларри вскакивает с кровати и хватает чужую тонкую кисть руки. — Эшли надо помочь, у неё там что-то с электричеством, ну, — он тянет Трэвиса на себя.       — А я не электрик, если что.       — А я не грузчик, чтобы на руках твою тушу нести. Нас, может, обедом накормят, поднимай свою задницу давай!       — Вот так бы сразу, ты почему не с приоритетов начинаешь, а? — Трэвис тут же встаёт на ноги, предварительно осмотрев, где растеклась вода после рисования Ларри. — Я, конечно, в современном искусстве ни туда, ни сюда, но чё это за вопли художника? — спрашивает он с интересом и кивает на холст.       — Ебало твоё, — отвечает Ларри, даже не оглядываясь.       Они выходят из дома через чёрный ход, чуть не ногами выпинывая труп зомби. Трэвис параллельно издевается над тем, что Ларри точно никак не мог самостоятельно попасть точно в голову. А Ларри лишь цокает и морщиться от гнилого запаха, пропитавшего, кажется, всё насквозь. Желудок прилипает к позвоночнику от голода, а к горлу подкатывает рвота, скорее состоящая из горькой желчи. Невероятное смешение ощущений, просто блеск. Зомби они откидывают ближе к проезжей части, чтобы в случае каннибализма больше никто не заглянул к ним домой.       Телефон в кармане вибрирует: Эшли пишет, что ждёт их у себя в ближайшее время вместе с остальными. Ведь Трэвис ещё не знает — он иначе ни за что бы не согласился без боя — что проблемы у Эш не с электричеством, а с чувством юмора, раз она решила отпраздновать Хэллоуин. В разгар апокалипсиса. И Ларри крайне хочется верить, что кто-нибудь додумается прийти с гримом зомби. Хотя, такой человек точно будет: Трэвису в принципе и грим не нужен.       — Угадай, сколько зомби за спиной? — беззаботно спрашивает он, выводя Ларри из мыслей.       — Три? — они о погоде более напряжённо разговаривают, ей-богу       — Мимо, всего два.       Щелчок. Трэвис снимает пистолет с предохранителя и разворачивается лицом к зомби. Ларри любит смотреть, как тот стреляет в зомби, а после с интересом разглядывает их трупы.       Этими большими мазками на холсте он старательно и неосознанно выводил черты Трэвиса.       И Ларри ловит себя на мысли, что рад зомби-апокалипсису. Вернее, он рад, что эта трагедия притянула их друг к другу, сблизила до невозможного и показала, что жизнь может быть совершенно другой. И он был бы совершенно не против жить рядом с Трэвисом, любоваться им по утрам и ночам, наблюдать за дрожанием его ресниц и слушать задорный смех, даже если придется жить в зомби-апокалипсисе целую вечность. Вечность с Трэвисом звучит не так уж и плохо.       Вечность с Трэвисом звучит заманчиво и глупо. И Ларри совершенно не против.