Солнце светит ярко

В ночь после разговора Гето и Годжо в Синдзюку, в полночь Сёко почувствовала, что ее кровать провалилась. Она не прыгнула; она не была бойцом, но готовилась к обороне в случае необходимости, но опять же, какой злоумышленник просто заползет к ней в кровать? Однако когда она открывает глаза, она видит копну ярко-белых волос. Годжо в ее постели удивляет гораздо больше, чем любой нападавший. Она открывает рот, из ее губ вырывается легкий вздох. — Годжо? — Не надо, — почти сразу же перебивает он ее тихим и лишенным каких-либо эмоций голосом. — Мне не нравится, что ты меня так называешь. Зови меня просто Сатору… Шоко знает, почему он этого просит. Прошло всего несколько часов, а он уже жаждет услышать свое имя; надеясь услышать это так, как говорил только Гето – нет, Сугуру. — Сатору… — шепчет она, ее грудь болезненно сжимается, когда Сатору вздрагивает рядом с ней. Шоко не может с собой поделать, ее руки обнимают Сатору, крепко сжимая его, чувствуя, как он разваливается на части. Это не похоже ни на что, что она когда-либо испытывала. Последние три года они провели вместе; они видят друг друга каждый божий день. Она видела Сатору злым, взволнованным, расстроенным, измученным, но никогда не видела его близким к грустному. До той ночи она никогда не думала, что он вообще может развалиться на части, что он неразрушим, но это оказалось ошибочным. — Сатору, — повторяет она, пытаясь найти слова, чтобы утешить рыдающего молодого человека. Она не привыкла к такому со стороны мальчиков. Утахиме плакала, когда была слишком напугана или расстроена, но ее было легко утешить, обняв. Сатору никогда не плакал, и она не знала, как утешить его из-за потери единственного человека, которого он когда-либо любил. — Это то, на что это похоже? Страдать от боли? — спрашивает Сатору, его голос настолько мягкий между тихими рыданиями, что даже Сёко хочется плакать. — Не физическая боль, а эмоциональная боль. — Сёко соглашается. — Хотя в такие моменты кажется, что они пересекаются. — Такое ощущение, будто в моей груди пустота и все болит, Сёко… — продолжает Сатору. — Я знаю. — Моя работа — защищать людей. Сугуру сказал мне это, но как мне его спасти? Сёко вздыхает. — Я не уверена, что ты больше сможешь это сделать, Сатору. Слишком поздно. Сатору издает тихий крик, который заставляет ее сильнее обнять его. — Мне следовало обратить больше внимания… ему было больно, а меня рядом не было… — Эй… — шепчет Сёко, медленно поворачивая подбородок Сатору так, чтобы она могла встретиться с ним взглядом. Она не готова к тому, что видит. Его глаза покраснели, как будто он плакал еще до того, как добрался до ее комнаты, и в них паника и отчаяние. Сатору Годжо заблудился, и Сёко знает, что в этот момент ее долг — направить его. — Это не твоя вина. Ты был слишком занят собой. Тебе нужно было исцелиться и стать лучше. — Но мы все делали вместе. Мы всегда помогали друг другу, а когда я оставил Сугуру, он развалился… — Он сделал выбор, Сатору. Я не думаю, что он винит тебя в этом. Сатору снова всхлипывает, слезы текут по его лицу, когда реальность наступает. Сёко уверена, что он будет подвергать сомнению все, что он сделал в прошлом году, пытаясь представить себе все возможные варианты, но это принесет только больше вреда, чем пользы. — Мне очень жаль… — шепчет она, нежно вытирая его слезы, прежде чем притянуть его к себе, его лицо спрятано у нее на шее. Она мало что может сказать. Хотя никто из них не говорил об этом, она знала, что это больше, чем дружба. Она видела, как Сугуру никогда не сводил глаз с Сатору, словно он был ярким солнцем, способным скрасить весь его день. Она видела, как Сатору тянулся к Сугуру, жаждал принятия и прикосновений, чего он никогда не испытывал в детстве. В детстве Сатору все уважали, но Сугуру никогда не доставлял ему этого удовлетворения. Он тихо восхищался им и хвалил только тогда, когда это было необходимо; он давал ему небольшие прикосновения, которых жаждал другой. Сёко с первого года совместной жизни знала, что она третье колесо, а двое ее друзей влюблены друг в друга. Она не знала, когда они сами это поняли, вероятно, ближе к концу того года, но она знала, что однажды ночью видела, как они целовались в общей комнате. Поначалу Сатору и Сугуру покраснели и начали извиняться, но она напомнила им, что ей все равно, и с тех пор они стали более открытыми с ней. Ночью она слышала шарканье, открытие и закрытие дверей в их комнатах в общежитии, хихиканье и другие звуки, которые она не хотела вспоминать. Сёко никогда не чувствовала себя обделенной, она знала, что и Сатору, и Сугуру заботились о ней по-своему, совершенно по-разному. То, что у них было, не предназначалось для нее, оно было слишком большим и слишком могущественным. Сатору был солнцем Сугуру, но после событий прошлого года его сияние стало слишком ярким и ослепило Сугуру, впервые оставив его совершенно одного. Сёко крепко держит Сатору, ее глаза закрываются, она пытается сдержать слезы. — Прости, Сатору.