Голод

Он боялся холода с самого детства. Холод нёс за собой смерть. Однажды, он и сам чуть не замёрз насмерть. Он помнит, как неконтролируемо дрожало всё тело, настолько сильно, что едва могло дышать, помнит лихорадочное клацанье зубов, помнит одеревенение, когда кажется, что конечности примёрзли к телу. А потом случилось самое страшное. Ему стало жарко. Словно облили горячей водой. Кожа горела и чуть не лопалась от внутреннего пламени, казалось, раскалились даже кости. Он стряхивает воспоминание, устало вздыхает на порыв ветра с мелким колким снегом. Вытягивает длиннополую руку и почерневшим когтём выцарапывает на сосне свой знак. Задумчиво смотрит. Бессмысленно. Бессмысленно оставлять метки там, где их никто не увидит. В такую чащу люди не ходят. И вдруг он чует запах. Запах от которого болезненно крутит желудок и ком тошноты подступает к горлу. Он опускается на четвереньки, с трудом находит опору в трясущихся руках, и бежит. Конечно, он знал, что после ритуала всегда будет хотеть есть. Но знать, не значит быть готовым. Он не был готов к вечному голоду, к болезненному ощущению присохшего к позвоночнику желудка, к запаху мяса, ощутимого за километры. Запах свежего, тёплого мяса сводит с ума, заставляет бежать всё быстрее, всё больше отдаваться своей чудовищной сущности. Слепяще сверкает снег, с оглушительным хрустом ломается под его лапами. Запах всё ближе, всё желаннее. Стоп! Он рывком выпрямляется. Ловит взглядом силуэт человеческого детёныша под елью. В чужих расширенных глазах видит отражение лосиного черепа. Убивать детёнышей не стоит – огрызок морали, сжираемой вечным голодом. Одним прыжком он оказывается возле ели, хватает отчаянно выкручивающегося детёныша за ворот тулупа, без усилий подтаскивает к себе. Под истерический визг, заострёнными когтями разрывает тулуп и мощными лосиными челюстями перекусывает шею. С чудовищной скоростью он пожирает куски мяса, кости, органы, не жуя, и не разбирая, что запихивает в собственную пасть. Кровь хлещет струёй, пачкает чёрную шерсть, заливает снег вокруг. Он сгребает снег, пропитавшийся кровью, и пихает в себя вперемешку с остатками костей. Он снова может дышать только тогда, когда от детёныша остаётся разорванный тулуп. Он всё ещё голоден. Желудок нещадно крутит, от мороза ломит скрюченные пальцы. Он знает, что может сожрать целую деревню, но остаться голодным. Знает, хоть и не проверял. Однажды, он замёрз насмерть. Это случилось, когда время ещё имело для него значение. В прошлой жизни он взял на кухне старый нож с деревянной ручкой и узким лезвием, не понимая зачем, положил в школьную сумку. В состоянии ужаса, еле отсидел уроки. От нервов потели ладони и страшно кололся свитер. А с последним звонком бросился бежать. Пока они не успели сообразить. Пока они не успели напасть. Но они успели. Его догнали на окраине посёлка, там, где начинался лес. Он не знал, как нож оказался в руке, но поддавшись слепой ярости напал. Вонзил нож в одного из них. Повалил на снег. Вонзал раз за разом, пока его не начало трясти. Его ватник промок насквозь. Снег вокруг протаял и только-только начинал схватываться в бурый лёд. От вида пропитавшихся кровью рукавов, его охватила паника. Он не мог пошевелиться, не мог дышать. За порванную водолазку отец сломал ему руку. За ватник точно убьёт. Холод стальными оковами душил безжалостнее паники. Дрожь не останавливалась, дышать было больно до слёз, и он решился. Он столько раз читал о ритуале, столько раз фантазировал, как получит силу и расшибёт голову каждому, кто его истязал. Негнущимися от мороза пальцами он сжал нож. С размаху всадил в живот жертве и потянул на себя. Едва сдерживая рвоту, засунул руку в прорезанную щель. В липком остывающем месиве нащупал что-то, что вероятно было сердцем. Дёрнул на себя и едва не свалился, настолько легко оторвался нащупанный кусок. Голоса! Кто-то идёт. Вцепившись в кусок мёртвой хваткой, он бросился наутёк. Он бежал в набирающую силу метель, сквозь лес, не понимая куда несётся, ощущая только сердце, хаотично бьющееся в горле. Он бежал, увязая в снегу и задыхаясь, пока, запнувшись о собственную ногу, не упал в снег. Ветер завывал всё сильнее, день темнел на глазах, мелкие снежинки раздирали обмороженную кожу. Он с трудом разжал пальцы, что бы увидеть чужое сердце в собственных руках. Тот кусок плоти, что он смог вырвать, всё же был сердцем. По онемевшим щекам катились слёзы. Он пытался отжевать кусочек, но не получалось. Слишком плотный орган. Он едва не вывихнул себе челюсть, но всё же сумел что-то оторвать и, пересилив себя, проглотить. Но его вырвало, ошпарив пищевод желчью. Сил больше не было. Он свернулся в снегу калачиком и навзрыд заплакал. Умирать было больно. Но ритуал свершился. Оказалось, важно не наличие сердца в желудке, важно поедание человечины. Человек умер. Замёрз насмерть. А после ожил. Через адскую боль, выламывание костей и сжигающий внутренний пожар переродится в вечно голодное существо, покрытое чёрным мехом, с лосиным черепом на месте головы. Совершая страшный ритуал, мальчик хотел лишь одного – безопасности. Он мечтал, что получит силу и сможет дать отпор всем. Лелеял надежду, что его перестанут трогать. Но теперь Вендиго терзает голод, и больше ничего не имеет значения.