Как стать телохранителем (чтобы платили и все такое)

— То есть здесь ты больше не работаешь? — Джом обводит рукой с Пина коладой бар, меня и Танкхуна, которому Арм и Йок помогают забраться на стойку. Я киваю и слишком долго молчу. Джом пихает кулаком в плечо. — Эй, Порш. Ты можешь всё мне рассказать. — Мгм. — Тебе есть, что рассказать? — Мой друг не знает, когда вовремя заткнуться. — Хочешь об этом поговорить? — Ты не мой психотерапевт. — У тебя есть психотерапевт? — Не… — Я беспокоюсь за тебя. — Беспокоишься за меня или скучаешь по коктейлям на халяву? — Скучаю по коктейлям на халяву. — Между нами всё кончено. Он ржет, как конь, и подмигивает, но не слезает с темы. — Порш… В полупустом стакане растаял весь лед и одиноко плавает апельсиновая корка. Снова киваю, тру лоб, терзаю мятую салфетку. Я еще не так пьян, как планировал, но уже с трудом подбираю слова. Ты не вываливаешь друзьям на голову, что связался с мафией, если желаешь им здоровья и долголетия. — Я больше здесь не работаю, потому что нашел другую работу, — по существу. — Как так? — Деньги хорошие. Че сможет учиться. И дом останется у нас. — В чем подвох? — Что за пессимизм, братан. — Ты говорил, вас так просто не оставят в покое. — Босс разобрался с долгом. — Полностью? Прямо целиком? Разобрался? — Джом поднимает брови и отставляет свой коктейль. Тэм быстро накидался и дремлет на столе, положив голову на руки. Я рад, что не приходится объяснять еще и Тэму. — Целиком. Никаких долгов и ежемесячной нервотрепки, никто не ломает мебель и нос дядюшке. Я свободный человек… в каком-то смысле, — так широко улыбаюсь, что рожа сейчас треснет. Полный порядок, Джом, не спрашивай и врать не придется. — О. Ну. Отлично. Это же отлично. Ты неплохо устроился, а? — Напускает на себя веселье Джом. Видно, что представил себе черт знает что, но не хочет обидеть. Он поднимает стакан, и мы чокаемся — за перспективы и чтоб денег побольше. Если Джом решил, что я нашел себе спонсора, он не может быть ещё дальше от правды. Пью и морщусь от терпкой горечи — новый бармен перестарался с кампари. Ерунда, но мне хочется злиться на него. Джом хмурится своим мыслям, глядя в стакан. Говорю себе: плевать, что он надумал, лишь бы не спрашивал больше, но куда там. Мне очевидно не плевать. Поэтому не могу вовремя закрыть рот. Аккуратно подбираю слова, одновременно прислушиваясь к происходящему за спиной. С Танкхуном просто: если требует, чтобы Пол покатал его на спине, и голосит караоке невпопад — значит порядок. — Я охраняю… семью одного очень важного господина начальника. У него есть связи. — Ага… — У них бизнес, разный. Тачки, недвижимость — шоколадная фабрика ещё, прости господи, — и много конкурентов. — Злые конкуренты… — Просто звери, — округляю глаза. Джом щурится, глядя на меня, как будто пытается что-то понять. Кивает и чуть не разбивает стакан, соскальзывая локтем со стола. Догоняет по кондиции Тэма, а все не угомонится. — И где он тебя нашел? — Тут, — как можно беззаботней жму плечами, — он влез в драку. Ему бы наваляли по самое, но я вроде как спас его задницу и вот. Соцпакет, теплые обеды, все дела. * * * Я, конечно, сам в это ввязался, винить некого. Никогда не брал денег за то, чтоб избавиться от уебков, которые устраивали разборки в баре, но Кинн выглядел слишком дорого и слишком самодовольно. А меня как раз с долгами прижало так, что лишние пятьдесят тысяч были бы совсем не лишними. Коллекторы заходили на ужин как к себе домой, Че вздрагивал от звонков в дверь. Масса причин была. Я сам остался и торчал с Кинном на заправке, пока рядом не притормозили пять чёрных новеньких тачек, из которых вывалила компания в чёрных новеньких костюмах. Выстроились, как на параде, все с виноватыми рожами. Где они прохлаждались, пока у Йок стреляли, распугивая посетителей? Так что я спросил, сколько зарабатывает толпа рукожопых телохранителей, которые не в состоянии выполнить свою работу. Кинн ответил, и у меня все неоплаченные счета пронеслись перед глазами. Представил, сколько должен нашим добрым друзьям коллекторам, сколько нужно Че на следующий семестр, сколько еще денег понадобится, пока из дядюшки не выбьют всю дурь ребята из букмекерской конторы, и сказал: — Тогда, может, сделаешь меня своим телохранителем? Мудак в первом ряду — Кен — скорчил недовольную мину, а Кинн удивленно усмехнулся. Тогда я сразу отчего-то обратил внимание, какой у него смех — с хрипотцой, но неожиданно мягкий. Он ничего не ответил, только окинул взглядом с ног до головы — оценил, скотина — и ушел. Я зло пялился в его удаляющуюся спину. Курил прямо у заправки, пока все машины не отъехали, было обидно. Ни денег, ни спасибо, Порш, ты мне жизнь спас, что я могу сделать для тебя, мои дети будут слагать о тебе легенды. Но через два дня пришло сообщение с незнакомого номера. Не с его, конечно, — Арм написал, что меня ждут. Так всё и началось. Сперва меня отправили к старшему брату — Танкхуну. На время, пока не “научусь держать пистолет”. Параллельно я пытался смириться с мыслью, что когда научусь, придётся стрелять в людей, которые не понравятся Кинну. И что как будто бы нужно понравиться Кинну, чтоб он сам не начал в меня стрелять. Эта мысль неожиданно взволновала и увлекла — я почувствовал азарт, профессиональную мотивацию или что-то такое. Но первые недели Кинна не было видно. Это немного расстраивало, ведь через месяц пистолет я уже держал неплохо, ползал на животе со связанными руками, не помяв форменные брючки, и обгонял в спринте мудака Кена и мудака Тула из личной охраны мутного папаши Кинна. Выполнять нормативы лучше самовлюбленных раздражающих мудаков стимулировало почти так же, как перспектива наконец занять должность, ради которой я бросил мешать коктейли у Йок. Очевидно у Кинна были дела поважнее, чем лично следить за моими успехами. Зато приходил его любимчик с перевязанной рукой — Биг — и недобро косился. Набирал на планшете неудовлетворительные отчёты о моих достижениях. Сам я их не читал, но Танкхун вел себя так, будто не собирался расставаться со мной в ближайшее время. Например, планировал, как к финалу проекта Подиум мы вместе перекрасим волосы в цвет рубиновой мечты. Бигу я не понравился с самого начала. Подозреваю, его при первой встрече на парковке задели эпитеты типа “рукожопые долбоебы”. С другой стороны, я спас жизнь начальника, за которым он носил тапки в зубах, мог бы проявить немного уважения. Вместо этого он воротил нос. Готов поспорить, его характеристика звучала так: этот хрен с улицы способен только в подворотне махать кулаками и не готов охранять высокое начальство. Я чувствовал, что готов, но не до конца понимал, к чему именно. Под Танкхуном обязанности были не сложными: смотри сериалы, потом смотри сериалы по второму кругу, закинь в микроволновку попкорн и возвращайся к сериалам, разведи краску для волос, пока смотришь сериалы, и не сожги попкорн. Я потихоньку начинал вешаться, но в один из вечеров почувствовал потенциал и вцепился в возможность. Танкхун в третий раз с замиранием сердца смотрел сериал, где главная героиня нашла мужчину мечты в баре, опрокинув на него поднос с шампанским. Половина сюжета разворачивалась в декорациях задрипанного ночного клуба. Они целовались под неоновыми светодиодами, счастливые и липкие. Я и сам заскучал по шумным субботним вечерам. — Кун! Музыка, свет, дискошар, танцы на стойке. Как в первой серии. Как во второй серии! Как в третьей твоей любимой серии… — я взялся за него вплотную. Пообещал, что в конце никто не умрет, и буквально за шкирку затащил к Йок. * * * Теперь Кун не слезает со стойки. Арм забрался следом, чтобы подстраховать, но увлекся и снял с себя больше одежды, чем мы рассчитывали. Трезвый водитель Пол с застывшим на лице выражением ужаса и обречённости пасёт их обоих, а Йок выхватывает стаканы из-под ног. Жаль, Кинн не видит. К полуночи я прилично накидываюсь. До той кондиции, где становится сложно избавиться от вялой, но навязчивой рефлексии. Вопросы на повестке: что я делаю со своей жизнью и почему Кинн выглядел раздражённым, когда утром застал меня на перекуре. Мелочь, но его хмурый вид каждый раз портит настроение. Лежит на душе, как жирная непереваренная еда в желудке. Дело во мне? В том, что утро не задалось? Или у его породистой рожи врождённый дефект — вечное выражение недовольства? — Дурацкий Кинн, — бормочу под нос, Джом вопросительно мычит, передвигаясь ближе. Я был уверен, что он уже спит. — Кто такой Кинн? — Мой важный начальник. — Зачем думать о начальстве, когда та леди в красном давно на тебя смотрит, — Джом наклоняется к уху, пытаясь одновременно уронить голову на плечо. Я оборачиваюсь, ловлю взгляд красивой девочки и улыбаюсь в ответ. На ней красное мини, яркое, как халат, в котором Кинн как-то спустился ночью на кухню, где я тайком доедал свой поздний ужин. У него и тогда был раздраженный вид. Я попытался извиниться, он намекнул, что ему на мой рацион абсолютно плевать. Вспоминаю и начинаю злиться. Отпихиваю Джома, заставляя его откинуться на спинку дивана и посмотреть мне в глаза. — Послушай. Ты слушаешь? Почему он взял меня к себе на работу, а я здесь, — неопределённо взмахиваю рукой. Джом выглядит озадаченно, а я не знаю, с чего начать объяснять. — Кинн… Кинн взял меня на работу. Брат Танкхуна. Почему я здесь, если должен быть с ним? То есть Танкхун неплохой вариант… — Отличный вариант, мужик что надо, — кивает Джом. — Умеет отрываться. А Кинн этот где сейчас? Спит и видит десятый сон, развлекаться не умеет. Ты бы по барам с ним не шатался, да? — Да..? То есть нет? Не знаю, — не представляю, где Кинн сейчас. Это тоже самую малость раздражает. — Танкхун платит тебе меньше? — Нет! — Тогда какая разница? Я открываю рот, чтобы сказать, что разница колоссальная, и не то чтобы мне плохо с Танкхуном, но ведь… Кинн. Кинн — это Кинн, так? Закрываю рот, мне нужно время на раздумье и проспаться как следует. Пол подходит к столику, продолжает краем глаза коситься на Танкхуна, который, не слезая со стойки, решил на ней вздремнуть: — По-моему, нам пора, Порш. — Не-ет, Пол, погоди…. Тебе не кажется, что Биг внушил Кинну, будто я херово стреляю? — Что? — Ничего, — говорю, — по-моему, нам пора. * * * Мы заваливаемся домой далеко за полночь. Танкхун не может идти, но компенсирует это, размахивая руками, как агрессивная блестящая мельница. Я трезвею с каждой секундой, пытаясь его тактично обездвижить. Нас встречает Биг и заявляет, что меня ждёт Кинн. Я улыбаюсь, непонятно чему радуясь, но быстро прихожу в себя. Посреди ночи ждёт. Так себе знак: заставит отжиматься до утра или пока не сдохну. С другой стороны, если бы сильно переживал за братишку, с него бы сталось заявиться к Йок и вынести Танкхуна оттуда вместе со стойкой. Поднимаюсь на лифте, напротив Биг пялится — лицо просит физического насилия. У меня нет времени на конфликт с ним, нужно определиться с тактикой для разговора с Кинном. Склоняюсь к нападению: здесь у вас полный дом извергов, которые лишили Танкхуна социализации и дешёвого алкоголя. Кинн сидит на диване нога за ногу. Халат нараспашку, кожа в вырезе ещё мокрая. Наверное, капает с волос. Только из душа, значит. За спиной Кинна чудесный вид из окна, невероятно приковывает взгляд. Это сбивает с толку, так что вступительную речь в свою защиту пропускаю. Я просто не привык к тому, что выволочки от начальства проходят в такой атмосфере. И давно не видел Кинна вблизи. И ни разу не видел его в спортзале. Может, у него личный, на этаже, рядом со спальней. Вылезает из постели и давай заниматься кардио. Или жать вес. Сколько он жмёт? Лёжа. Он ответит, если спросить? Кинн громко ставит стакан на стеклянный столик, я не подпрыгиваю. — Ты заставил Танкхуна выйти из дома. — А… ага, — красноречие не вовремя мне отказывает. — Как ты заставил Танкхуна выйти из дома? — Да он просто обожает меня и делает всё, что я скажу. Морщится. — Это опасно, — Кинн как будто недоволен, но не злится. Хмурится, но в глубине глаз — черти пляшут, — возьмите больше охраны в другой раз. Вы же все надрались. Я одновременно чувствую облегчение, вину, хочу послать его со всем должным уважением и не могу отвести взгляд. Ужасный человек. Выбираю не нарываться и скромно киваю, пряча ухмылку. Кинн обладает странным влиянием на меня, я понял это сразу, ещё когда предложил на парковке свою кандидатуру, вопреки принципам и доводам разума. Деньги мне, конечно, нужны, но что-то тут ещё было, что-то, отчего я вцепился в него, как клещ, и вот мы здесь. В этот момент дверь в спальню Кинна открывается. На пороге мальчик в прозрачной рубашке, которая еле держится на одном плече. Но это не важно, соски через неё и так видно. Волосы мальчика тоже мокрые. Он тоже был в душе, личном душе, в том, что в спальне, а теперь едет домой. — Кун Кинн? — у него мелодичный голос. Я не моргая смотрю, как он приближается. Нужно быть идиотом, чтоб не понять, что мальчик в бесполезной рубашке делает в комнатах Кинна. Кинн очевидно по мальчикам. Мальчик Кинна был в душе, пока я оправдывался за свою бескорыстную заботу о ближнем? Кинн трахал своего мальчика, пока я жаловался Джому на то, что Кинн не хочет взять меня к себе? Накрывает неуместной неловкостью. Провожаю мальчика взглядом, лишь бы не видеть Кинна. Сладкий, пиздец. Всё как надо, пухлые губы, кожа светится, худые ключицы в вороте. Легко могу представить… могу представить себе его вот здесь, перед Кинном в халате нараспашку. На коленях. Погодите-ка. Мальчик улыбается Кинну, Кинн ему: я напишу. Кен отвезёт тебя домой. Блядская идиллия. — О, — звук просто выходит из меня с воздухом, когда начинаю дышать. — О? — Я не знал… Кинн больше не смотрит на мальчика, смотрит на меня, приподняв бровь. Чего ты не знал? Попробуй закончить фразу и не проебаться. — …что ты здесь не один? Что тебе нравятся красивые мальчики, которых я воображаю на коленях перед тобой, потому что слишком долго не водил девушек в переулок за баром. — Мы закончили, Марш уже уходит. Они закончили. Да боже ж мой. Что мне делать с этой информацией? И почему я решил, что должен с ней что-то делать. Это мой первый экзистенциальный гей-кризис. Никогда раньше не замечал за собой такого и теперь паникую. Как только за мальчиком — за Маршем — закрывается дверь, выплёвываю: — Забери меня к себе. — А? — такого поворота он не ждал и теперь тоже выглядит сбитым с толку. Это немного успокаивает, приглушает шум крови в ушах. — Забери меня у Танкхуна. Ты говорил, это временно. Это ты меня нанял. — Ты хочешь ко мне? — Кинн так искренне удивляется, аж раздражает. — Да? — Мм, — он принимает к сведению и озадаченно хмурится. Не вижу в чём проблема, простого “конечно, Порш” будет достаточно — Что тебе про меня Биг наплел? Всё время печатает что-то, скоро диссертацию накатает. Кинн касается планшета, может быть, у него на рабочем столе лежит папочка “Порш”. — В целом способный, но импульсивный и непредсказуемый. — В смысле, неадекватный псих? — Вроде того. — Я так и думал. Ну так что? — Здесь все работают на меня, Порш. — Кинн поднимает на меня глаза, в которых выверенное ничего. Так я понимаю, что меня послали. Так не честно. Горло сжимает пьяная искренняя досада. Но я успел достаточно протрезветь, чтоб не пуститься в уговоры. Ухожу с гордо поднятой головой, но почти неделю жду новостей. * * * Почти неделю Танкхун требует внимания, как годовалый ребёнок, у которого болит живот. Подозреваю, кто-то разболтал ему о том, что я просился к Кинну. Тошнит от запаха попкорна. Что ещё хуже, находясь с Танкхуном 24/7, я не имею представления, кого ещё и в каких количествах Кинн принимает у себя. Теперь, когда я в курсе, мне нужно знать больше. Это важная информация, когда метишь в личную охрану. В порыве идиотизма обсуждаю эскортников с Питом. — Они все проходят проверку. — Они? Их много? Пит кивает. Там и знаменитости есть. Мальчики из модельного агентства. — Я покажу, один недавно даже в сериале снялся! — Валяй. Мальчик в сериале играть не умеет, но такой же красивый, как Марш. Блеск на губах, как зеркальная глазурь на торте. Пит уверяет, что все мальчики в бесполезных рубашках — из проверенного эскортного агентства, и безопасности Кинна они никак не угрожают. Это хорошо, это обнадёживает и никак не удовлетворяет моё любопытство. В пятницу вечером, ближе к концу третьей дорамы из “свадебного марафона дорам про свадьбы со счастливым концом”, Арм передаёт: Кинн желает, чтоб я персонально принёс напитки ему и его друзьям. Неделя молчания и вот он — шанс поработать официантом. Беру Арма за пуговицу и пристально заглядываю в глаза. — Потому что носить подносы — это всё, на что я способен? — Вряд ли? — искренне теряется Арм. — Я ведь могу плюнуть в его стакан. — Пожалуйста, не плюй в его стакан. — Ты этого не слышал и в любом случае сделал всё, что мог, чтоб предотвратить неотвратимое. — Он хочет показать тебя друзьям. — Друзьям в бесполезных рубашках? — …кому? — Не важно. — Просто друзьям, Порш. Просто друзья Кинна — Качок и Прелесть. Один из них в рубашке, которая гораздо фееричнее тряпки Марша, второй строит из себя плейбоя. Весёлые ребята, не отлипают друг от друга даже в тире. Кинн сам по себе. Не понимаю, зачем я здесь, если в остальное время ему не нужен. Стою в своём жилете с подносом, как бесполезный официант. Почти такой же бесполезный, как те рубашки. Кинн стреляет почти не целясь. Бывает, смотришь на человека, который хорош в своём деле, и мурашки бегут. Бормочу под нос так, чтобы каждый услышал. — Цели огромные, попасть много ума не надо. Прелесть подмигивает Кинну. Тот выглядит, словно лимон съел. Сразу заметно, что друзьям Кинна я нравлюсь больше, чем его личной охране. Это добавляет мне наглости. — Дай я, — говорю, подходя вплотную. Держу в голове 300 потенциальных отжиманий, но молчать не могу, — я покажу. Руки потеют, но я попадаю в десятку, один раз, еще в восьмёрку, шестёрку и троечку под конец, когда нервы сдают. Это на порядок лучше, чем было в начале. Боковым зрением стараюсь зацепить Кинна, ты же видишь прогресс, не слепой? Он смотрит на меня, а не на цель, и тут же отворачивается. Жду комментариев и, не дождавшись, забиваю на оставшуюся гордость. — Ну как? Кун Кинн. — Неплохо, — он пьёт виски вместо зеленого пойла, что я принес. Магия какая-то, не представлю, как стакан каждый раз оказывается у него под рукой. — Да ты даже не смотрел, — вполголоса огрызаюсь. — Он увидел всё, что хотел, да, Кинн? — чему-то радуется Прелесть. Кинн кашляет, подавился бедняга, и говорит, что я свободен. Значит, проваливай Порш. Жалею, что не плюнул в стакан. — Это потрясающе, — многозначительно говорит Тэй, широко ухмыляется и лишается звания Прелести. Не знаю, о чем он, но точно не о моей стрельбе. Жалею, что не плюнул во все стаканы, чтоб наверняка. Злюсь на себя весь вечер и даже во сне. Там у меня на груди красный крест, как на черном силуэте в тире, рядом пританцовывает Марш в костюме глазированного яблока, Кинн целится, стреляет, под рёбрами ноет — сюр какой-то. Танкхун с утра устраивает сцену с заламыванием рук: — Никому нельзя верить, кругом предатели, тебя забирает Кинн. Перестань улыбаться, как идиот, это оскорбительно. * * * Напоминаю себе о том, что сам этого хотел, как только открываю ударом ноги дверь в чужой дом. Хозяина зовут Мес, и он нам не рад. Это особенно заметно, когда Пит и Кен пинают его ногами на полу. И потом, когда он толком не целясь спускает курок. А я стою перед ним, опустив пистолет — святая простота. Предполагается, что жизнь должна пронестись перед глазами, вместо этого перед глазами проносится сегодняшнее утро: Кинн завтракает, я приношу ему кофе. Он морщится, но стоически допивает и говорит: поедешь со мной. А я так доволен, словно выиграл миллион в лотерею. У меня есть теория. Оттого что раньше Йок осыпала меня комплиментами, теперь я чувствую нарциссический голод и довольствуюсь объедками со стола — тем, что он наконец позволяет мне выполнять мою работу. Обидно только вот так сразу летально облажаться. Кинн толкает меня в сторону и чуть не подставляется сам. Это до меня доходит чуть позже, сперва я несколько раз в тупом оцепенении жму на курок. Лужа под телом Меса на каменной плитке быстро увеличивается в размерах. Ничего толком не чувствую, только адреналин шарашит и уши заложило. Кинн сажает меня в машину и залезает следом на заднее сидение. Смотрит то в окно, то гипнотизирует мой окровавленный рукав. Я откинулся затылком на спинку. Развалился так, что ему должно мешать мое колено, но он просто молча отодвигается, давая мне место. Чувствую слабость во всем теле и звенящую пустоту в голове. Единственная мысль, которая меня тревожит: почему он уселся так, будто я заразный. Когда выезжаем на дорогу, мозг потихоньку начинает вставать на место. Рассматриваю возможность постучать головой о твердое, чтобы вернуться в прежнее невменяемое состояние. Сжимаю руки в кулаки, чтоб не тряслись. Во-первых, мужчина на дорожке перед домом мертв. Не знаю, чья пуля его добила. Может быть, моя, может, это мой первый убитый должник. Решил, что готов к работе в поле, и не стал мелочиться, пристрелил человека в первый же день. Во-вторых, Кинн чуть не подставился, защищая криворукого идиота, который вообразил, что лучше всех разбирается в людях. Меня уволят? И если да, то как? Без выходного пособия или с выходным отверстием в черепе? По этому поводу в инструктаже ничего не было, а я внимательно слушал, когда не спал. — Ты в порядке? — Пит оборачивается. Хороший вопрос. Морально или физически? Мне приходит в голову расстегнуть жилет и рубашку, стянуть их с плеча. Пуля еле задела, содрала кожу. Жить точно буду, если начальство не решит иначе. — Порядок, — говорю, — это ерунда. — Отведешь его в медпункт, — Кинн смотрит на Пита, а не на меня. Злится, разочарован. На душе становится так погано, будто я больше расстроен его неодобрением, а не тем, что стрелял в человека. Приоритеты проёбаны. Натягиваю рубашку обратно и уверяю Пита, что дойду сам, не в колено же мне стреляли. Двое могут играть в эту игру. Чувствую взгляд Кинна, но отказываюсь поворачиваться. Я из-за тебя человека убил, а ты бесишься. Пытаюсь и сам разозлиться, но не нахожу, за что зацепиться, внутри гнетущее перекати-поле. Хватает только на то, чтобы не начать извиняться. Простите, босс, что разочаровал, это не повторится, босс. Биг бы точно так и сделал. Я не хочу быть, как Биг. * * * Чан разрешает отчитаться вечером, после того как все отрапортуют. Оно и к лучшему, предпочитаю слушать о том, как проебался, с глазу на глаз. В лазарете, пока седеющая медсестра с каменным лицом обрабатывает рану, пялюсь в потолок, задрав голову. В висках стучит, мысли, как пинбольные мячики. Как часто она обрабатывает огнестрелы, как часто хоронит? Вышлют ли Че последний чек, если что? Оплатят ли похороны? Почему Кинн кинулся меня спасать, когда его могли задеть? Что за херня? Чувствует ли он себя обязанным приглядывать за барменом, которого по доброте душевной взял на работу? И кстати, что за херня? Почему я решил, что переговоры с человеком, держащим пистолет, — это моё? Кем себя вообразил? В каком сериале это увидел? И что за чушь он нёс? Так резко поднимаюсь, что голова идёт кругом. Спасибо, говорю, спасибо, мне пора. Дальше я сам, вы мне очень помогли, тетушка. Надеваю грязную рубашку и иду к Кинну. По ночам здесь, как в тарантиновском отеле. Тишина, бесконечные коридоры с приглушённым светом, не угадаешь, за какой дверью мальчиков трахают, а за какой пальцы отрезают. У нужной мне двери Кен с обычным выражением брезгливой надменности на лице. — Мне нужен Кинн. — В очередь, — есть люди, которые всегда ведут себя так, будто хотят огрести. Для кого-то такой человек — я, для меня — Кен. — Вали давай, утром придешь. Не успеваю послать его, дверь отворяется, на пороге мальчик, на котором не держатся рубашки. Моя рубашка на мне отлично держится, только заляпана кровью и уже не первой свежести, как и я сам. Но я здесь и не за тем. У Марша снова мокрые волосы и грустные глаза. Он дежурно улыбается и оглядывается на Кинна, который маячит в глубине комнаты со стаканом. Отчётливо понимаю: мне тоже страшно хочется надраться. — Вот и моя очередь, — широко улыбаюсь, аж челюсть сводит, и пихаю Кена плечом, проходя мимо. Кинн тоже улыбается в стакан и идет к себе, считаю это приглашением. Лицо горит, может, температура поднялась, хотя врач сказал, проблем быть не должно. — Эй, Кинн… — Порш? Боковым зрением цепляю кровать — не разобрана. Где вы трахались? На софе. В бассейне? В душе? Подумаю об этом позже, сейчас есть дела поважнее. То есть не то, где Кинн трахает смазливых мальчиков, а будет ли он жив, чтобы и дальше продолжать их трахать. — Этот мужчина, Мес, ему велели тебя убить? — Мм, — согласно мычит Кинн. Он садится на диван и смотрит в планшет, а не на меня. Ненавижу его планшет. Ненавижу, что он мычит, будто это рутина: велели и велели. — То есть кто-то хочет тебя убить. — Все хотят меня убить. Закатываю глаза по привычке. Хотелось бы думать, что Кинн пошел в старшего брата и любит драматизировать, но больше не выходит. — Ты знаешь, кто это может быть? — Кто угодно. — Кто-то знал о твоих планах. Кто-то отсюда сливает информацию. Может тот, кто стоит за дверью, или тот, кто приходит в твою комнату… — Это не Марш. Ах, это не Марш. — Ты сказал, кто угодно. — Окей, это может быть Марш. Это можешь быть ты, — Кинн поднимает взгляд с невесёлой кривой усмешкой. Я вцепляюсь руками в край стола, чтоб не попытаться испортить его дурацкое лицо. Хочу злиться, но слишком быстро скатываюсь в по-детски острую обиду. — Иди ты, — еле слышно цежу сквозь зубы. Ты даже мальчику по вызову больше, чем мне, доверяешь. Что ж ты спасать меня полез. Одним предателем меньше. Кинн тоже сжимает зубы, делает почти незаметный глубокий вдох, выдох, смотрит прямо перед собой, но когда встречает мой взгляд, я вижу только забродившую, настоявшуюся горечь. — На моем месте ты бы никому не доверял. Да я стал бы долбаным параноиком, если бы наверняка знал, что под одной крышей со мной живет предатель. Совсем рядом есть кто-то, кто знает, что ты ешь и когда спишь, каким кофе по утрам запиваешь ибупрофен, и хочет твоей смерти. Я не на месте Кинна, но уже чувствую бессильную злость на то, как паршиво тут все устроено. И на Кинна немного. Это у меня, должно быть, на лице написано. — Порш… — Просто задумался, кому выгоднее тебя продать. Говорят, у якудза море бабла, но было бы неплохо осесть в Италии… — Не шути так, — у Кинна на секунду округляются глаза и дёргаются пальцы, как будто он собирается потянуться к пистолету. Вот это была бы нелепая смерть. — Возьми нахрен свои слова обратно, — предлагаю компромисс. — Ты мне угрожаешь? Качаю головой только потому, что слишком заебался и устал закатывать глаза. — Покажи руку, — Кинн съезжает с темы. Заботливый, пиздец. Не на что там смотреть, царапина, даже показывать неловко. Так что я показываю средний палец и ухожу. Чувствую его взгляд в спину, а потом взгляд Кена, здесь любят агрессивно пялиться. * * * Из Танкхуна вышел бы неплохой бармен, он сразу видит, что мне нужно насвинячиться еще вчера, и везет нас в бар. Вечер обещает быть интересным, потому что следом приезжает Кинн и привозит своих друзей. Говорит, обязан проверить, как мы развлекаем его брата. Если уж мне так всралось его одобрение, а с работой не складывается, сейчас самое время себя проявить. Хочу произвести впечатление. Как на самую красивую девочку в баре. Наверное, так оно бывает с новым начальством, если это не Йок, которая сразу прижимает тебя к груди и обещает больше никогда не отпускать. Кинн бы вряд ли такое себе позволил. Не могу себе представить. Пытаюсь, но не могу. Этот просто смотрит. Тяжелый взгляд, чувствую его кожей и начинаю хамовато улыбаться от нервов. Пожалуйста, Кун Кинн, как насчет коктейля для дорогого гостя, я покажу, как мы умеем веселиться. Ловлю шейкер за спиной и наливаю, глядя ему в глаза. По крайней мере, в этом я всё еще лучше, чем в стрельбе. Йок подходит и, упираясь грудью в плечо Кинна, смахивает несуществующую слезу. — Он был моим лучшим барменом, Кун Кинн. Нам так его не хватает. Спасибо, Йок, жаль, мой нынешний босс не разделяет твоих восторгов. Я подмигиваю Кинну. Пей давай, я не испорчу коктейль, как твой кофе. Кинн пьёт залпом. Так не принято, но мне приятно, что он пьёт залпом. Я смотрю на его горло и на то, как плечи постепенно опускаются, расслабляясь с каждым глотком. Хочу растрясти его до блаженного полупьяного состояния, когда можно танцевать, дымить в потолок и не думать ни о чем, кроме того, какой следующий коктейль нальет тебе бармен. О последнем я позабочусь. Все идёт по плану, пока за Кинном не приезжает Биг — у них неотложные дела, кто-то проебался и это требует личного присутствия начальства. Мерещится, будто вижу сожаление на лице Кинна, когда он стоит на пороге, напоследок окидывая взглядом бар. Ищет кого-то. Биг недовольно трётся рядом — не терпится вцепиться в Кинна и увезти подальше отсюда. Я как раз выхожу из подсобки с ведром льда и не успеваю попрощаться. Не успеваю налить второй коктейль, рассказать, что настойки у Йок тоже хороши. Не успеваю показать местные достопримечательности. Тут красивый пирс. Точнее пирс, как пирс, но вид с него ночью охренительный. Не такой, как из окна его пентхауза, но тоже ничего. Огни отражаются в воде. А если перед глазами всё уже плывёт — сливаются со звёздным небом. Теперь я зол на Бига, хотя смысла в этом нет. — Никто его не звал. — Но он рад был приехать. Пит и Пол хихикают, как школьницы, Арм закатывает глаза. Появляется чувство, будто все знают о чём речь, кроме меня. — Рад испоганить любую вечеринку? — Рад приехать за Кинном, — играет бровями Пит. — Почему? — зачем-то понижаю голос, наклоняясь к его уху. — Биг неровно дышит к боссу, — громко шепчет Пит, но похоже, это ни для кого не секрет. — К Кинну? — К Кинну, конечно, — Пит смотрит на меня, как на умственно отсталого. Конечно. — И все в курсе? — Типа того. — И что они? Они с Кинном..? — Они? Неет! Кун Кинн бы никогда, — Питт так пьяно и заливисто ржёт, что мне ровно на секунду становится жаль Бига. А поскольку это не первый мой коктейль, мне становится жаль всех, кто страдает от неразделённой любви. Всех, о ком с пьяным смехом говорят “Кинн бы никогда”. Во рту кисло. Биг не похож на мальчика из сериала, не ходит в прозрачном, не блестит губами. — Кинн бы никогда, — бормочу себе под нос, но Пит, конечно, слышит. И говорит, что у Кинна вообще так себе опыт, потому что его бывший был конченым козлом. Настроение дальше ни к черту. Но Танкхун не принимает отказов. Когда я с боем вырываюсь с танцпола, Джом уже спит рядом с Тэмом, подложив под щеку меню. Сделал бы фото на память, если б телефон не отобрали. Глубоко за полночь мы грузим Танкхуна в машину и везём домой. Собираюсь вырубиться, как только доберусь до постели. На душе осадочек, как будто что-то упустил. Но что, понять не могу. * * * Во сне над рекой видно звёзды и млечный путь, как на картинках с Хаббла, и Кинн улыбается. Лицо так близко — еще немного и начнёт расплываться, мурашки бегут. Просыпаюсь и дико хочу курить. Для этого приходится привести себя в порядок, застегнуться на все пуговицы, выйти на смену, пообещать Полу вместо него покормить Элизабет и Себастиана, зайти на кухню за булкой с трюфелем. По дороге успеваю всухомятку съесть половину — об этом Танкхуну лучше не знать. Когда наконец оказываюсь в саду, никотин мне нужен больше, чем воздух. Кофе и никотин. Солнце жаркое, полуденное. Колёсико зажигалки прокручивается, но ничего не происходит. Встряхиваю и пытаюсь снова. Огонёк вспыхивает рядом с сигаретой. Затягиваюсь прежде, чем поднять глаза на Кинна. Он заставляет меня нервничать, но я хочу этого внимания. Вчера не выгорело, теперь придется на работе жопу рвать. Я не копаю глубже и не разглядываю под лупой причины, по которым мне нужно, чтобы он понял, что я стою чего-то. — Хорошо вчера время провел? — Всегда, — затягиваюсь, прикрывая глаза, и пытаюсь успокоить пульс. Может и не нужен мне кофе, и так тахикардия по утрам. — Жаль, пришлось рано уехать, — такое у него лицо, можно поверить, что и правда жаль. Мне тоже жаль, у меня был план, и он мне нравился. Интересно, взбирается ли пьяный Кинн на стойку, как старший брат, или лезет в драку? Или целоваться, как Тэм? Я никогда не целовался с Тэмом. Он не настаивал, просто утыкался сухими губами мне в шею и ржал, будто смешно пошутил. — Тебе бы понравились настойки, — говорю первое, что приходит в голову. — Что? — опешивает Кинн. — Настойки. У Йок они нечто. Готов поспорить, ты такие не пробовал. А вообще-то, смотрю на тебя и думаю, что ты никакие не пробовал. А мог бы все по порядку, от самой сладкой до обжигающей с кайенским перцем. Кинн поднимает брови и почти улыбается своим безобразно красивым ртом. Ещё бы чуть-чуть. — Кузен, — Вегас возникает из ниоткуда и подходит вплотную. — Порш. Не уверен, откуда он знает моё имя, от этого не по себе. Ещё и от того, как застывает лицо Кинна, как он схлопывается и становится выше и холоднее. Я заметил, он всегда так на родственников реагирует, на Вегаса с папашей и на собственного отца. Только с Танкхуном глаза теплеют. Мне тоже Вегас не нравится, хочу намекнуть взглядом, но Кинн на меня больше не смотрит и вряд ли заинтересован моим мнением на этот счёт. Разворачивается и бросает “идём”. Вегасу, а не мне, но я тоже иду, он не возражает. Встаю за креслом Кинна, потому что Кен большой мальчик и может найти себе другое место или убираться. Меня знобит под кондиционером, хочется обратно в сад, но только если забрать с собой Кинна. Уйти кажется предательством. Приятно тешить себя мыслями, что мы здесь вместе против его любимых родственников. Хорошо, Кинн не в курсе моих иллюзий, повеселился бы. Вегас ухмыляется напротив. Смотрю мимо, на то как его отец развалился в кресле. Туда, где рукоятка пистолета очерчена пиджаком. Еще один желчный мудак. Неприятная семейка, не покидает ощущение, что тебе в любой момент могут начать с улыбкой медленно вгонять нож под рёбра. — Вегас может заняться поставками из Милана, — Ган брезгливо смотрит на Вегаса, переводит взгляд на Кинна, заискивающе улыбается брату. — У Кинна, должно быть, забитый график. — Кинн справится, мы не станем обременять вторую семью. — Мы родственники и должны помогать друг другу. — Уверен, у Вегаса и так много дел. — Не так много, как теперь у Кинна… Бла-бла-бла. Змеюшник. Диалоги хуже, чем в сериале, который даже Танкхун не стал досматривать. После семейных собраний Кинн начинает пить уже днём, то есть сразу после. Я выхожу последним и слышу, как звякает графин о стакан. Чистый виски в час дня на голодный желудок. Лучше попроси сделать меня еще один коктейль. * * * Сперва я жду, что меня отправят обратно к Танкхуну смотреть сериалы, раз это выходит у меня лучше всего. Вместо этого получаю недельный больничный на полставки. Приказ Кинна. Он не берёт меня с собой, уезжая на встречи с Бигом и Кеном. Я тренируюсь, высыпаюсь и ем четыре раза в день. В графике ни одной ночной смены, зато дежурю у его комнат до позднего вечера. Каждый раз, когда Кинн закрывает за собой дверь, жду, что появится кто-то из его мальчиков. Праздное любопытство за неимением других развлечений. Но мальчика нет. Скука смертная. Развлекаю себя тем, что осваиваю искусство стоять на одном месте, как примерный сторожевой пес. Ноги на ширине плеч, бедра – немного вперед, плечи развернуть назад, подбородок параллельно полу. Чувствую себя нелепо, но Чан не делает замечаний, проходя мимо, а Кинн не смотрит. Тогда я устаю стараться и облокачиваюсь на стену. Если не получаешь положительного подкрепления, награди себя сам. Так я решаю ближе к концу недели. Я видел на схеме особняка спа. Тогда это показалось шуткой, но с тех пор я понял, что тут редко шутят. Мне такие развлечения по рангу не положены, но если Кинн в мою сторону не смотрит, то и этого не заметит. После смены спускаюсь на лифте так низко, как еще не бывал. Никто не пытается меня остановить. Оставляю форму в пустой раздевалке и иду в сауну. Здесь слишком жарко, чтобы копаться в себе, в голове приятное расплавленное ничто. Но я расслабляюсь недолго. Может, пока я спал, мне в задницу засунули трекер. Других объяснений у меня нет, когда через считаные минуты на пороге появляется Кинн. В одном полотенце, конечно, это же сауна. И всё равно сперва я пялюсь на него, как на привидение. Он садится выше меня, и я не рискую поднимать глаза. Я был в мужских общих душевых и раздевалках, но это другое. Какое другое не могу объяснить, мне нужно оказаться как можно дальше отсюда, чтобы трезво оценить. Порываюсь уйти, но он настойчиво предлагает остаться. Кто я такой, чтобы спорить. Сажусь обратно, пытаясь снова расслабиться — не выходит. Одно наблюдение не дает мне покоя: если протянуть руку, можно дотронуться до его голого колена. Кинн заводит светскую беседу — отвечаю невпопад. Он льёт воду на камни и садится рядом. Чего он пытается добиться? Я и так едва держу себя в руках. Воздух такой горячий — не хочу открывать глаза. Если протянуть руку, можно дотронуться до его голого колена, можно дотронуться до чего угодно. Я хочу до него дотронуться так, что пальцы сводит. Невероятно. Невероятно, как долго до меня может доходить такое незамысловатое откровение. — Твоя девушка не против, что ты здесь? Кто? Я не сразу понимаю, о чем он. Оборачиваюсь — передо мной его влажная грудь, живот, полотенце, плотно обёрнутое вокруг бёдер. Зачем вообще в сауне полотенце? Складываю руки на коленях, как будто я снова школьник, как будто у меня снова пубертат. — У меня нет девушки. Хороший вариант. У меня просто нет девушки и слишком давно не было секса. Звучит неубедительно даже в моей голове. Я знаю, что дело не в этом. Я не идиот, по крайней мере не настолько. — Если бы ты был девушкой, тебе бы понравился такой парень, как я? Если бы я был девушкой? Что это за вопрос. Я не девушка, я просто хочу протянуть руку и стереть капли пота, проведя по линии от выемки на шее вниз. Отчетливо представляю, каким будет на ощупь махровый край полотенца. Только это я себе хорошо и представляю. Пальцы покалывает, в голове вата, в коленях тоже. Он вежливо попросит отъебаться или сломает запястье? Или не станет возражать? Я не мальчик в прозрачном, но тоже вполне ничего. Покатит на разок. На разок для чего? Решаю не пялиться, но оказывается, что смотреть ему в глаза еще хуже. Так долго молчу, что Кинн начинает беспокоиться. — Порш? Ты не перегрелся? Вот оно, так и есть. Медленно киваю, желаю приятного вечера и выхожу. Собираю вещи в охапку и крадусь полуголым по пустым коридорам до своей комнаты, чтобы принять холодный душ там. Долгий холодный душ, который ничего уже не может поправить. * * * Утром стоять у его комнаты уже не так скучно. Даже слишком весело, пожалуй. Часами жду, когда Кинн появится, чтоб по лицу понять, заметил ли он, в каком приподнятом состоянии я проводил с ним в сауне время, — не понимаю. Зато делаю другое открытие. Не то чтобы я раньше не замечал, как он выглядит, как притягивает взгляд, как отвратительно идеально сидят на нем костюмы, но сейчас резьбу сорвало, и это единственное, что я в состоянии замечать. Сворачиваю шею, когда он проходит мимо, прежде чем осознать, что делаю. Кинн оборачивается прежде, чем я успеваю отвести взгляд, и просит зайти. — Снимай рубашку. Оба слова понятные, но смысл доходит до меня не сразу. — Нет! — ладно. Зачем? Не знаю, что я себе воображаю… знаю, что я себе воображаю. Ничего общего с действительностью. Из вменяемых версий у меня только такая: наказание за то, что без спроса использовал сауну. Но за это я сам себя наказал. Ничего хуже он со мной уже не сделает. — Помочь? — он наклоняет голову. Может, я зря никогда не воспринимаю его угрозы всерьёз. Может, зря он не приводит их в исполнение. Знаю, что в кабинете никого, но оглядываюсь на всякий случай. Что я ожидаю увидеть? Что за папоротником в кадке сидит Кен с камерой? Кинн впился взглядом и выжидает. Решаю не думать долго, чтоб не ляпнуть “помоги”. Поможет? Что он задумал? Ладони потеют. Стягиваю жилет и рубашку с плеч и остаюсь в нательной майке. Он приближается, я застываю в своей новой излюбленной позе, корчу из себя профессионала, не хочу показать, как нервишки шалят. Кинн просто трогает мое плечо, еле заметный красный след от пули, просто проводит пальцем. Задерживаю дыхание, но сперва чувствую запах его туалетной воды. Опускаю взгляд в пол, но сперва в вырез его рубашки. У него прохладные ладони, но мне жарко. Может, все кондиционеры разом перестали работать. — Ты в порядке, — сообщает Кинн. Как будто ему не докладывают, как будто нужно было заставить меня раздеться и потрогать, чтоб понять. Он просто знает, мелькает мысль, он понял и издевается. Не может быть, и что понял? Я и сам пока не до конца. Че говорит, у меня всё на лице написано, Йок говорит, я не умею врать. А ещё до меня доходит долго. Эмоциональный интеллект на нуле. До меня долго доходит, но врать себе смысла нет. Что тут понимать, если я хочу, чтоб он не отходил и не убирал руку. — В субботу аукцион. Пойдешь со мной, — говорит Кинн, он не в курсе моего маленького внутреннего кризиса, он не может быть таким мудаком. Садится на место и опускает взгляд в планшет — свободен. * * * Я выбираю точку у бара, не потому что хочу втихую набраться, а потому что отсюда столик Кинна виден лучше всего. Возможно, у Бига причины те же. — Порш. — Биг. — Поменяйся со мной. Биг недовольно смотрит с лестницы. Я не могу снова облажаться, не хочу спорить, не хочу новых проблем, хочу, чтобы Кинн поднял на меня глаза. Но он хмурится, качает головой и о чём-то спорит с Тэем. Окружен своими дорогими друзьями и сам выглядит, как лоты сегодняшнего вечера. В баре, улыбаясь девочкам с дизайнерскими сумочками, я никогда не думал о том, что могу не соответствовать их статусу, что они слишком хороши для меня. Кинн формирует у меня комплексы, на которые я не подписывался. Может, это оттого, что я отдаю себе отчёт: хотя бы ненадолго хочу его безраздельного внимания, а не… просто перепихнуться в переулке? Хотя. Воображение подсовывает картинки, которые своей неуместной яркостью полностью коротят мой мыслительный процесс. Переулок за баром, Кинн просит помочь, но за ним никто не гонится. Прижимает мою руку к своей ширинке, я на коленях, прижимаюсь к его ширинке ртом. О. — Воды? — предлагает бармен. Я не хочу воды, рот наполняется слюной, как у собаки Павлова, неясно только, откуда такие рефлексы. Биг снова подрубается и шипит в наушник, я стряхиваю оцепенение, медленно выдыхаю и послушно поднимаюсь наверх. Какое счастье, что на мне пиджак. Отсюда вид тоже неплох. Свечи отражаются в золоте канделябров и в гранях бриллиантов, Кинн делает ставку, от которой у меня волосы дыбом. Суммы звучат как пустой звук, как очень длинный бессмысленный ряд чисел, потому что я не могу себе их вообразить. Что-то из кино, где главный злодей открывает кейс, забитый купюрами, сразу перед тем, как сделка будет сорвана. Биг у бара пытается незаметно откашляться в кулак, лицо красное от напряжения. Боится помешать, как будто сидит в театре на первом ряду, но и нет сил сдерживаться. Тянется за стаканом, который остался на стойке. А потом всё катится к чертям. — Для начала, — говорит Кинн, — мне хочется поблагодарить всех, кто является частью Благотворительного Фонда. Он встаёт, и я вижу его подсвеченный профиль. Красивый, как зараза, на своём месте — в центре внимания. Всё глянцево и дорого, ты зритель, он главный герой. — Порш, — шипит Пит в наушник. На мгновение кажется, что меня наконец поймали с поличным. Капаю слюной на босса, но Пит говорит, — проверь Бига. С трудом отвожу взгляд. Профессионал, нечего сказать. Биг повернулся в мою сторону, белый под цвет рубашки и заваливается на бок. Ещё мгновение стоит из последних сил, а потом складывается вдвое, хватаясь за барную стойку, и блюёт на лакированные туфли седого джентльмена. Кинн обрывает свою речь, воцаряется почти комическая тишина. Срываюсь и бегу вниз. Телохранители окружают Кинна, я тащу к машине обмякшего Бига через заднюю дверь. — Можешь идти? — он мотает головой и не хамит, значит дело дрянь. На улице Кинн, наплевав на протокол, торчит у машины. — Простите, простите, Кун Кинн, — лепечет Биг, на него жалко смотреть. Видимо поэтому Кинн смотрит на меня с таким лицом, будто я причина всех его проблем. Запихиваю Бига в машину и сажусь рядом, Кинн на переднее сидение, водитель жмет на газ. — Что за чёрт, — шепчу, оглядываясь на дорогу. За нами только машина Кена и Пита, все спокойно, — надеюсь, ты съел просроченный йогурт. Биг сидит, вцепившись в колени. Взмок, тяжело дышит, капля пота стекает по виску. — Биг! — он игнорирует меня, зато вскидывает голову и шумно выдыхает через приоткрытый рот, как только Кинн поворачивается. — Кун Кинн… Кинн кидает водителю “быстрей” и смотрит мимо Бига на меня. Я не знаю, куда смотреть. Что за блядская игра в гляделки. Перечисляю Арму симптомы, хотя и сам уже почти наверняка знаю, в чём дело. Пару раз сажал девушек с таким же поплывшим взглядом в такси до дома, а потом выкидывал из бара уёбков с сальными рожами. Какого чёрта. Кинн больше не оборачивается. Биг поднимает руку, словно хочет дотянуться до его плеча, но снова вцепляется в собственное колено. Упирается лбом в сиденье перед собой и улыбается, как псих. Чем дольше смотрю на него, тем устойчивее ощущение, будто эта дрянь передаётся воздушно-капельным. Невольно вспоминаю, не мог ли и сам сделать глоток из стакана. В ушах шумит, душно, загривок взмок. Хочется вцепиться Кинну в плечо, но это началось ещё раньше. Ночь обещает быть долгой. Биг блюёт в медпункте. Нас собирают на брифинге с Чаном и опасно молчаливым Кинном. Последний встаёт и смотрит в окно, обманчиво умиротворённо сложив за спиной руки. В такие моменты кажется, будто он хочет обернуться и, вытащив пистолет, выстрелить в лицо собеседника. — В стакане воды был наркотик, — говорит Кинн, не оборачиваясь, — этот стакан бармен предложил Поршу. Ты как это заметил, хочу спросить или отрицать, но память услужливо подсказывает, что так и есть. Предложил мне, но может, его любой парень у бара устроил бы. — Я не понимаю. Я его не знаю, — и не знаю, что сказать. Абсурд ситуации только усиливается. Все смотрят на меня, как будто я и правда опять облажался. — Бред какой-то. Это мог быть кто угодно. Почему мне? — Почему тебе, — негромко повторяет Чан и смотрит в напряжённую спину Кинна. Чувствую, что упускаю что-то важное в этой торжественно повисшей тишине. — Хватит болтовни, — отрезает Кинн. — Где бармен? Бармен уже в подвале, в комнате с превосходной звукоизоляцией, но толком ничего сказать не может. Он не бармен, ему заплатили, он всего лишь человек, которому нужны деньги, у него дети. Я рад, что я здесь, а в подвале Кен. Мы рапортуем по очереди: ничего подозрительного, никаких проблем не было, пока мне не попытались всучить наркоту. Мне. Невольно представляю себя на месте Бига. Это пугающе легко сделать. Это мог быть я, обливаться потом в машине, улыбаться как безумный, вцепиться в плечо Кинна. Так и вижу, как мне крышу сносит. Кинн отворачивается, я, как Биг в бреду, умоляю: Кинн. Мне вдруг нечем дышать. Вызываюсь проверить Бига в медпункте, хотя добровольцев не ищут. Никто не пытается меня остановить. Медсестра говорит, что переживать не о чем, Биг проблевался и заснул. Заснул, как же. Ставлю на то, что она оставила его одного, потеть под одеялом, засунув руку под больничную робу. Это мог быть я. Смешно, что мы в одной лодке, но Бигу это знать не обязательно, он и так с удовольствием задушил бы меня подушкой во сне, плюс контрольный в голову. Жаль, мы начали наше знакомство так бездарно. Могли бы сейчас организовать фанклуб, распечатать фото, испечь печенья, нажраться в хламину. *** Пит еще на брифе, возвращаюсь в пустую комнату. Я надеялся на это, на то, что окажусь тут раньше, один на один со своим лёгким помешательством. Не хочу ложиться, в ближайшее время я не засну. Иду в душ, плотно прикрыв за собой дверь. Вода еле теплая, но мне жарко и тяжело дышать. Лицо полыхает, кожа горячая, как будто я снова в сауне или принял той дряни, что предназначалась мне. От которой не держишься на ногах, но хочешь трахаться, как мартовская кошка. Пытаюсь расслабиться, стоя под бьющими в темечко струями воды — бессмысленно. Просто оттягиваю момент. Я знаю, зачем я здесь, какой смысл себе врать, когда привстал у меня еще на брифе, а может ещё на аукционе, когда Кинн не мог оставить в покое ножку бокала и всё водил по ней своими длинными пальцами вверх-вниз. Прижимаюсь лбом к прохладному кафелю и крепко зажмуриваюсь перед тем, как наконец обхватить член. Пробирает сразу до пальцев ног, будто не дрочил целую вечность. Шумно вдыхаю сквозь сжатые зубы. Меня не хватит надолго. Не понимаю, почему не сделал этого вчера, или еще раньше, зачем так долго тешил себя фантазиями, что мечтаю только угодить новому боссу. Хотя о чём речь, я всё ещё хочу ему угодить. Сжимаю себя у основания, чтобы не кончить от того, сколько значений под собой может иметь эта фраза. Долбаный айсберг. Интересно, как бы он отреагировал, если бы я, невменяемый и озабоченный, попросил: сделай со мной то, что обычно делаешь со своими мальчиками, Кинн. Хотя плевать, не интересно. Прелесть этой ситуации в том, что сейчас я могу вообразить, будто он согласен на все. Представляю Кинна за своей спиной, он подходит, и прижимает меня к кафелю, и прижимается сам, весь он. Широкий, горячий, обхватывает руками, удерживая на месте, и трется тяжелым членом о мою задницу, как будто он, а не я, мечтает об этом, как будто он хочет меня трахнуть до звёзд перед глазами. Я не в себе, мне так нужно кончить, что если бы кто-то распахнул сейчас дверь, это не изменило бы ровным счетом ничего. Резко двигаю рукой, завожу вторую за спину и прижимаю два пальца к своей заднице, прямо ко входу, нажимаю, не вставляя. Представляю, что это его пальцы, его член, что это он. Больше я ничего сделать не успеваю. Дергаю бёдрами, с остервенением вбиваясь в руку. — Кинн, — почти беззвучно хриплю и кончаю на плитки стены и пола. Оргазм прокатывается по всему телу, делая ноги ватными, дышу как загнанная лошадь. Когда понимаю, что только что сделал, застываю, вырубаю воду и задерживаю дыхание, прислушиваясь к тишине. Что если в каждой комнате прослушка, что если в ванной. Нелепая мысль, которая накрывает жарким стыдом. Да и хрен бы с ним. Пусть знает. От этой мысли у меня начинает вставать снова, ну нахер. Я выбираюсь из душа, наскоро вытираюсь. Натягиваю трусы и ложусь в кровать, борясь с желанием накрыться одеялом с головой. Как будто это остановит меня от того, чтобы сунуть руку под резинку и повторить. * * * К вечеру следующего дня Танкхун говорит, что соскучился по Йок, что нам всем показана громкая музыка и Б52. Кинн не возражает, но присоединяться не хочет. Уверяю себя, что это к лучшему. Я не спал до утра, я не могу смотреть ему в глаза. В первую очередь потому, что он сам меня игнорирует. Теперь это задевает ещё больше, хотя куда уже. Когда я опрокидываю шестой или восьмой шот, Джом садится рядом на барный стул и подпирает рукой голову. — Выкладывай, — Джом пьет тропический коктейль с ананасом, манго, сиропом гуавы, сливками и кокосовой стружкой, спринклз и двумя закрученными цветными трубочками. Что-то из тики-бара нулевых. Танкхуну бы понравилось, Кинну вряд ли. — В чём проблема? Порш… Я не уверен в чём. Точно не в том, что Кинн мой босс, вряд ли в том, что он мужчина. То есть с большой вероятностью проблема во мне. В том, что я не могу перестать думать, какая на вкус его кожа в порнографически расстёгнутом вороте рубашки. В том, что я думаю об этом сейчас, и если подумаю об этом еще немного, станет неловко вставать из-за стола в тесных джинсах. В том, что я хочу его внимания, одобрения и увидеть его член. В том, что я мало чего в жизни хотел так сильно. Если перестать быть слепым идиотом, становится ясно, что эта обсессия началась в первый день нашего знакомства. Когда я настолько не хотел его отпускать, что предпочел открыть свой рот и предложить работать на мафию. Вероятно ответом на вопрос Джома могло бы стать ёмкое: я совсем ёбу дал. Но тут пришлось бы объяснять слишком много нюансов. — Ни в чём. Никаких проблем. — Ты сам не свой. Вроде того. Кинн как-то на полном серьёзе заявил, что моя жизнь принадлежит ему. Теперь в комплекте идут сексуальные фантазии и болезненная одержимость. Всё забирай, мудила. — Сколько лет знакомы. Ты ни черта от меня не скроешь. Если уж на то пошло, ты вообще хреново врёшь. Если верить Джому, Че, Йок и всем, кто имеет счастье меня знать, я — открытая книга. А раз так, может, Кинн действительно в курсе, может, и Арм, может, все были в курсе раньше меня. — Кто она? — подмигивает Джом. Давлюсь пивом. — Не думал, что доживу до этого дня, — Джом откидывается на стуле. Самодовольная рожа. — Давай, Порш. Тебе сердце разбили? Красивая? Ага. Очень. — Это не та, с которой тогда? Тогда, когда ты ещё тут работал. Когда вся эта херня началась с твоим большим начальством? Тогда — это когда рядом остановился запыхавшийся Кинн. Синяк наливается на скуле, но красивый, конечно, пиздец, тут Джом прав. Кинн остановился и сказал: помоги мне. Я помог. А потом началась вся эта херня и стало не до других красоток. Я только до сих пор не могу понять. Решаю озвучить, раз уж Джом лезет в душу. — Я просто не могу понять… Джом становится серьёзным и облокачивается на стол, Джом знает, когда нужно перестать валять дурака и послушать. — Я же никогда так не… — бормочу. Потому что вру я плохо, но о своих чувствах говорю еще хуже. Никогда ни на ком так не зацикливался? Я потратил много времени на размышления об этом, лежа в своей узкой койке, сон не шел до утра. Думал о мужчинах, которые, облокотившись о стойку передо мной, улыбались, флиртовали, я тоже улыбался и клал после смены чаевые в карман, но никогда не хотел трогать их рты своим. Но дело и не в этом. После того как не можешь заснуть полночи, думая о мужике, начинает смущать не то, что это мужик, а то, что ты не спал полночи и думал, какие на вкус его губы, и как тогда в машине он отодвинул колено, как всю дорогу смотрел в окно и ни разу ко мне не обернулся. И потому ли это, что мы были слишком близко, а Кинн хотел оказаться далеко, чтоб не тереться коленями с охранниками. Ни с Бигом, ни со мной. Как трогал плечо, где даже шрама не осталось, хотя мог бы не трогать и не подходить. Мог бы не выбирать мне галстук, не прижиматься полуобъятьем перед зеркалом, не пить мой паршивый кофе. Джом поднимает брови. Терпеливый Джом. Он ободряюще хлопает меня по плечу, и я пытаюсь поймать ускользающую мысль. Какой бы она не была, там точно замешан Кинн. — Послушай, дело ведь не в том, что он — это он, — я поднимаю взгляд, потолок покачивается, и продолжаю вслух внутренний монолог. — Он? — Ага. Но дело не в этом. — Кто? — Не важно. Прижимаю палец к губам — тише. Я и так не помню, что пытаюсь сказать. — Так в чем дело, Порш? — В том, как у меня едет крыша от него, — мямлю в свой локоть, укладываясь на стол. Джим обнимает мою спину одной рукой и нарочито тяжело вздыхает. — Разве это проблема? — Он меня не хочет. — Это он сам тебе сказал? — уточняет Джом. Я мотаю головой и смеюсь. Глупый Джом ничего не понимает. Чтоб Кинн сам такое сказал, нужно чтобы я сам такое спросил. А у меня, несмотря на распространённое заблуждение, немного, но развито чувство самосохранения. * * * Помню, как в школе мне нравилась девочка, нравились ее волосы и как она улыбалась, когда я развлекал ее клоунскими выходками. Потом была другая, третья сама позвала меня гулять, и мы целовались в темном парке на лавочке под сломанным фонарём. Я им нравился, они мне тоже, но если не выгорало, я не долго переживал, просто шёл дальше. Легко, просто. Еще проще стало у Йок, когда работа стала приносить бонусы в виде ни к чему не обязывающего флирта с красивыми женщинами. Мне нравилось их внимание, близость, нравилось затягиваться сигаретой после, и как дым стирал сладкий запах волос и секса. Не помню, чтобы тяжесть в груди мешала дышать и все беспокойные горячечные мысли сводились к одному. Не помню, чтобы сжималось и ныло под рёбрами от того, что по мне скользят невидящим взглядом. Не помню, чтобы внутри растекался жадный восторг от одной негромко брошенной фразы. Но всё когда-то бывает в первый раз. Кинн говорит: со мной поедет Порш. Не уверен, почему я удостоен такой чести. Знаю только, что клиент параноик, и Кинн может взять с собой одного телохранителя. Конечно, пара машин будет ждать неподалеку, но до места встречи доберемся только мы вдвоем. Романтика. Кинн взял бы Бига, если бы не недавняя неприятность. Сейчас, как ни странно, я на хорошем счету, и Кинн берет меня. Волнуюсь, как перед первым свиданием. Чан брифует меня с глазу на глаз, повторяя по кругу одно и то же. Дело не во мне, дело в уровне потенциальной угрозы. Это здорово действует на нервы. Встреча проходит в забытой богом дыре, путь туда занимает почти полтора часа. Я веду, Кинн садится сзади и молчит, сосредоточенно глядя в планшет. Тишина давит, а я и так на взводе. Хочу разговорить его, разрядить атмосферу, но каждый раз, как открываю рот, перед глазами мокрая кафельная плитка. Что если заговорю с ним, и он в зеркале заднего вида прочтет у меня на лбу: без обид, но я дрочу на тебя в душе. И ладно бы только это. Пахнет сыростью, рядом доки. Мы заходим в полуподвальную комнату с бархатными креслами и пыльной люстрой, которая низко нависает над столом. Кинн расстегивает пиджак и садится, стою за его плечом, как примерный телохранитель. Лицо держу изо всех сил, а хочется напряженно оглядываться по сторонам при малейшем звуке. Ценный клиент с заплывшими глазками говорит по-китайски и пьёт байцзю. С ним переводчик, у которого подрагивают пальцы и горлышко бутылки разок, но звякает о стакан, когда он подливает. Чувствую, что что-то здесь очень не так. Трогаю Кинна за плечо, он только садится ещё ровнее и продолжает вежливо улыбаться. Как скажешь, босс. Встреча проходит без происшествий. Зато у выхода нас ждут. Кладу на землю пистолет, потому что в голову Кинна направлено три. Достаю лезвие из ножен на щиколотке и получаю удар по затылку, не успевая разогнуться. Не в первый раз и вряд ли в последний. Перед глазами всё плывёт, но облажаться нельзя. Я встряхиваю головой и резко бросаюсь вперёд, пуля пролетает над плечом. Бью и уворачиваюсь на рефлексах и злобном выученном упрямстве. Мой пистолет у Кинна, он хватает меня ещё до того, как последний мужчина в маске падает на землю, и заставляет бежать. У Мазерати дыра от пули в каждом колесе, за нами голоса и топот ног. Слава богу, уже стемнело. Связи нет, но на Кинне минимум два маячка, о которых я знаю. Мы бежим к докам, потому что больше бежать некуда. Вокруг контейнеры и мрак. Иллюминации нет, будто все фонари разбили. А может, у меня перед глазами тёмная предобморочная пелена, патроны кончились. Кинн находит пустой контейнер, и мы вваливаемся внутрь, стараясь не шуметь. Одновременно задерживаем дыхание, вслушиваясь в тишину. Снаружи только звук волн, бьющихся о причал, но я не доверяю этому спокойствию. Кинн садится на пол и говорит, что лучше дождаться утра или пока за нами придут. Затылок наливается тяжёлой болью, и я опускаюсь рядом. Плевать, что он об этом думает. Когда в следующий раз открываю глаза, всё по-прежнему, только я лежу головой на плече Кинна и не хочу ничего менять. Его запах почти перебивает рыбный запашок, окружающий нас. — Порш? Я не хочу двигаться и говорить, хочу лежать у него на плече. Если слегка повернуть голову, может быть, получится дотронуться носом до ключицы. — Ты в порядке? Лучше не бывает. — Всегда мечтал открыть маленький бар на частном пляже. Кинн молчит. Чуть приподнимаю голову. Так и есть, он смотрит на меня с тревогой, думает, я брежу на последнем издыхании. Смеюсь и опускаюсь обратно. Он тоже расслабляется. — Начинаешь работу, когда просыпаешься. Закрываешься, когда совсем в стельку. И блюдо дня… то, что мне с утра захочется съесть. — То есть, ты в детстве не мечтал работать на мафию? — хрипло веселится Кинн. — А ты мечтал? — Я… мечтал петь, — еле слышно хмыкает под нос. — Ооо… спой мне, Кинн. — Нет. — Это мое последнее желание…— театрально шепчу, он только хлопает меня по плечу. — Ты не умираешь. Хочу сидеть здесь до завтра или до понедельника. В вонючем контейнере. Здесь интимней, чем в сауне. Голос Кинна в темноте кажется мягким и близким, только для меня. — Если бы я был девушкой, мне бы понравился такой парень, как ты. Кому бы вообще не понравился такой парень, ты себя в зеркало видел? Кажется, он снова смеется или откашливается. Меня не заткнуть, мысли путаются, но есть вещи, которые мне нужно знать, а этот момент выглядит самым подходящим. — Говорят, твой бывший был мудаком, — мне можно, у меня травма. Не станет же он бить человека с сотрясением? — Нет? — Он правда был мудаком. — Где он теперь? — Пристрелил. Молчу, пока Кинн не начинает ерзать. Я не могу сейчас рационально оценить это откровение. — А с тобой шутки плохи. — Порш… — Он ходил налево? — Можно и так сказать. — Что, предал тебя? Я бы тебя не предал. Тебя — точно нет. И кстати. — Вы ставите прослушку в комнатах охраны? — Что? Нет… А может стоило бы. Предателя нашли бы. И обнаружили, как я на Кинна дрочу. Вот это нихуя себе морально-этическая дилемма. Конечно, между мертвым Кинном и собственным позором я всегда выберу второе, но лучше бы не выбирать. Нас находят ближе к утру. Кинн резко выпрямляется, и я сползаю по его груди, чуть не утыкаясь лицом в пах. Вытираю слюни, поднимаюсь и, не рассчитав, бьюсь затылком о стенку контейнера. Перед нами силуэт Кена, за ним рассветное небо. * * * После двух суток в лазарете ухожу оттуда на своих двоих. Говорят, Кинн заходил, но я спал. Хочу увидеть его. Вместо этого натыкаюсь на очень решительно настроенного Танкхуна. Тектонические плиты сдвинулись. Пит при нем имел неосторожность заикнуться, что Биг сам не свой. Танкхун принял стратегическое решение взять Бига к Йок. Картина маслом: — Эй, только оставь эту кислую рожу дома, — кричит Танкхун, всплескивая руками, и взмахивает подолом. — Да, Кун, — Биг склоняет голову. Он бы и сам вместе со своей кислой рожей остался дома. Я бы тоже остался. После откровений в контейнере, после всего, что случилось, после того, как я полночи пускал слюни на его пиджак, хочу увидеть Кинна. У меня нет повода, но это не впервые. Хочу убедиться, что он в порядке, чем не повод. Но Танкхун непоколебим — сегодня у нас миссия, заботимся о душевном благополучии коллеги. Биг пытается провалиться сквозь землю, но ему не дают. Пить мне пока не стоит, и Йок косится с подозрением. Пит трепет ей, что у меня сотряс, и следующие полчаса она рассказывает мне всё, что думает о моей новой работе и работодателях. Молча слушаю, уложив щёку на её грудь. Очень терапевтично, но есть минусы. Начинает накатывать тоскливая жалость к себе. Не из-за головной боли, а оттого, что Кинн там, а я здесь, и ничего с этим не поделать. — Эй, Порш. Сделай Бигу Маргариту. Мне не нравится, что он сидит неприкаянный в углу и портит всем настроение. Делаю Маргариту для Бига, он пьёт первую как сок, а после третьей еле держится на ногах. Не удивлюсь, если Биг напился первый раз, с тех пор как начал ходить за Кинном по пятам. После четвёртой его развозит так, что он обнимает меня за шею одной рукой и шепчет, наклонившись к уху. — Спасибо, что спас Кинна, — мне кажется, я слышу всхлип. Потом он хлопает меня по плечу, так что останется синяк, и выглядит, как человек на грани тяжелого алкогольного отравления. Раз я самый трезвый и в ушах уже не звенит, везу Бига домой. В алкоголе дело или в том, что он проникается ко мне после мальчишника в контейнере, но он не замолкает. Он подвёл Кинна. Потерял бдительность, никогда себе не простит. Испортил репутацию семьи таким идиотским промахом. Зря его не уволили или не пристрелили из жалости. И ещё, переходит на шепот Биг, хотя нас в машине всё ещё двое. Есть ещё кое-что. — Я видел телефон у Кена, — бормочет пьяный в жопу Биг. И удручённо качает головой, не глядя на меня. — Так нельзя, но не донесу же я на Кена. Мы с семнадцати лет вот так, — он ударяет кулаком о кулак. — А у него мамуля болеет. Уже пару месяцев, ей совсем плохо, нужно быть на связи. Они одновременно пришли на службу совсем ещё сопляками и вместе продирались сквозь тренировки, вместе боялись Чана, вместе провалили первое задание. И мамулю его Биг знает, милейшая женщина. — А я даже ни разу ей не позвонил — Давай сейчас позвоним. — А? — хмурится Биг — У Кена же телефон есть, — невинно улыбаюсь на вопросительный взгляд, чувствуя себя на удивление погано. Но если Кену нечего скрывать, то Кену нечего скрывать. Биг улыбается и, когда мы подъезжаем, ведет меня в их с Кеном комнату. У него над кроватью плакат Лизы и план здания, у Кена пусто, на тумбочке одинокий стакан, не понимаю, как люди так живут. Я здесь недолго, и на мою ещё один стакан уже не влезет. Телефон лежит под раковиной за выпиленной плиткой. Биг недолго возится с пинкодом. Прислоняется к душевой кабине и сползает на пол, пока идут гудки. Прислушиваюсь к пьяному бормотанию. Здравствуйте, тётушка, простите, что поздно. Всё в порядке, удивляется Биг и с облегчением улыбается. Рад, что теперь всё в порядке, почему теперь? У мамули Кена отличное здоровье. Странно, бормочет Биг, смешно морща лоб, прощается и идет в комнату, держась за стены. Телефон остаётся на полу. Я подбираю его и иду дожидаться Арма. * * * Под утро выясняются подробности. Кен докладывает Гану о Кинне, докладывает Вегасу о Кинне, бонусом Гану о Вегасе и наоборот. Арм ещё не заканчивает доклад, а Кинн уже начинает пить. Я бы тоже не отказался. Мне тяжело смотреть на Бига, ему на меня. Кена, между тем, отводят в комнату со звуконепроницаемыми стенами. — Спасибо, Порш, — говорит Кинн. Рядом Чан и Корн, обстановка торжественная и печальная. Я не чувствую гордости, но чувствую облегчение. Кинн говорит, семья оценит мои заслуги по достоинству. Видимо предлагает деньги, конечно, Кинн предлагает деньги. И, может быть, повышение, если мне нужно больше ответственности. Пост главы личной охраны, если я этого хочу. Киваю. Не уверен, что заслужил это, но отказываться не собираюсь. Я должен чувствовать больше удовлетворения, но теперь этого мало. Врождённый человеческий порок — получая одно, сразу желать другого. Как насчёт обнять меня, как тогда, я обслюнявлю твое плечо, понюхаю твою шею, как насчет этого? Напоминаю себе извращенца из тех, что занимают дальний столик в баре и пялятся на танцующих девочек, засунув руку в карман. К сожалению, озвучить свои мысли я не могу. Даже к лучшему, что здесь Чан и папаша Корн, иначе весь этот стресс и мое помешательство могло бы вылиться в показательную истерику: мне не нужны твои грязные деньги. В конце концов, это даже не правда. Нужны, но ещё кое-что теперь нужно больше. Меня отпускают, и я искренне пытаюсь выспаться за три часа, что остаются до смены. Сбиваю простынь в ком, смотрю в потолок, наскоро принимаю душ и расслабляюсь, только вернувшись на свой пост. Прямо под дверью, там где каждая плитка пола кажется до боли знакомой. Только теперь Кен предатель, а у Кинна есть прямые доказательства того, что дядя и кузен пытаются его убить. * * * Не успевает до конца стемнеть, когда в конце коридора появляется Марш. Марш, как удар под дых. Чего я ожидал? Ничего — тихого вечера, где я стою у дверей Кинна с чувством выполненного долга, пока он пьёт виски и планирует эпическую месть своим врагам. Сохранить внутри тёплое чувство от того, как Кинн говорил спасибо и смотрел мне в глаза. Устало, но с пронзительной благодарностью. Не за то, что я сделал, а за то, что не оказался мудаком сам. Тоул оставляет Марша у дверей, кивнув, сует мне в руки бумажный пакет, Марш тоже кивает, все кивают, пока я хочу побиться головой о стену. Я не сразу открываю перед ним дверь, пытаюсь потушить глупую эгоистичную злость внутри. — Порш? — говорит Марш, у него такой чудный мальчишеский мелодичный голос, как будто Маршу шестнадцать, а не все двадцать четыре. Но я читал его досье, я прочел их все. И всех их чуточку ненавижу. Или себя, тут как посмотреть. Делаю над собой титаническое усилие. Отворяю дверь и стою на пороге, сжимая в кулаке долбаный пакет. Я знаю, что в нем и хочу швырнуть его Кинну в лицо. Потому что он просто вопросительно смотрит на меня. Не злится, просто не понимает, чего мне надо. Дурацкий Кинн. От его терпеливого взгляда только хуже. Я не могу так. Что-то ломается, резьбу срывает. Беру Марша за локоть и аккуратно, но настойчиво тяну обратно в коридор. Пусть нахер уволят меня после этого, сил нет. Не могу просто оставить Марша за дверью — это не по протоколу, тем более я хочу его как можно дальше отсюда. Веду к лифтам, Марш не сопротивляется, я не смотрю на его лицо, только перед собой. Передаю на руки Тоулу — домой вези, не важно почему. Когда возвращаюсь, Кинн сидит на диване со сложным лицом. Понимаю, что всё ещё сжимаю в руке злоебучий бумажный пакет. Шагаю вперёд и швыряю его на диван рядом с Кинном. — Ты хотел меня поблагодарить? Нахрен мне не нужны твои деньги. — Порш? Если у меня и трясутся руки, то только от недосыпа и рабочего стресса. Теперь моя выходка кажется нелепой и немного суицидальной. Поблагодари меня за хорошую работу чем? Выеби? Поцелуй? Хотя бы просто не трахай сегодня никого другого? Пожалуйста? Это я собираюсь ему сказать? План великолепный. Слова застревают в горле и слава богу. Марша я выдворил, пора и мне отоспаться и провериться в медпункте. Может, получится объяснить этот приступ безумия тем, что меня недавно приложили по голове. — Блять, — это всё, что я на деле могу произнести, — прости. Простите… Побег мне не удаётся. Кинн догоняет у двери и захлопывает её перед моим носом. Застываю, не оборачиваясь, и судорожно пытаюсь понять, как заговорить ему зубы и с минимальными потерями выбраться из ямы, которую сам себе вырыл. Кинну нужны объяснения, я испортил ему вечер. Наверное, его мальчика ещё можно вернуть, но как же не хочется. — Порш, какого хрена ты вытворяешь… — Кинн звучит устало и до нелепого нежно. Невозможные слуховые галлюцинации. Списываю их на свое воспалённое воображение, но он не замолкает и наклоняется ближе. — Как мне тебя поблагодарить? — спрашивает Кинн. У него странный голос, глухой, низкий и есть в нём что-то ещё, от чего волосы на загривке встают дыбом. — Что мне сделать? У меня есть несколько идей, если он действительно хочет знать. Но кровь отливает от мозга, так что я плохо соображаю. Знаю только, что чувствую его дыхание затылком. Можно подумать, он вот-вот коснется меня, нужно только подождать. К сожалению, терпение не моя сильная сторона. Разворачиваюсь и, растопырив пальцы, кладу руку на его грудь, туда, где разошлись полы халата. Гладко, твердо, горячо, чувствую, как стучит его сердце. Вот так вот, по крайней мере это я получил, хотел и потрогал, что ты мне сделаешь. Выдыхаю, но получается плохо, словно разучился. Готовлюсь к любому исходу — то есть если ударит, обещаю себе не бить в ответ. Кинн подозрительно тихий, не издаёт ни звука, пока тянутся долгие, наполненные натянутой тишиной несколько секунд. Пальцы дёргаются от напряжения, боюсь поднимать глаза. Так что я резко вздёргиваю подбородок и встречаю тяжелый взгляд, от которого перехватывает дыхание. Кинн кладёт обе ладони на мой затылок и целует. Пульс стучит в висках, как будто это в первый раз со мной. Целует. У меня встаёт так быстро, что темнеет перед глазами. Мычу и крепко прижимаю его к себе, на случай если одумается. Цепляюсь за плечи, пока он вылизывает мой рот. Не по себе от того, как я захлебываюсь эмоциями, с которыми не умею справляться. Но Кинн горячо дышит “Порш” мне в рот, словно это он, а не я, мечтал засунуть язык ему в горло. — Кинн, — я шепчу в его шею между поцелуями, сминая ткань халата в кулаках. Запускаю руки под полы, туда, где неприлично много горячей кожи. Лицо горит, в голове гул, я как пьяный. Кинн отстраняется и несколько мгновений просто смотрит на меня, взгляд мечется по лицу, можно подумать, он всё ещё ни черта не понимает. Ты же умный, ты же босс мафии. Я не собираюсь отпускать его или тратить время на разговоры, хотя не похоже, чтобы Кинн собирался выставить меня за дверь. Толкаю его обратно к дивану, чтоб сесть сверху. Сжимаю коленями бёдра. То, как правильно это ощущается, приводит в ступор. Он опускает лоб на моё плечо, глубоко вдыхая, прижимает к себе обеими руками так, что рёбра трещат. — Чего ты хочешь? — Кинн спрашивает в засосы на моей шее, сижу, но ноги слабеют. Я хочу тебя, я просто хочу, что за вопросы. Но если задуматься, ответ у меня есть. Прижимаюсь губами к его виску, чтоб не смотреть в глаза: — Сделай со мной то, что хотел сделать с ним. Кинн впивается зубами в плечо, плотно оглаживает поясницу ладонями. Невольно выгибаюсь под его руками, прикусывая щеку. Мне кажется, я о себе многого не знал, но мне плевать, сейчас я могу на коленях доползти до спальни, если получу потом его так, как хочу. — Я никогда его не целовал, — говорит Кинн мне в рот, поворачивая голову. — Никого из них. Так нельзя, вдруг у меня сердечко слабое. — Кинн… Я ною, будто годами не трахался, будто мне четырнадцать, а Кинн — моя любимая порнозвезда из засмотренного до дыр видео. Он держит меня за талию и смотрит на свои руки, или на меня, или на мой член, который натянул ширинку так, что больно. Я беру его ладони и тяну туда, где они должны быть, и он впивается пальцами в мою задницу, тянет в стороны сквозь брюки. Слышу свой задушенный стон и его. Я рад, что тут мы сходимся во мнении. Он вжимает меня в себя ещё и ещё, и я чувствую через одежду вес и очертания его члена болезненно ясно. Мы целуемся, пока губы не начинают болеть. Пока я не понимаю, что трусь о него и скоро кончу в штаны. Так не пойдёт, это не должно закончиться так бесславно. Мы даже не раздеты, были слишком заняты для этого. Стаскиваю его халат с плеч, расстёгиваю пуговицы своей жилетки. Вся работа на мне, Кинн слишком занят, трахая мой рот языком и кусая ключицы. Нащупываю бумажный пакет и вытряхиваю его содержимое на диван. Пихаю смазку ему в грудь. — Ты хотел его трахнуть. Трахни меня. — на всякий случай уточняю. — Сейчас, Кинн. — Ты… — начинает Кинн, больше я ничего не разбираю, потому что он опрокидывает меня на диван, на спину, одной рукой расстегивая ширинку и стягивая с меня брюки вместе с бельём. Это могло бы меня отрезвить, но действует ровно наоборот. Кровь стучит в ушах, дышу, как загнанная лошадь, тяну его на себя, раздвигая ноги. Никогда не делал этого, но я хочу его внутри так, что всё тело сводит. Трусь о его бедро, пока он достаёт член, чуть приспуская пижамные штаны и чертыхаясь, справляется со смазкой. Его волосы растрепались и падают на глаза, в груди тесно. Он просит расслабиться, меня до мурашек пробирает его хриплый голос. Чувствую влажные пальцы, столько смазки, будто разом вылил полтюбика, и почти сразу его член. Открываю рот в беззвучном стоне, когда он въезжает в меня. Огромный, как пиздец. Не могу дышать и отвести от него взгляд. Это так больно и так хорошо, что меня бьёт крупная дрожь. — Кинн… Он во мне, застыл, смотрит в глаза. Не понимаю, я свихнулся или вот он, идеально романтический момент. Посмотри ещё таким поплывшим голодным взглядом и я кончу. Он покачивает бёдрами, я сжимаю его до синяков, всё это слишком. Видимо, он своим членом повредил мне мозг, потому что я произношу своим ртом последнее, что стоило бы говорить: — Ты хотел трахнуть его на диване? — замираю, понимая, что может быть, только что феерически похерил этот момент. — Кого? — он хмурится с искренним непониманием, обхватывает моё лицо и приближается так, что всё плывёт перед глазами. Мне очень нужно его поцеловать. — Я хочу только тебя, — говорит Кинн и резко двигается. У меня вспыхивают звезды под веками. Сжимаю свой член со стоном и неожиданно кончаю, откинув голову с беззвучным криком. Оттого что он трахает меня, оттого что он во мне, оттого что он хочет только меня. Меня трясет, по телу растекается сладкая слабость. Но я приподнимаюсь в панике и хватаю Кинна за руку, когда он пытается отодвинуться — останься, продолжай. — На кровати, — говорит Кинн. — Хочешь? Он тоже как будто не совсем в себе и не способен на фразы длиннее. Хочу, я хочу. Мне точно мало. Он помогает мне подняться и ведёт в спальню, попутно снимая мою рубашку и избавляясь от своих пижамных штанов. Роняет меня на постель и ставит задницей кверху. Это неловко и так горячо, что член дергается. Пытаюсь удержаться на разъезжающихся коленях, хочу, чтобы он продолжал. Кинн сбито дышит и проезжается членом, размазывая смазку и свою сперму. Наклоняется и говорит в мой загривок, словно эта мысль только сейчас пришла ему в голову. — Я думал, тебе нравятся женщины. Я думал, у тебя никогда не было мужчин. Подтаскиваю к себе подушку и истерически смеюсь в неё, пряча лицо. — У меня никогда не было мужчин. — Что? — До тебя. Ты первый. Давай, Кинн. Чёрт, говорит Кинн, чёрт, и ещё что-то неразборчиво, упираясь лбом мне в спину. Слышу только “Порш” и “пиздец”. Он замирает, а я этого совсем не хочу. У меня стоит уже от того, что я под ним в коленно-локтевой, он не может сейчас соскочить из каких-то морально-этических идиотских соображений. Прогибаюсь в спине сильнее, давай. Пожалуйста. Хватит думать, я решил, что это лишнее, и видишь, как охуенно всё складывается. — Никогда не было, теперь есть. Кинн... Он матерится, впивается пальцами в мои бёдра и вставляет снова. Падаю грудью на кровать. Каждый толчок выбивает из меня стон и отдаётся глубоко внутри мучительно горячим болезненным удовольствием. — И что? Нравится? — Да, боже мой. Ты же не слепой. — Так? Вот так, да. — Да да да. Во рту сухо от стонов. Я разлепляю губы, чтобы так чётко, как сейчас способен, дать Кинну знать: — Хочу, чтобы ты кончил в меня. Не знаю, что хочу, пока не говорю вслух. Теперь это всё, о чем я могу думать. Единственная мысль, которая может сейчас задержаться в моей голове. Хочу этого так, что сую руку под живот и лихорадочно дрочу. Он сжимает зубы над моей лопаткой и трахает, будто его жизнь зависит от этого. Я отказываюсь осознавать звуки, которые издаю. Перед глазами цветные пятна. Кончаю, как только чувствую, как кончает он. Валюсь на кровать с грацией мешка, он сверху. Не хочу двигаться больше никогда, по крайней мере до завтра, и ему не разрешаю. Сообщаю об этом Кинну, он тихо смеется мне в затылок. Я не могу думать, ничего не могу, только блаженно улыбаться как идиот, дыша им и сексом. *** Джом переводит взгляд с меня на Кинна. — Ну… Это он. — Он? Ах, он! — Важный начальник. Которого я хотел. — Поздравляю, — расплывается в широкой улыбке Джом и, оборачиваясь, громко зовет Тэма, указывая на Кинна. — Тут тот парень. Большой секси босс. Наш мальчик теперь совсем взрослый. Закрываю лицо рукой, но мне не стыдно. Мне охуенно, и я хочу, чтобы мои друзья знали об этом. — Оказалось, он… вроде как тоже меня хотел. — Я хотел его раньше, — Кинн доверительно сообщает Джому, играя бровями. Но смотрит на меня. — Я хотел его с первого взгляда. Боже мой, детский сад. У меня сейчас лицо треснет. Кинн придвигается, обнимает со спины. Аккуратно отодвигаю его ладонь от своей ширинки, хотя мне совсем этого не хочется, пока он шепчет на ухо, касаясь губами. — Я хочу тебя сейчас. У меня встаёт, чудесно. Я тоже тебя хочу, но тут знакомство с друзьями, что за человек. Джом тактично смотрит в свой стакан. Но Тэм хлопает Кинна по плечу и предлагает тост.