pwp-making fabric

— Закончил? — Чонхо протискивается в дверь и, когда Ёсан кивает, прижимает его к стене. — Камера выключена? — Да, — Ёсан улыбается, и Чонхо позволяет себе впиться губами в его шею. — Ты, блять, что творишь? — Чонхо тяжело дышит, жмурится и надеется кончить после того, как проучит этого самодовольного танцора. — Что такое? — голос Ёсана звучит невинно. Так же невинно, как выглядел его танец. — Ты… — Чонхо смотрит ему в глаза. Ни капли раскаяния, ну конечно. Раскаиваться Ёсан будет в последнюю очередь. Чонхо не знает, что хочет сказать, поэтому просто врезается в губы с требовательным поцелуем. Слишком сильно. Зубы сталкиваются, Ёсан смеется и кладет руки ему на плечи. Чонхо спускает ладони с его талии на бедра, сжимает в кулаках ткань брюк. Одно резкое движение, и останавливаться будет уже поздно. Как будто он собирается останавливаться. Чонхо разрывает поцелуй, падает на колени и сдергивает с Ёсана штаны. Ёсан ахает, смотрит сверху вниз, подцепляет пальцами край майки и медленно тянет вверх. Чонхо завороженно смотрит, как оголяются его бедра, как ткань скользит, открывая мошонку, стоячий член… Чонхо облизывает губы. — Тедди-бир. Чонхо поднимает голову. Ёсан знает, что Чонхо ненавидит это прозвище, и потому произносит его в исключительных случаях. Таких как сейчас. Чонхо продолжает стискивать его брюки. Собственный член, кажется, скоро взорвется, если он к нему не притронется. — Ты меня любишь, Тедди-бир? Чонхо улыбается и кивает. Потому что говорить — последнее, что он в эту минуту может. — И сделаешь все, что я скажу? Блять. Блятьблятьблять. Даже черт не знает, когда Ёсану приспичит устроить игры. Стоило подрочить, прежде чем идти сюда — был бы шанс сохранить остатки здравого смысла и самообладания. Но когда дело касается Ёсана, разум — не самая сильная сторона Чонхо. — Конечно, — Чонхо сглатывает. В горле сухо, как в самой жаркой пустыне, внизу живота тянет, и Чонхо боится, что его разорвет изнутри, если он ничего не предпримет. — Тогда не трогай себя, пока будешь мне отсасывать. Блять. Чонхо упал бы, если бы уже не сидел на полу. Смерть неминуема. Самая сладкая, извращенная, достойная громких заголовков смерть. Ёсан мог попросить что угодно: римминг, горловой, быть сверху в конце концов, но это… — Не сможешь? — Ёсан обиженно дует губы, отпускает майку, и она снова прячет его член. Блять. Чонхо медленно моргает, делает глубокий вдох и задирает майку. Ёсан хватает ее зубами. Сука! Ну за что ему это все? Собственные соски донельзя чувствительные, вроде бы мягкая футболка оказывается слишком жесткой, и от малейшего движения у Чонхо сжимается желудок и подгибаются пальцы на ногах. Это точно последний день в его жизни. Интересно, древние люди использовали подобный способ пыток на заключенных? Чонхо трясет головой. Ёсан продолжает смотреть, гладит себя по животу, костяшками задевает головку члена, вздрагивает и стонет. Чонхо перехватывает его руку, сцепляет их пальцы в замок, целует бедро. Второй рукой Ёсан стискивает его волосы. Кажется, Чонхо скоро нужен будет парик. И новый член. Живот Ёсана дергается от резкого вдоха, когда Чонхо проводит кончиком языка рядом с яичками. Если Чонхо должен страдать, то и Ёсану минет так просто не достанется. Жарко. Кожа Ёсана влажная и отдает морской солью. Ёсан говорил, что собирается в душ после трансляции. Чонхо пойдет с ним. И там обязательно отыграется. Ёсан ударяется затылком о стену, и выпущенная из цепкой хватки майка закрывает Чонхо глаза. Ёсан смущенно — смущенно? — хихикает, снимает майку через голову и наблюдает, как Чонхо покрывает его член сухими поцелуями. Это точно ничем хорошим не закончится. В Чонхо просыпается какая-то звериная сущность, и чтобы не сделать Ёсану больнее, чем необходимо, он оставляет засос на его ляжке. — Т-тед… — Ёсан хватает губами воздух, упирается лопатками в стену и выставляет бедра. Напрашивается. — Хочешь что-то сказать? — Чонхо стаскивает его штаны до конца, помогает их снять и отбрасывает в сторону. Ёсан издает только сдавленное «угу» и давит Чонхо на затылок. — А ты знаешь, что у плюшевых мишек рот зашит? — Чонхо сжимает свои бедра и, что есть силы, пытается сосредоточиться на Ёсане. — Чонхо. Ёсан сообразительный, даже в такой ситуации. А Чонхо уже ни черта не соображает. Голос у Ёсана громкий и очень высокий. Скрытые таланты обнажаются вместе с телом, но так и останутся известны только им двоим. Чонхо рвет глотку, принимая член все глубже и глубже. Завтра на занятии по вокалу он скажет, что подхватил простуду. Ёсан видимо тоже, потому что если такими криками он не сорвет голос, то можно поверить в чудо. Их пальцы по прежнему сцеплены, свободной рукой Чонхо придерживает член Ёсана, периодически сжимая яички, и только благодаря этому не касается себя. Но ему уже и не нужно. Он кончает раньше, выпускает член изо рта, упирается лбом Ёсану в живот и ждет, когда тело перестанет прошибать неровными ударами. Ёсан умоляет вернуться. Его член покрыт уже не только слюной, но и вязкой смазкой. Чонхо ее слизывает и насаживается настолько глубоко, насколько позволяет уже расслабленное после оргазма горло. Чонхо давится, когда Ёсан обильно кончает, отстраняется и помогает ему рукой. Ёсан по стенке сползает на пол, Чонхо успевает подсунуть майку ему под задницу и краем собственной футболки вытирает сперму с лица. — Я, честно, этого не планировал, — Ёсан слабо, но довольно улыбается, его ресницы трепещут, а щеки горят неприлично красным. — Я так и подумал, — Чонхо садится рядом, и Ёсан кладет голову ему на плечо.