получается, что где-то на задворках созвездий есть такие версии нашего мира, где мы с тобой либо уже не вместе, либо изначально прошли друг друга мимо и мы там, может быть, даже счастливы, то есть, опять же, не мы, а они — к счастью эти варианты могут быть самыми разными, но о них не хочу даже думать щас я а есть, наверное, и поудачнее расклады без лишней жести, которая нам досталась; там всё случилось не вопреки всему, а как надо — так, как тут никогда не случалось мы попадём туда после смерти, может быть, если будем добрыми и хорошими; если играть в то, что нами с тобой прожито, не наскучит малышу, в магазине брошенному, но я надеюсь, это позже случится гораздо — я туда совершенно не тороплюсь как бы круто там ни было, мне одно ясно — ещё сильнее я в тебя всё равно не влюблюсь
***
Сегодня день не сказать, что особенный — да, крутое число, интересная идея пришла к воплощению, но в череде съёмок Антон подрастерял восторг всеобщего уровня и сейчас просто смеётся с Серёжи, который не может открыть банку Бёрна уже минуту; сотые Контакты прямо с порога, в гримёрке отдают чем-то тёплым и как будто бы родным, потому что трудно не прикипеть к одному из своих первых проектов за такое количество выпусков и тем более — времени. Вот он и пользуется моментом, позволяя себе просто поностальгировать с парнями о каждой новогодней серии, по-доброму постебать Диму и ухватить больше моментов, когда своим мизинцем Арсений хватается за Шастов — вот это, если уж совсем честно, самое приятное. Вообще, у Антона скоро начнёт болеть шея, но не поворачиваться влево по паре раз в минуту не получается — как можно не смотреть на заряженного, радостного и азартного Арса, который сам себе поправляет пудру, ведь «ну я же вижу, что так лучше»? Шаст ответа не нашёл, не искал и не планирует; хочется только продолжать видеть его счастливым рядом с собой, немного эгоистично зная, что он к этому счастью причастен напрямую, и светясь так же ярко ответным маяком. Хотя конкретно сейчас Арсений вообще не вписывается в созданный тогда антураж, Антон не может не вспоминать первые совместные Контакты — как что-то невообразимо важное в их истории — первый Новый Год для шоу, первый серьёзный разговор на ночной кухне с пачкой вонючего Собрания на двоих и выключенными телефонами, чтобы услышать друг друга до децибелов, первая шумная, затяжная, грубая перепалка, нивелирующая с конфликтом, с Шеминовым. Конец двадцатого года многое пережил вместе с ними, сгорая в самых плотных слоях атмосферы, а начало двадцать первого — поменяло и того больше. Арсений, залюбленный чуть ли не до внешнего блеска, зацелованный в каждый квадратный сантиметр буквально за час до приезда сюда, принимающий себя и их до конца, без нервных «может быть» или «вроде», уверенный в том, что завтра проснётся на родном плече в их квартире, звонко хохочет с выпендрежа Димки, зачем-то тренирующимся перед игрой сам с собой, часто поглядывает на задумавшегося Антона, наверняка догадываясь, о чём тот думает, и если бы такого Арсения показали Шасту два года назад, поставив перед фактом — «вы это друг с другом сами сделали, ты прикинь? Вы смогли дойти до этой точки, не растеряв ни себя, ни его по пути, братан, да вами гордиться стоит ебать как», Антон бы вряд ли поверил. Как, если, казалось, ещё вчера они приехали на квартиру Шастуна на разных машинах, перед этим нагородив каких-то глупостей, сначала расселись — кто на диван, а кто за барную стойку, — тупо молчали в стену, чтобы остыть и выдохнуть, а потом сели друг перед другом, вырубили с концами все мобильные, прячась ото всех, и заговорили севшими от волнения голосами: вскрывая то, что болело катастрофически долго, но тщательно скрывалось за такими стенами, о которых они сами не догадывались — «Шаст, ну разве я мог в лицо такое озвучить, зная, что тебе и так хуево в твоём… нашем положении? Я, по-твоему, что, чудовище?», подпуская впритык к самому нежному, ранимому и сокровенному — «Арсень, если бы у меня была возможность выбирать, я бы и не начал такого, нас ведь изначально никто не спросил, а я с тобой хотел быть, бля, хочу», делясь чувствами, которые уже перестали казаться значимыми в моменте, но требующими выйти наружу — «Знаешь, я тогда как позорник проплакал, ну, потому что думал, что мы больше никогда не заговорим вне офиса, во дурак», переходя на максимально новый уровень доверия? Тот самый уровень, благодаря которому вот эта дебильная семья из двух человек и мечты о собаке несколько минут назад обсуждала на глазах других людей, чего хочется на ужин и откуда. Антон же и на Контакты те всех уломал, чтобы, наверное, в первую очередь себе что-то доказать — не зассыт, за каждое слово по «бля буду» ответит, наглядно покажет, насколько ему Арс важнее любых проектов, но не потому что его об этом хоть раз просили, нет, Арсений слишком уважает его для такого и никогда в этом русле ничего не предъявит, а просто из-за желания наконец не разделять свою жизнь на дурацкие пазлы; выбирать, блин, себя, свои приоритеты, своих людей, и по жизни пошло вот так — отдельный выбор на ступень выше навсегда отдан Арсу. И плевать, по сути, сколько пришлось выслушать, перестроить, потратить, чтобы начать жить по-новому: это и в грош не сравнится с воспоминанием, где Арсений, сидя на переднем пассажирском — своём — месте Тахо, перебирает ключи от новой квартиры, куда они вот-вот ввезут последние вещи и въедут сами, чтобы никакого прошлого, кроме совместного, не ворошить. — Антох, а мне никакого приза отдельного не полагается, если я дважды выиграю? — из мыслей выдёргивает игривый голос Арсения, тыкающего его пальцем куда-то под рёбра. — Ну, вдруг я ещё какую-то шараду загадаю? — Какой же пиздун, вот какой ты пиздун, Арсений, — до треска в щеках от улыбки остаётся… нисколько, вот же он! Шастун фырчит от смеха и качает головой. — Хуй тебе, а не полагается отдельного, особенно с тем, как ты играешь. Под тяжёлый вздох Поза и гробовое молчание Серёжи Арсений — так уж и быть — проглатывает (бадум-тсс) шутку о полном согласии и на такой исход игры и поправляет уложенную чёлку сам, чтобы прядки не спадали на лоб. Антон не выдерживает — встаёт со своего кресла, подходит к Арсу со спины так, чтобы разглядывать улыбку в отражении зеркала, кладёт потные ладони на плечи, которые не успел доразминать утром, чуть сжимает, а носом утыкается в макушку; пахнет стабильно укладочными средствами, да так, что нос ещё сильнее заложит вот-вот, но пойманному романтическому настроению Антона это не мешает — и он уже вспоминает их первое утро, когда они проснулись вместе не у кого-то, а дома. В самом правильном понимании этого слова, в самом прямом значении родных друг другу людей — Арсений накануне шутил, что следующей ступенью в их отношениях теперь будет разве что роспись в Париже, и даже это в настоящем имеет место, ведь от «муж, иди сюда» наедине никто и не думает отказываться. Вспоминает, как вёл кончиком носа по влажному виску, обнимая Арса за голые плечи, и понимал, насколько тепло и до банального безопасно ощущает себя здесь и сейчас, хотя тот разговор ещё маячит на периферии чем-то фантомно тяжёлым, будто ночной кошмар на утро, но эту тяжесть Арсений заменяет своей ничуть не фигуральной — ложится на него и заглядывает в глаза своими практически прозрачными. Становится легче — как всегда. — Пацаны, там всё готово, пора начинать, — Стас врывается в гримёрку козырьком кепки вперёд себя, перебивая собой и тихие разговоры, и всю волну сознания Антона — слева он слышит еле слышимое цокание языком. — Че вы сидите? Давайте, через пять минут в студию. Шеминов бегло осматривает всех по очереди, кивает в пустоту — галлюцинациям, видимо — и торопливо выходит, оставляя за собой только сквозняк. — И нахер ему так торопить всех, сегодня до вечера никто никуда не собирался даже, — бубнит Арсений без особой надобности, ведь эту мысль все успели прогнать по головам как только тот вошёл. — Я пописяю и иду, щас, пжите меня. Шаст с улыбкой провожает его взглядом, поднимается, попутно подталкивает плечом Серёжу — как обязательный ритуал, традиция в этом заведении — и хватает со столика электронку. Если повседневно Стас не вызывает в голове ничего, кроме белого шума, то в ключе сегодняшних разгонов вспоминается и тот день в офисе, когда из всех этажей было слышно только один — и то, лишь два голоса. Из-за ковидных ограничений половина не работала в привычном темпе, но тогда Шеминову понадобилось срочно обсудить какую-то интеграцию лично, чтобы показывать все листы; пришлось приехать. «Стас, а может Арса в Контакты возьмём на праздничный?» — как бы невзначай вкинул тогда Антон, перебирая все кольца по пальцам в кармане худи, чтобы не было видно. Стас тогда положил телефон экраном вниз на диван, помолчал пару секунд и вдруг криво улыбнулся со словами «Что, всё-таки на аудиторию поработать хочешь?», на что получил неожиданно, даже для самого Шаста, резкое «Хочу, чтобы он пришёл в моё шоу, сечёшь? Не лезь сейчас со своими дебильными шутками и вот этой шарманкой ебаной». Удивление примешалось ко всему прочему Молотовому на обоих лицах — Стас не ожидал такого уверенного и прямого ответа, а Антон не ожидал, что с собой не совладает именно сейчас; хотя по таймингам очень подходит, как раз вчера они с Арсением снова зацепились за что-то незначительное и покатились. В итоге Шастун умудрился напомнить Стасу, что — если в общих чертах — в рот ебал все его недовольства, слова об Арсении, желания и цели, хлопнуть стеклянной дверью до опасного звона, чуть не снести плечом Оксану и выкурить три сигареты только по дороге к машине. Зато окупилось вполне — через дней пять, лёжа на диване, а если с более точными координатами, то на коленях Арсения, он получает сообщение в Телегу «Согласуем дату съёмок и напишут тебе. Арсению сам передашь.»; точка в конце вызывает только иррациональную радость, хотя бы потому что забавно наблюдать за его смирением. А сбитый с толку, но раскрасневшийся Арс, растерянно хлопающий ресницами и сжимающий пальцы Шаста, перекрывает собой вообще все вероятные минусы. — Роднуль, пойдём, только нас ждут, — Арсов шёпот на ухо заставляет вздрогнуть и проморгаться — Димы с Серёжей уже правда нет, а от рук Арсения, обнимающих за шею, пахнет брендовым санитайзером; это заземляет в разы лучше любых дыхательных приёмов. — Ты сегодня так сосредоточенно думаешь, потому что разрабатываешь гипотезу о пользе записных книжек? Они хихикают в один голос, пока Шаст поворачивается, чтобы прижать Арсения к себе, под крылышко, обнимая обеими руками, и качает головой. — С какой-то стороны, кстати, да, — поддаётся этим нюансам, зная, что на самом деле Арсений думал о том же. — В этот раз обойдёмся без куриц? — Я подумаю. Арсений быстро чмокает его в родинку на носу, поправляет ворот рубашки и выходит из комнаты первым. И даже если на самом деле Вселенная не бесконечна, а у неё на каждый день по четыре конца в запасе — насрать. Антон знает, что после выхода из офиса Арсений подождёт, пока он докурит, сядет в их машину, поставит свою музыку и будет гладить по руке всю дорогу до дома, параллельно обсуждая получившийся выпуск, чтобы по приезде влезть к Шасту в душ, получить то, чего недодали, и проводить на другие съёмки со спокойной душой и довольной улыбкой. Знает как дату своего рождения, имя мамы, название улицы, где провёл всё детство — и ещё немного Антон верит, что бесследно это не пройдёт и когда-то, очень сильно позже, они обязательно встретятся где-то ещё. А пока своего измерения достаточно с головой; в нём же теперь всё хорошо.