Вечер не принёс облегчения.
Тёмная тяжёлая туча пролилась на бренную землю яростным дождём, смывающим пыль и грязь с улиц. Порывы ветра достигали такой силы, что пригибали к земле небольшие деревца; дождевая вода пузырилась в грязных лужах, трава и полевые цветы поникли, и над крышей дома священника бесновалась настоящая буря.
Душа Ризли пребывала в совершенном смятении. Неожиданная встреча, необычное знакомство, прикосновения, проходящиеся будто по оголённым нервам, и абсолютная тайна. Нёвиллет весь состоял из сплошных загадок и вопросов, которых с каждым часом становилось всё больше. Кто он и откуда, куда исчез и почему вообще выбрал столь диковинный способ появиться перед священником. После сцены в церкви в деревне его никто не видел, и среди жителей уже поползли, подобно ядовитым змеям, смутные слухи — а не замешана ли в деле нечисть. Нечеловечески красивый мужчина, окутанный ореолом тайны, был идеальной мишенью для цепкого взора толпы, готовой растерзать каждого, кто сколько-нибудь от них отличался.
И это очень не нравилось Ризли. Он не знал, что ему следует думать и как себя вести, но ощущал, что в сердце его пустило корни глубокое чувство восхищения и чего-то ещё, доселе неведомого. Как сладкий сон, как грех и наваждение спустя одно мимолётное касание.
Ливень, под который попал священник, в какой-то степени принёс ему облегчение, остудив пылающую голову. И теперь Ризли, наглухо заперев дверной засов, стоял у небольшой печи, в которой занималось пламя. Последний месяц лета давал знать о себе вечерней сыростью и прохладой, особенно в столь ненастный и непогожий день. Мокрая ряса священника висела на верёвках рядом, и из-под неё уже натекла лужа воды прямо на дощатый пол. Оставшись в одной рубашке, штанах да сапогах, перехваченных кожаными ремнями у голенища, Ризли смотрел, как огонь медленно, дюйм за дюймом, пожирает сложенные в печи поленья. Они обугливались по краям, тлели, краснели, прежде чем вспыхнуть ярким пламенем и сгореть навсегда. В голове царила приятная пустота, в которую просачивался сладкий и дурманящий голос таинственного путника.
И Возгорелось во мне сердце моё;
Пока я размышлял, вспыхнул огонь.
Тогда я сказал своим языком…
Громкий стук в дверь заставил вздрогнуть. Ризли, отшатнувшись от печи, взволнованно обернулся, но окно зияло тёмным проёмом, за которым ничего не было видно. Стук повторился. И стало ясно, что, то не была ветвь дерева или сильный порыв ветра — стучал человек, требовательно и настойчиво. С сомнением поглядев на насквозь мокрую рясу, Ризли плюнул на нормы приличия и пошёл открывать прямо в мирской одежде.
— Кого там дьявол принес в такую погоду? — недовольно ворчал он, возясь с засовом, уже предвкушая возвращение в деревню под шквальным ветром и дождём.
Но увиденное заставило его отпрянуть, застыв на пороге. Сердце нарушило свой привычный ритм и теперь отплясывало в груди бесовский танец, так что в один момент Ризли начал задыхаться от волнения. Он жадно втянул носом свежий воздух умытых дождем трав и сырой земли, а вместе с ним в лёгкие просочился сладковатый аромат человека, стоявшего перед ним. Сейчас он пах совершенно иначе, нежели утром, словно только что вышел из цветущего пышным розовым цветом сада. Этим запахом невозможно было надышаться, хотелось ещё и ещё… Путник улыбнулся, опустив глаза в пол, будто извинялся за своё вторжение.
— Нёвиллет? — Прошептал Ризли и сам не узнал своего голоса.
— Прошу меня простить за столь поздний визит, — уголки губ изогнулись, придав улыбке оттенок печали. — Ты позволишь мне войти?
Буря бесновалась и ревела. Косые струи дождя, подхваченные ветром, летели во все стороны, жалили подобно иглам. По лицу Нёвиллета, словно слёзы, стекали потоки воды. И сам он выглядел до того одиноким, промокшим и грустным, что не пустить его за порог казалось настоящим кощунством.
Добро не одевает маску зла,
но часто зло под маскою добра,
творит свои безумные дела…
Проглотив мешающий в горле ком, Ризли поспешно кивнул. За его спиной осталась натопленная комната, тепло которой будет так приятно разделить с новым знакомым. Отказать Нёвиллету хоть в чём-то представлялось сложной задачей. Проще говоря, священник даже помыслить об этом не мог.
— Благодарю тебя, — слегка поклонившись, Нёвиллет вошёл внутрь, и Ризли захлопнул за ними дверь. Тяжёлый засов лёг на своё место. Белые плотные занавески закрыли окно.
Не для чужих глаз их вечер. Священник даже не задумывался о своих действиях. В самом деле, что было скрывать благочестивому жителю или хотя бы тому, кто изо всех сил старался таким казаться?
Нёвиллет, замерев у стены, с почтением оглядывал скромное и аскетичное жилище священника. Печь в углу, грубый деревянный стол и пара стульев, кровать, книжные полки и алтарь для молитв, над которым возвышался изображённый на картине лик Христа. Задержав на нём взгляд, путник в задумчивости прикусил губу.
— Никогда не понимал этого…
— Прошу прощения? — подошедший Ризли, раздумывавший, что бы первым делом предложить своему гостю, проследил за направлением его взгляда, но так ничего и не понял.
— Не бери в голову, иногда я разговариваю сам с собой. Привычка, которую я получил за годы уединения.
— Мсье не выглядит как тот, кто успел провести годы в уединении. Только если не рос так с малых лет.
— Внешность бывает обманчива, святой отец. Кому, как не тебе об этом знать, — отшутился Нёвиллет, снимая промокший плащ, и Ризли тут же его подхватил, вешая сушиться рядом со своей рясой. — Но благодарю за комплимент.
— Это не совсем комплимент, просто мсье в самом деле молодо выглядит.
Остановившись посреди комнаты, Ризли лихорадочно соображал. Любопытство смешивалось с волнением. Жажда узнать, что же здесь понадобилось Нёвиллету, мешала обычному проявлению гостеприимства. Всё же, решив не торопить события, священник предложил:
— Может быть, чаю? И садись у огня, обсохнешь. Погода за окном отвратительная. Очень жаль, что твое появление совпало с такой бурей, я уже несколько месяцев не видел здесь подобного.
— Мне подойдёт и обычная вода, не хочу утруждать тебя.
— Да будет тебе, — отмахнулся Ризли, кидаясь к своему излюбленному чайнику и шуршащим пакетам с высушенными травами и цветами, — в конце концов, ты мой гость. Что бы ни привело тебя сюда.
Усмехнувшись, Нёвиллет молча наблюдал за тем, как Ризли носится по комнате.
Стараясь держать себя в руках, он всё равно выдавал волнение с головой — то рассыплет сушёные цветы липы, то заденет каменный угол печи бедром, зашипит и призовёт дьявола на землю. Усмешка Нёвиллета стала ещё шире.
— Для святого отца ты слишком часто упоминаешь то, что упоминать не следует, — невзначай отметил он.
— О чём ты? Ах, об этом… — помедлив с ответом, Ризли всё же решился. Чайник закипал на огне, и у него выдался свободный момент. — Мой ответ будет зависеть от того, что скажешь мне ты сам. Кто ты? И что тебе здесь нужно? Твоё странное появление в деревне не может не вызывать подозрений.
— Понимаю, — вежливо склонив голову, мужчина улыбнулся. — Но не думаю, что мой рассказ будет столь уж интересен. Я сын одного богатого дворянина из Парижа. Полагаю, фамилия тебе ничего не даст. Должен был унаследовать и имение отца, и вступить в брак с той женщиной, на которую мне указали… Но помните наш разговор в церкви, святой отец?
На этом моменте Ризли вздрогнул, чувствуя, как спазм волнения перехватывает горло.
— Вижу по твоему лицу, что помнишь, — покачав головой, Нёвиллет продолжил. — Я не хотел для себя такой судьбы и не мог позволить той, что была влюблена в меня, прожить жизнь в муках невзаимного чувства. Поэтому я исчез… Прихватив свои сбережения и часть денег отца. Подался в странствия, коротая дни в поисках себя и своего предназначения… Пока в одном городке, в нескольких милях отсюда, не услышал слухи об одном молодом и красивом священнике, что всего себя отдаёт Господу и людям. Мне стало любопытно, и вот я здесь. Если быть совсем уж честным, то я предполагал увидеть набожного святошу, в чьих глазах я прочитаю псалом, а в итоге увидел тебя и… несказанно рад этому, — с улыбкой Нёвиллет закончил свой рассказ.
— То есть ты здесь… — Ризли помедлил, чувствуя, как краска предательски жжёт кожу щёк, — из-за меня?
— Верно, святой отец. И ничуть не разочарован, а даже рад столь приятному знакомству.
К потолку поднимался пар, по комнате поплыл аромат полевых трав, и Ризли, всё ещё заворожённый, кинулся разливать чай по глиняным чашкам. Подвинув одну из них Нёвиллету, священник вдруг резко поинтересовался:
— А что связывает тебя со стариком?
— Прошу прощения? — белая бровь удивлённо изогнулась.
— С тем самым стариком, который спит и видит, как уничтожить меня, лишив всего наследства. Что связывает тебя с ним?
Несколько мгновений Нёвиллет медлил, потом, отставив чашку, подался вперёд, нависая над Ризли, и тот застыл, будто странник, увидевший чумной столб у въезда в город.
— Святой отец, я не привык, чтобы меня уличали во лжи. Но мы едва знакомы, поэтому я прощаю тебя. Повторюсь, с этой захудалой деревней меня не связывает ровным счётом ничего, помимо тебя. Но если ты скажешь мне, что у тебя проблемы… Я с удовольствием разберусь и с неприятным стариком, и с любым, кто встанет у тебя на пути.
Отшатнувшись, Ризли загнанно дышал. Показалось, или впрямь в глазах Нёвиллета вспыхнул огонь преисподней? Или пламя печи сыграло с ним злую шутку, насылая морок.
— Господи, спаси и сохрани, — невольно пробормотал он, видя, как темнеют глаза путника.
Нёвиллет тем временем, хмыкнув, вернулся к своему чаю.
— Зачем ты обращаешься к Всевышнему даже по столь незначительному вопросу? — холодно поинтересовался он.
Ризли, занятый тем, что старался выловить размокшие соцветия из глиняной чашки, настороженно замер.
— Знаешь, из меня священник хоть и никудышный, но будь добр, не занимайся богохульством в моём присутствии. Господь всемогущ и видит всё, все мы у него как на ладони.
Я, Раб Божий, вручаю собственное тело и душу в руки Тебе, Господи. Я верую всем в Твоё великое милосердие. Все мои дела и чувства тебе видны, я всю душу открываю и ничего не скрываю. Я понимаю, всё в моей жизни зависит только от Тебя, ты управляешь течением моей жизни и всем происходящим в ней…
— Аминь… — почтительно склонил голову Нёвиллет, но лишь для того, чтобы святой отец не заметил холодной ухмылки.
Ризли пустил его за порог. Ризли почти доверил ему свои тайны. А дальше дело за малым.
— Я покорно прошу прощения, святой отец, — голос звучал печально и виновато. — В своих странствиях я был предоставлен лишь самому себе, а потому порой могу вести себя неподобающим образом.
Оттянув ворот зашнурованной рубашки, Нёвиллет выдохнул, словно ему вдруг стало стыдно и жарко, а Ризли застыл, завороженный открывшимся участком нежной и белой кожи, которой словно никогда не касалось солнце. Мысли, занятые честью и молитвами, сразу же сместились на то, что перед ним сидел мужчина, красивее которого священник никогда и не встречал. Впору сцепить зубы и истово молиться, умоляя простить грех, но Ризли хотелось совсем иного… Другое дело, что озвучить это святой отец не посмел бы даже в самых смелых желаниях.
— Все мы равны перед Господом, и простит Он нас всех, когда придет время, — вздохнув, Ризли сделал большой глоток ароматного горячего чая, приятно согревающего горло.
От печи исходил жар, поленья, горевшие ярким пламенем, бросали на стены причудливые тени. И Ризли мог бы поклясться, что видит за путником тень, распростершую заострённые крылья, но жмурился, стараясь прогнать дьявольское наваждение. То, что односельчане болтали в течение дня, не должно никоим образом влиять на него самого.
— Но что же до вас, святой отец? — внезапно заговорил Нёвиллет после длительного молчания. — Насколько я могу судить, пребывание в этой деревне не является для вас таким уж удовольствием.
— Удовольствием, — Ризли рассерженно фыркнул. — Я бы сказал пыткой, но давно уже дал себе слово не жаловаться. Это моя жизнь и мой выбор. Я с честью выдержу это испытание, чтобы…
— Чтобы что? — Нёвиллет подался вперёд, жадно пожирая взглядом своего собеседника.
— Чтобы получить то, что принадлежит мне по праву. Получить это и жить, как мне самому заблагорассудится.
— Похвальное желание, святой отец. Но я не совсем понимаю…
— А тебе и не следует, — резко оборвал его Ризли, но, смутившись своей грубости, поспешил объяснить. — Прости, возможно, я слишком резок. Но нахождение здесь — только моё бремя, которое я не могу разделить ни с кем другим. Я терплю уже несколько лет и готов вытерпеть столько же. Потому что знаю, что в конце меня ждёт заслуженная награда.
— Как бы ни так, — едва слышно прошептал Нёвиллет, но вслух продолжил. — Тогда мне стоит только пожелать тебе удачи, Ризли. Но ответь мне на один вопрос. Можно не сейчас, а позже, когда будешь готов дать ответ. За столько лет страданий и лишений… помог ли тебе Бог?
— Что ты имеешь в виду? — нахмурился священник.
— Только то, что ты сам услышал. Ты ведь упомянул о том, что вынужден терпеть страдания многие годы, пока твой старик — позволь угадать — кормит тебя пустыми обещаниями и превращает твою жизнь в ад, посылая шпионов. Судя по тому, как недоверчиво ты ко мне отнёсся. Ты вынужден ютиться в этой келье, заниматься тем, к чему у тебя совсем не лежит душа, и прятать свою истинную сущность… Поэтому я вновь спрашиваю тебя: помог ли тебе Бог? Признаюсь, я удивлен, что тебе не пришла мысль
избавиться от мешающего объекта и счастливо жить среди того, что, как ты считаешь, принадлежит тебе…
— На кого я, по-твоему, похож? — голос Ризли звучал низко и глухо, и Нёвиллет вздрогнул, глядя в злые, потемневшие от гнева глаза. — Хочешь сказать, я похож на убийцу? Дьявол тебя раздери, да я лучше пробуду в этой глуши лишний год, чем оборву чью-то жизнь своими руками! То, что на мне лежит тяжкий грех, не делает меня убийцей!
Заткнись! Замолчи! Не говори и слова об этом больше! Потому что так… хотелось. Так много думал об этом. Но я выше этой низости. Поэтому заткнись! Не желаю слушать тебя!
— Я зашёл слишком далеко, — встав, Нёвиллет низко склонил голову и развёл руки в стороны, замерев, — прости меня, святой отец. Мой язык грешен, и я готов принять от тебя любое наказание. Не следовало мне заходить столь далеко и возводить напраслину на тебя…
— Ты и в самом деле зашёл слишком далеко, — потерев пальцем переносицу, словно у него вдруг резко заболела голова, Ризли жестом приказал путнику сесть. — Это не та тема, которую я хотел бы обсуждать. Ни с тобой, ни с кем-либо ещё. Лучше скажи мне, что ты собираешься дальше делать?
Пожав плечами, Нёвиллет уставился в огонь, словно впервые заметив его в маленькой комнате.
— Пожалуй, продолжу путешествовать.
— Ты намерен уйти из деревни? — встрепенулся Ризли.
— Полагаю, что да, — неопределённо ответил путник, зябко передёрнув плечами и сцепив руки, лежавшие на коленях, в замок. — Как только кончится дождь, я уйду.
— Но позволь… Мы ведь только встретились. Я думал, ты задержишься у нас хотя бы на несколько дней.
—
Все и всегда уезжают навсегда. Вернуться невозможно — вместо нас всегда возвращается кто-то другой.
— Но…
— Ты бы не хотел расставаться со мной? — печально улыбнулся Нёвиллет.
Ризли, пребывающий в абсолютном смятении после разговора о самом сокровенном и резких неожиданных новостей, выпалил:
— Нет! То есть я хотел сказать… Ох, чёрт, я был бы счастлив, если бы ты не покинул нас завтра.
Склонившись, Нёвиллет, мягко улыбаясь, взял руки Ризли в свои. Тот, вздрогнув, едва подавил в себе желание отпрянуть. Пальцы Нёвиллета были одновременно и холодны, как лёд, и дарили его телу огонь, что забудешься, и он сожжёт дотла. Запах цветущих роз вновь дурманил, и священнику ничего не оставалось, как отдаться во власть неведомой силы, что тянула его вперёд. Дюйм за дюймом расстояние между ними сокращались. И вот он уже мог видеть едва заметную царапину на щеке Нёвиллета, и нефритовые вкрапления в ярких фиолетовых глазах, и обветренные губы, что блестели в свете пламени после выпитого чая.
— Я счастлив слышать от тебя эти слова, — Нёвиллет улыбался тепло и искренне, словно не он недавно рассуждал о возможности убийства. — Но одного желания мало. Ветер странствий зовёт меня, а ты видишь бурю. Она разбушевалась не на шутку, словно я как можно скорее должен покинуть ваши края. Но я могу задержаться, только если…
— Я что-то должен сделать? — взволнованно прошептал Ризли, поддаваясь чарующему моменту.
— Всего лишь попросить меня.
— О, — только тут священник заметил, насколько близко они оказались с путником, а руки Нёвиллета крепко сжимали его подрагивающие пальцы. Крест на груди раскалился и теперь немилосердно жег кожу под рубашкой, но Ризли будто не замечал предупреждений. — Тогда я… прошу тебя, останься.
Нёвиллет, задрожав всем телом, отпрянул, стараясь не выдать свою радость. Губы растягивались в усмешке, обнажая заострённые клыки. Пришлось отвернуться, делая вид, что утирает выступившие слёзы радости. Ризли озабоченно склонился над ним, но демон лишь отмахнулся, покачав головой.
Святой отец настолько тянется ко мне, что умоляет остаться…. Демон ликовал. Но торопить события не имело смысла. Душа уже стояла на краю пропасти.
— Не передать словами, как приятно мне видеть твоё участие. Но я не могу позволить злоупотреблять твоим гостеприимством. Ты уже и так напоил и обогрел меня…
— Пустяки, — отмахнулся Ризли, возвращаясь в реальность и видя перед собой смутившегося Нёвиллета. — Любой другой на моём месте поступил точно так же.
— Ты слишком хорошего мнения о людях, если и в самом деле так думаешь. Святой отец, позволь мне попросить тебя о последней услуге, — Нёвиллет указал в сторону дорожной сумы, оставленной у входа. — Твой чай великолепен, но у меня есть то, что согреет куда лучше любого огня. Прошу, достань это.
Ризли, удивлённый внезапной просьбой, подошёл к стене и, неловко порывшись в сумке, выудил оттуда небольшую бутыль, наполненную тёмной жидкостью.
— Это что такое?
— Французское вино, — пожал плечами Нёвиллет, — согревает даже лучше огня, особенно когда пьёшь его на глухой тропе, в сыром и холодном лесу, в окружении воющих волков.
— Тебе даже такое случалось переживать…
— Если тебе и в самом деле интересно, я мог бы рассказать о своих скитаниях чуть больше. Но позже, умоляю тебя, я не хочу слечь с лихорадкой и добавить тебе лишних хлопот.
Ризли, с трудом отогнав от себя наваждение, где он выхаживает заболевшего путника, откупорил вино и плеснул его в чашку, в которой только недавно был чай. Нёвиллет, благодарно улыбнувшись, пригубил вино, с наслаждением делая большой глоток, и едва не закатил глаза от удовольствия.
— Обычно я предпочитаю пить либо воду, либо вино. Практически не делал исключений, ровно до этого вечера.
— О, вот как, — Ризли, смешавшись, почесал в затылке. — Надеюсь, мой чай тебя не очень разочаровал.
— Отнюдь, он был чудесен. Хотел бы я, чтобы ты разделил со мной вкус этого вина, но сан священника запрещает тебе…
— Нет.
Казалось ли, или в комнате действительно становилось жарче? Или всё дело в том, что слишком давно сюда не заходили посторонние? Ризли сидел, ёрзая на стуле и не зная, куда деть собственные руки. Они сами отчего-то тянулись к пылающему на груди кресту, но священник одёргивал себя, вместо этого отдавая всё внимание Нёвиллету. А тот сидел, закинув ногу на ногу, то и дело поправляя ворот рубашки или откидывая назад копну непослушных белоснежных волос. И от этого вида хотелось свалиться на доски и выть раненым зверем —
настолько велико было желание… Приходилось одёргивать себя каждую секунду, чтобы не выдать себя с головой.
Только вот истину во взгляде не спрячешь, и Нёвиллет прекрасно это видел.
— Прошу прощения? — он выгнул бровь, с изумлением глядя на священника.
— Да будет тебе, — Ризли постарался скрыть неловкость за грубостью, — в самом деле, человек я или кто. Думаю, не случится ничего страшного, если я попробую немного вина. Тем более, раз ты сам его предлагаешь.
Нёвиллет вдруг расхохотался, весело поглядывая на священника.
— Право слово, святой отец, вы не перестаете меня удивлять! Но, конечно же, я почту за честь угостить тебя. Вот, прошу, — он налил из бутыли в опустевшую чашку густой тёмно-красной жидкости.
Сердце Ризли на миг замерло, сжавшись в тревоге, но он отогнал от себя дурные мысли.
Священник не любил вина и был равнодушен к женскому обществу, но компания утончённого и красивого мужчины рушила все барьеры, ломала запреты и условности. И вот уже Ризли сидел, склонившись вперёд, и пил вино, наслаждаясь чувством, как оно стекало в горло, дурманя и распаляя.
Они сидели рядом в полной тишине, и лишь поленья, пожираемые пламенем, трещали в печи. Снаружи ярилась буря, дождь бешено хлестал по земле. Тени на белёных стенах танцевали свой собственный танец, принадлежащий иному миру. Но вот уже и огонь постепенно угасал, и Нёвиллет, покинув своё место, подбросил дров в печь, чтобы опьянённый хозяин дома не замерз в ночи. Ризли, несколько лет не пивший вина, сейчас сидел за столом, опираясь на столешницу локтями, и не сводил восхищённого взгляда с демона. В его голове царила лёгкая и приятная пустота.
In vino veritas… Остерегайтесь вина в компании того, к кому вы неравнодушны, ибо правда в любой момент может всплыть наружу.
— Благодарю тебя за гостеприимство, но мне пора идти, — тихо вздохнув, Нёвиллет поднялся из-за стола, лукаво наблюдая, как расслабленное состояние Ризли сменяется тревогой.
— Но ведь ты сказал…
— О, прошу тебя, не волнуйся. Разве я не сказал?
Отныне я не покину тебя. Но на дворе ночь, и буря стучится в окна, а бутыль вина опустела. Поэтому лучше всего для тебя будет лечь спать.
— А что же ты? Уйдёшь под этот ливень? Ты же только что согрелся и обсох!
— Мне не привыкать. Прошу тебя, Ризли, не стоит так переживать обо мне, — Нёвиллет с улыбкой взглянул на вскочившего и пошатнувшегося священника. С покрасневшим лицом и блестевшими от возбуждения глазами, он был очень мил.
Ведь может он позволить себе маленькую шалость?..
Ризли, повинуясь импульсу, подался вперёд и, запнувшись о собственные ноги, буквально рухнул в объятия Нёвиллета. Тот, бережно подхватив, легко держал в своих руках далеко не лёгкое и мускулистое тело священника. Прижав его к себе, демон с отвращением почувствовал запах ладана и церковных благовоний. Тихо рыкнув, он подавил звук, уткнувшись в растрёпанные чёрные, с проблесками слишком ранней седины волосы. Ризли, замерев на мгновение, всё же поддался своим желаниям.
— Наверняка многие говорили тебе о твоей красоте… — отстранившись, он провёл тыльной стороной ладони по чужой щеке, чувствуя лишь нежность да шероховатость царапины.
— Отнюдь, — прошептал Нёвиллет, смотря в льдистые серо-голубые глаза, взиравшие на него с таким восхищением, — не столь уж часто слышал я такие слова в свой адрес.
— Тогда смотревшие на тебя были абсолютными глупцами, — усмехнувшись, Ризли попытался выпутаться из объятий, но его держали крепко, а потом и вовсе Нёвиллет порывисто обнял его, что совсем не вязалось с его надменным и холодным видом.
— Тихо, — резко произнёс он, и Ризли замер, чувствуя, как горячие руки прижимали к себе, жарко касаясь даже сквозь рубашку. Сознание терялось и уплывало.
В самом деле, разве стал бы он в здравом уме обниматься с едва знакомым мужчиной, предварительно напившись вина? Словно сам дьявол толкал его под руку, сбивая с предначертанной дороги, а священник, вместо того, чтобы воспротивиться, сам ступал на грешный путь…
— Ты слишком устал, Ризли, — голос, словно сладкий яд, ввинчивался через уши в череп, заполняя голову без остатка.
Горячие, обжигающие губы касались уха, посылая по телу священника волны волнительной дрожи. И Ризли, теряясь в ощущениях, мог только прижиматься сильнее, впитывая запахи и чувства, впитывая всего Нёвиллета в себя.
— Тебе нужно отдохнуть. Спать и видеть сны… Сны, в которых ты наконец-то станешь настоящим собой.
И Ризли, проваливаясь в густой, тягучий, как патока, сон, не мог видеть, как дьявольски холодно и торжествующе улыбался мужчина, обнимающий его…
***
…и не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого. Ибо Твоё есть Царство и сила и слава во веки. Аминь.
Тяжесть свинцом разлилась по телу, делая его ватным и неподатливым, и Ризли со стоном открыл глаза. Казалось, что он провалился в смутный, неясный сон, падал долго и мучительно, и вот теперь наконец-то достиг самого дна. Перед взором его раскинулось пепельное небо с огненными всполохами заката. Босые ноги ощущали острые грани камней, а голова покоилась на чём-то мягком. Не сразу священник сообразил, в чём дело, а поняв, с проклятием отшатнулся, падая на твёрдую землю.
Перед ним сидела женщина. Тёмные волосы кольцами ниспадали на покатые плечи, молочно-белая кожа, казалось, светилась изнутри. Но всё внимание Ризли привлекала обнажённая грудь с тёмными сосками, что проглядывали сквозь пряди шёлковых волос. Женщина кокетливо улыбалась, протягивая ему руки, указывала на свои колени, на которых, судя по всему, Ризли и лежал.
Соблазнительная нимфа и в то же время гнусный морок. Стиснув зубы, Ризли крепко зажмурился. Всего лишь сон! Всего лишь дьявольское наваждение и испытание, что Господь ниспослал на его душу.
— Уйди прочь! — процедил он сквозь зубы, хватаясь правой рукой за спасительный крест.
И женщина, словно нехотя, стала таять в воздухе, пока от неё не осталась одна голова, да и та вскоре исчезла. С содроганием Ризли перекрестился и медленно поднялся на ноги, настороженно оглядываясь. Вокруг, сколько хватало глаз, простиралась голая каменистая равнина. Пожелтевшие небеса дразнили обещанием скорого дождя, но, судя по иссохшимся трещинам, здешняя земля давно не получала влаги.
— Всего лишь дурной сон, — раздражённо прошептал Ризли самому себе, прежде чем направиться вперёд. Если куда-то идти, непременно куда-нибудь да придешь. По крайней мере, к тому моменту, быть может, он уже сумеет проснуться.
В голове пульсировала боль, и сквозь пелену пробивались неясные воспоминания. Аромат вина и жар чужого тела. Но ни то, ни другое не пристало священнику, и предчувствие тяжкого греха сдавливало сердце Ризли. Он шёл и шёл, стирая ступни о голые камни и ловя губами пересушенный воздух. Спустя пару миль, запнувшись об острый выступ, он едва не рухнул на землю. Из рассечённых пальцев текла кровь.
Вдруг чьи-то руки бережно подхватили его, прижимая к себе и ласково покачивая в своих объятиях.
— Кто здесь?! — вскрикнул Ризли, уверенный, что на многие мили он был здесь совершенно один.
Но юноша с лукавой усмешкой был с ним не согласен.
— Твой спаситель, — весело и самоуверенно ответил он, широко улыбаясь и демонстрируя ровные белые зубы. Непослушные волосы огненными вихрами ниспадали на лоб, яркие голубые глаза, подобно спокойным горным озёрам, смотрели пристально, с прищуром.
Шум в голове усилился, кровь стучала в висках.
— Я с удовольствием вытащу тебя отсюда, святой отец, — юноша, сочувственно качая головой, смахнул пыль с рубашки Ризли и убрал прилипшие ко лбу пряди волос. Священник, заворожённый и удивлённый, следил за действиями неизвестного, но такого красивого парня…
— Можешь просто кивнуть, если согласен, — незнакомец приложил палец к губам, очертил соблазнительный изгиб. — Однако за помощь требуется совсем маленькая, но всё же плата… Так что же, ты согласен, святой отец?
Юноша нахально потёрся своей щекой о щёку Ризли и рассмеялся, глядя, как вспыхнул священник.
Чужие губы усмехались и притягивали взгляд. И вот уже они совсем близко…
Осознав, о какой плате говорил незнакомец, Ризли, превозмогая шум и боль, с гневом оттолкнул его.
— Очередное дьявольское отродье, — выругавшись, Ризли, предупредительно выставив вперёд руку, с чувством произнёс: —
Exorcizamus te, omnis immundus spiritus, omnis satanica potestas, omnis incursio infernalis adversarii, omnis legio, omnis congregatio et secta diabolica, in nomine et virtute Domini…
— Ну надо же, какой интересный субъект попался, — юноша, презрительно скривившись, отступил на шаг, но в глазах всё ещё мелькали лукавые искры. — Неудивительно, что господину ты так запал в душу… Да, в его душу!
И с хохотом парень, вскинув руки, устремился в серое небо, развеявшись в воздухе как пепел.
Ризли, охнув, с изумлением проводил его взглядом.
— Да чтоб здесь всё провалилось прямиком в ад, что же это за место такое… Мне срочно нужно проснуться, немедленно! — чувствительно сжав кожу повыше локтя, Ризли зажмурился… но, открыв глаза, видел перед собой всю ту же безлюдную пустошь. Со вздохом священник двинулся дальше.
Сон затягивался. А силы покидали ослабевшее тело с каждым пройденным шагом. Душный воздух забивался в глотку, оседал пыльной крошкой в лёгких, нестерпимо хотелось закашляться и избавиться от чего-то, что так прочно мешало в груди. Ризли шёл и шёл, перед глазами мутнело, однообразный ландшафт слился для священника в одну сплошную серую полосу. Кровь из раны сочилась, оставляя за собой цепь алых следов…
— Больно, как же, чёрт подери, больно, — отринув всякое благоразумие, процедил Ризли, зашипев от прострелившей ногу боли. — Да кончится когда-нибудь эта пытка?!
Но время шло, а вокруг ничего так и не изменилось. Из последних сил он сделал последний шаг и упал навзничь, чувствительно задев плечом один из каменных валунов. Однако двинуться больше не смог, бездумно глядя в трещины на камнях перед собой.
…cujus regni non erit finis: humiIiter majestati gloriae tuae supplicamus, ut ab omni infernalium spirituum potestate, laqueo, deceptione et nequitia nos potenter liberare, et incolumes custodire digneris. Per Christum Dominum nostrum. Amen…
Не сразу он услышал звук приближающихся шагов за своей спиной. Некто встал сзади, молча, и какое-то время Ризли чувствовал лишь слабые отголоски чужого дыхания. Его перевернули на спину, бережно подняли, прижали к себе.
Цветущие розы и свежесть грозы, дождь, пролившийся на бренную землю… Застонав, Ризли ткнулся лицом в чужую грудь, вдохнул жадно и глубоко, так и не сумев насытиться.
— Бедный мой Ризли… Совершенно измучен, — скорбно произнесли над его головой.
Вскинувшись, Ризли поморщился от острой боли, но не смог сдержать радостного возгласа:
— Нёвиллет!
Сразу все стало на свои места. И вечер в тесном домике, и пылающая печь, и аромат чая, и терпкий вкус вина. И новое объятие, принесшее чувство защищённости, спасения и всепоглощающей признательности. И чего-то такого, что вертелось на языке без описания и подтверждения…
— Ты пришёл спасти меня?
— Конечно, святой отец, — глубокий низкий голос обволакивал, — я здесь, чтобы спасти тебя. Слишком долго ты бродил по столь опасному месту, теряя части своей души. Но вскоре ты вновь станешь единым целым с собой. Я помогу тебе в этом.
Ризли, не сдержав довольной усмешки, прижался пылающим лбом к чужому плечу. Нёвиллет его не оставит. Он поможет, он вызволит, он…
— Ты останешься со мной? — слова вырвались против воли, но, поразмыслив, Ризли успокоился. Они посреди безлюдной пустоши, и нет никого, кто бы мог стать свидетелем его греха.
— О, о чём речь, мой дорогой Ризли, — Нёвиллет, кивнув, прижал его крепче. — Одно лишь твоё слово, и я готов сделать, что пожелаешь.
— Но почему? Это слишком большая честь для меня, мсье.
Даже на грани яви и сна священник сомневался, обуреваемый тревогой и страхом. Страхом показать настоящего себя.
— Отнюдь. Это для меня большая честь — быть рядом с таким человеком, как ты.
С минуту они смотрели друг на друга в молчании. Крест на груди распалился до предела, оставляя ожоги на коже, но Ризли, сам не ведая, что творит, разорвал шнуровку и отбросил от себя мешающий кусок серебра.
— Ты позволишь мне?..
Ответа он не дождался. Содрогаясь, подался вперёд, целуя наугад. То нежную кожу щёк, то приоткрытые в немом удивлении губы. Целовал горячо и жадно, выплёскивая годы воздержания и сокрытия собственных желаний. Чужие волосы щекотали лицо, и Ризли то и дело прижимался к ним, целовал белоснежные пряди тоже, и не мог перестать, не мог остановиться.
«Нёвиллет, Нёвиллет, мой прекрасный Нёвиллет», — набатом билось в груди погибающее сердце.
Ризли совсем обезумел от восторга, когда чужой язык мокро скользнул в его приоткрытый рот, влажно скользя внутри, а заострённые зубы, сжавшись, оставили след на прокушенной губе. Демон целовался собственнически, метя своего человека, бессмертную душу, что теперь, как насекомое, трепыхалась в его руках.
Задыхаясь от ощущений, Ризли на мгновение отстранился, только лишь для того, чтобы взглянуть в горящие нечеловеческим огнём глаза и услышать властное:
— Теперь ты мой.
***
Его вытолкнули из сна, как утопающий выныривает из мутных засасывающих вод. Распалённый и возбуждённый Ризли вскочил на ноги, метнулся к небольшому зеркалу, что покоилось на столе рядом с распитой бутылью вина. Из прокушенной губы сочилась кровь, болью отдавали истерзанные ноги, и в ширящемся от ужаса сознании билась лишь одна мысль —
не сон!
Нёвиллета в комнате не оказалось, но это и не имело значения. Лихорадочно мечась по комнате, Ризли в спешке натягивал на себя ещё влажную рясу, с шипением втискивал ноги в узкие сапоги.
Дождь за окнами стих, но ветер всё ещё бесновался, завывал в трубе, и казалось, что легионы нечистой силы идут на затерянную среди полей деревеньку, чтобы лишить жителей покоя и сна.
Но то был всего лишь ветер. Настоящий ад творился в измученной душе священника. Сломленный, поддавшийся бесовским уговорам, сейчас он торопился, сам не зная отчего. Потерять того единственного, кого лишь недавно обрёл? Но Нёвиллет обещал всегда быть рядом…
Выскочив в ночную мглу, Ризли опрометью кинулся к деревне. Существовало лишь одно место, где его грешную душу ещё могли ждать…
Двери церкви распахнулись, являя взору темное пустынное помещение. Вышедшая из-за туч луна, преломляя свой свет через витражные оконца, серебрила алтарь посреди зала. В свечах застыл оплавившийся воск, каплями натекший к основанию подсвечника.
Недвижимый и будто мёртвый… как человек, что стоял возле алтаря, подняв голову и подставив точёное лицо лунному свету.
— Ты почувствовал мой зов, святой отец?
Ризли, едва дыша, шёл прямо в центр, будто на эшафот.
— Какого дьявола здесь творится, можешь, наконец, мне объяснить?
С усмешкой Нёвиллет лишь головой покачал.
— Ты сам только что дал ответ на свой вопрос, Ризли. Знаешь, это было просто, но в то же время не менее увлекательно.
Длинный язык облизнул губы, и священник теперь явственно видел заострённые клыки, коих не могло быть у людей. Дыхание сбилось, а рука сама против воли потянулась осенить себя крестным знамением. Но Нёвиллет, в мгновение ока очутившись перед ним, с силой сжал его запястье, выкручивая и заставляя замереть на месте. Голос демона стал холоден и суров.
— Святой отец Ризли, вы обвиняетесь в совершении прелюбодеяния с мужчиной и в греховной связи с самим дьяволом. И заслуживаете самого сурового из всех наказаний.
— Да кто ты такой… — потрясённо прошептал Ризли, уже зная ответ.
Он проиграл самому себе. Столько лет воздержания рассыпались в прах всего лишь из-за одной оплошности. В груди разрасталось, грозя вырваться наружу, тёмное и злое чувство, в уголках глаз он чувствовал столь непривычные, яростные слёзы.
— Но время для твоего наказания ещё не пришло, святой отец, — смягчившись, Нёвиллет провёл большим пальцем по губам священника, надавливая и смазывая с них каплю крови.
Вожделенная душа и тело манили столь сильно, что демон не сдержался. Впился требовательным поцелуем в чужой рот, толкаясь языком и поглощая без остатка. Место и время подстегивали и распаляли ещё сильнее.
Башенные часы пробили три раза. Ночь близилась к завершению, с каждой минутой приближая рассвет. Отпустив Ризли, с ненавистью смотрящего на него, Нёвиллет довольно хмыкнул:
— Ненавидишь меня? О, по глазам вижу, что да. Позволь сказать тебе одну вещь: ненавидь меня сильнее. И тогда, неровен час, ты сам придёшь ко мне, чтобы вручить свою душу.
— Да чтоб ты провалился в ад на этом самом месте…
Обожание и восхищение меркли под силой лжи и обмана, но лишь для того, чтобы в следующую секунду разгореться с новой силой. Ризли хотел Нёвиллета. Стремился к нему каждым дюймом своего тела, хотел вновь ощутить поцелуи на своих губах и даже больше. Обожал его и ненавидел. Душа, терзаемая в муках, разрывалась на части.
— А теперь мне и в самом деле пора, мой дорогой Ризли, — чинно поклонившись, Нёвиллет взял священника за руку и запечатлел на тыльной стороной ладони нежный поцелуй. — Но мы ещё непременно увидимся.
— Проваливай! — Ризли, вырвав руку, замахнулся, чтобы ударить, но демона и след простыл.
Словно его и не существовало вовсе, и лишь воздух знакомо колыхался, будто силясь вернуть исчезнувшее тело. В сердцах священник треснул кулаком по алтарю, и теперь ушибленные пальцы неприятно ныли. Но это было ничто по сравнению с болью, затопившей его сердце.
Ризли знал, что рано или поздно проиграет самому себе. Стоило вспомнить лишь запах Нёвиллета, как низ живота сводило мучительной судорогой.
Но какой будет цена проигрыша?..
Над деревней занимался новый кроваво-красный рассвет. Священник встретил его в пустой церкви, стоя на коленях пред алтарём и с тоской смотря в светлеющее небо.
— Но мы ещё непременно увидимся, да?.. Лучше бы ты никогда мне не встречался, Нёвиллет…
