Почему я не могу сделать тебе больно...

      — Так и знал, что ты станешь погибелью для нас обоих.       В груди что-то кольнуло, какая-то смутная, неясная тревога. Она не могла понять, что её вызвало: то ли это были его слова, взгляд — или же то, с какой решимостью он развернулся и пошёл из кабинета. Мэри выбросила вперёд руку, но уже не смогла поймать его — он оказался слишком далеко.       — Нет… Стой!       Хайд повернул голову, и она, сделав пару шагов, с отчаянием впилась ему в губы, чувствуя, как легко он поднимает её, и шагает куда-то вперёд. Звякнули склянки внутри шкафа, в который он упёр её с размаху. Его губы были мягкими, совсем не такими, как минуту назад, совсем не такими, как в её снах, пускай это и были хорошие сны. Он уже целовал её так, в день, когда убил того пэра, в день, когда думал, что исчезнет навсегда. Хайд держал её, а ореховые глаза, кажется, видели насквозь всю её душу.       — Я могу быть нежным, — тихий мелодичный шепот. — Я говорю правду. Ты веришь мне?       — Да…       Слово слетело едва заметно, она даже не услышала его, заворожённая непроглядной чернотой этих светлых глаз. Тело сковало мелкой дрожью — ей было страшно от того, что он может сделать. Она знала, что он сделает это. Она сама его об этом попросила. В обмен на что-то, что, как она боялась, могло оказаться куда страшнее.       Его губы оставляли лёгкие следы на коже, пока он не дошел до шеи и шрама на ней. Поцелуй стал чувственнее, глубже. Дрожь в теле усилилась, у Мэри подкосились ноги, она бы упала, не будь она зажата между его телом и шкафом. После того случая в хозяйской спальне, оставаясь одна, она иногда касалась большим пальцем шрамов на запястье, погружаясь так глубоко в свои мысли, что мистер Пул или миссис Кент резким строгим окликом вырывали её в реальность.       — Доктор… мистер Ха…       — Называй меня, как хочешь.       Шепот на ухо, и снова взгляд, открывающий потайные уголки её души. Если они - один человек, то как...       — Эдвард…       — Я всегда знал, что ты моя девочка.       Довольный голос. Нежная голодная улыбка.       — Теперь ты хочешь, чтобы я продолжил.       — Да…       И снова озноб по всему телу — от своих слов, от его взгляда. Она знала, что он будет делать, но не знала, что станет спрашивать… Но ведь он и не спросил. Легко, как пушинку, он подхватил её и понёс через подвесной мост вниз, к столу в давно забытом анатомическом театре.       — Это не кровать, как могло бы быть, будь ты посговорчивей, но я постараюсь сделать его удобнее.       Когда он поставил её на ноги, те уже перестали дрожать, и Мэри могла стоять, опираясь об узкий стол. Хайд снял с неё пальто и, легко, почти театрально взмахнув над столом, расправил его. Взял палантин и, подумав, бросил на пол рядом. Проводил его взглядом, потом посмотрел на неё, улыбнулся. И шагнул вплотную, лёгкая улыбка стала почти жестокой, заставляя вжаться в угол стола и смотреть, затаив дыхание, расширенными от ужаса глазами ему в лицо. А он завёл руки ей за спину, нашёл завязки платья, нижней юбки. Резкий звук разрываемой ткани. Они отправились к пальто.       — Ты заперла дверь?       — Нет…       — Стой здесь.       Стук сердца в ушах заглушил его шаги. Теперь, когда он ушёл, прохладный воздух кабинета стал невыносимо-холодным. В одной нижней рубашке Мэри съёжилась, обнимая себя ледяными руками, не в силах пошевелиться, не в силах и, что куда страшнее, без желания убежать. Поворот ключа в замке. Он подошёл едва слышно — так хищник подходит к незнающей жертве, она лишь почувствовала спиной его тепло. По движению сзади, она поняла, что он стянул с себя рубашку и также положил её поверх остальной одежды. Потом накрыл руками её руки, такие холодные, и в одно движение усадил на стол. Запрыгнул следом, рядом, так близко. Слишком близко. Мэри снова в его власти.       — Я не знаю, что делать…       — Сними рубашку.       Короткая передышка, пока, касаясь ледяными руками голых бёдер, она тянет длинный подол на себя — потом вверх — и вот тело сводит не то от холода, не то от пристального взгляда этих глаз.       — А теперь ложись.       Она легла, чувствуя жёсткие складки пальто под плечами, чувствуя его запах… Запах доктора, в который добавили что-то терпкое, вроде кориандра. Доктор был уверен, что она знает, что они — один человек. Хайд, почти умоляя, спрашивал, узнаёт ли она его… Вот только кто мог бы допустить даже мысль, что такое возможно…       — Можешь закрыть глаза, если хочешь.       Нарочито безразлично. Для него всё — игра… Но Мэри помнит, как он поранил себя, когда разбил чашку, пытаясь извиниться.       Она подняла руку, снова касаясь его лица. Мягкие губы почти благодарно целуют запястье, оставленные крысой в детстве шрамы. Энни боялась того, что он сделает, если окажется в их комнате. Мэри знала, что он не сделает ничего плохого. Она снова чувствовала себя в безопасности. С губ, наконец, сорвался тихий стон. Стон, словно разбудил его, поцелуй стал настойчивее.       — Мэри Райли…       Шепот в открытые губы, рука исследует тело, оставляя после себя холодные мурашки, сама же Мэри не знает, куда пристроить свои руки, и одна ладонь лежит у него на спине, другая — на руке, ласкающей её тело. Рука спускается ниже, пальцы ерошат рыжие волосы, Мэри выдыхает, непроизвольно напрягаясь, сжимая бёдрами его пальцы, впиваясь короткими ногтями в кожу ниже локтя.       — Тебя никто там раньше не касался?       — Нет.       По телу пробежал озноб. Она помнила руки отца и его пьяное дыхание.       — Даже твой отец? Я уверен, он многое с тобой делал, пока твоя мама была на работе. Ты можешь мне рассказать, я не проболтаюсь — врачебная тайна…       Пальцы проскользнули дальше, вниз, немного раздвигая бёдра. Мягко надавливая, пробуждая новые чувства, которые заглушали отвращение, рождённое его словами.       — Расслабься, Мэри… — шепот под ухом. И, словно кот, он трётся о её голову. — Я жду.       — Один раз, когда был пьян…       Он успокаивал её, словно знал, что надо делать. Мэри выдохнула под поцелуем, подаваясь к нему навстречу. Ладонями гладя его по лицу, по голове, забираясь в длинные чёрные, как ночь, волосы.       — …но ничего не получилось.       Она охнула от удивления и боли, когда, раскрыв её, один из пальцев проскользнул, надавив, внутрь и глубже, задевая что-то прекрасное, заставляя тело выгнуться, а на глаза навернуться слезам.       — Ты не соврала…       Ей было тепло. Хайд лежал рядом, укрыв обоих тёплым кашемиром, сброшенного на пол палантина, собственнически запустив руку в волосы у неё на затылке, перебирая их пальцами, касаясь губами её лба. Второй рукой он обнимал её снизу, прижимая тело к телу, не давая отстраниться. Да она и не хотела. Если об этом узнают, её заклеймят. Но он действительно был с ней нежен. Убивая других, он был нежен с ней…       — Эдвард… — собственный голос показался каким-то чужим. — Что вы хотели сделать, спустившись сюда?       — Я хочу ввести его глупый антидот, — улыбнувшись, он облизал губы, она чувствует это кожей лба. — Я подмешал в него яд, чтобы уже ни один из нас больше не беспокоился о существовании другого.       Он коротко усмехнулся и отстранился, посмотрев в её раскрытые от ужаса глаза.       — А причиной стала ты, Мэри Райли. Глупый доктор любит тебя, его любовь передалась и мне. Вот только он слишком цивилизован, чтобы получить то, что хочет даже больше, чем избавиться от меня. Ничтожество.       Он запрокинул голову, прикрыв глаза.       — У меня даже жить получается лучше.       От сказанных так просто слов бросает в жар. Мэри села, прикрывая наготу палантином, зябко ведя плечами в холодном воздухе огромного кабинета.       — Прошу вас, Эдвард, не делайте этого. Мистер Пул отнёс сыворотку аптекарям — они смогут определить состав, я уверена!..       Хайд смотрел искоса, подняв бровь.       — С какой стати? Он накинул на меня поводок, который я не в состоянии снять.       Он сел, оказавшись лицом на уровне её лица, ладонь обхватила её горло и стала сжимать, Мэри с трудом вдохнула, но выдержала этот страшный взгляд, даже не пытаясь вырваться. В какой-то момент сжатие прекратилось, задрожала рука. Хайд оскалился и с рыком отпустил её, Мэри закашлялась, хрипло хватая воздух.       — Я не могу сделать тебе больно и даже не понимаю, зачем.       Он отвернулся, обхватив руками колени, она так и сидела, глядя в стол, закрывшись палантином.       — Я…       Слова застряли в саднящем горле. Всё это настолько неправильно, но столько неправильного уже сделано…       — Я люблю вас.       В его словах скука, от которой, почему-то становится так больно.       — Которого?       — Вас обоих…       И, сказав это, она поняла, что говорит правду.       Взгляд подёрнутых тьмой глаз изменился.       — Мэри Райли…       Он улыбнулся. Она усмиряла ярость, которая накатывала, как прибой. Она второй раз спасла ему жизнь.       — Мэри Райли.       Повторил, почти смеясь.       Впервые в душе у зверя появилась надежда…