Порыв ревности

Как апокалипсис вечной красоты, заливающий небо красным заревом, она сходит с лестницы в зал, точно спускается с небес, и тогда у всех спирает дыхание в груди и сердце останавливается на секунды две-три, хотя большинство леди и джентльменов здесь её ненавидят и завидуют, а пресмыкаются и разбрасываются любезностями лишь потому, что не хотят проблем. Высшее общество оно такое… Я себе не понятен. Ещё мгновение назад я смотрел за окно, ловил рассеянным взглядом скучающего человека как холодает в саду, в этом знакомом давно саду, и как мелькают периодически в его глубине дамские юбки и торчит из-за кустов высаженного лабиринта кусок цилиндра. Но вот она вошла, я повернул голову в сторону золотой горы бокалов шампанского, заметил её пальцы на ручке одного из них, позже глаза, губы, спадающий на грудь локон волос и непременно заметил новое колье на шее, и… Моё сознание меня покинуло. Подобно сентиментальному юноше я стал дышать с придыханием и каким-то упоением. Всё осложнялось тем, что я уже несколько месяцев как понял о каких чувствах болит и так трепещет во мне всё. Я понял, что люблю, и всё моё сознание в тот момент ликовало, боялось, приятно задыхалось от радости. Но колье это подарил не я. Поздоровавшись и чуть не задохнувшись от кома в горле, ушёл в компанию, в которой мне было неинтересно от слова совсем, планируя там остаться до конца вечера. Изредка глядел на неё. Было сложно не таращиться прямо. И как же больно было мне оттого, что она принимала приглашения на танцы. Столько вальсов она сплясала, пока я вежливо отказывал каждой даме. Я глотал обиду, хотя понимал, что в этой обиде лишь моя вина и есть. И вот она вновь проходит мимо меня, делая при этом лёгкий реверанс в качестве приветствия. Вдруг за локоть её подхватывает граф во фраке, улыбается, заводит в пучину светской беседы, подскакивает светлый юноша и вьётся вокруг неё, как самый настоящий щенок; с ней здороваются, целуют ручку, кланятся, мысленно раздевают, трогают, ласкают. Чтоб их всех… А я как озверевшее электричество искрюсь от злости, но ничего не могу сделать, пока она вновь уходит от меня, растворяясь в толпе кавалеров. Хотя почему же я не могу? Трескается последний слой тонкого льда на моём давно остывшем к страстям сердце; стискиваю зубы, ступаю уверенно, быстро. Моя ужасная злость была нелепа и страшна для всех кто видел, как я схватил Розалину за руку одним движением, разворачивая к себе и толкая, вроде как случайно, одного её ухажёра. Она смотрит на меня. Все смотрят. — Кхым… Нам нужно выйти. Есть вопрос не для всех ушей, — Надевая маску самообладания и, не дождавшись её реакции, тащу к выходу на улицу. — Ладно, — Впопыхах, возможно, ещё не успевшая среагировать на мои резкие жесты, она идёт за мной. И вот я её вывел. А всё остальное мне неважно. Главное, чтоб не с ними… Туда-сюда бегают мои глаза, в попытках найти то, о чём я хотел поговорить, но ничего не выходит. Поднимаю глаза к её силуэту, скучающе облокотившемуся на колонну. В глазах её тонули звёзды, их свет погибал в этом холодном озере. Как и я… Я пропал. Мне не хочется жить от злости, от поглощающей меня ревности, от пылкой любви не хочется жить. — Так что? — Конечно, она не привыкла ждать. Ещё пару секунд моего молчания выждала, а потом цокнула, разворачиваясь и думая, должно быть, что я пошутил так; развернулась, намереваясь оставить меня на растерзание себе же. Но я опять беру её за руку. Именно беру. Нежно, как-то виновато, тихо и глаза отпускаю в пол. Мне стыдно. Чувства уже не для моего возраста, не для моего статуса. — Мне надоело каждый день наблюдать это, — Она останавливается, вновь обращаясь ко мне в своём излюбленном спокойном, высокомерном тоне. Меня это раздражает, я хочу рыдать от всей той мешанины эмоций внутри. Если бы она вырвала моё сердце, если бы неуместные процессы в этом ничтожном механизме прекратились, то я бы не любил её больше. Я бы больше не страдал. Хотя о чём я говорю.? Представленная мною картина покорила моё сознание сейчас, рождая новое странное желание. Господи, вырви мне сердце, вырви все мои органы, Боже мой! — Не надо говорить со мной, как со слугой, — В душе всё истерично взрывалось, кричало. Я не мог думать о том, что происходит в её душе. Должно быть, целое ничего. Я бесился, без сил смотря в пол. Она вздохнула, томно, ласково, как вздыхают дамы весной, когда им поют серенады и читают в садах стихи, трогая за оголённые колени, и я понял, что сейчас пойду убивать всех, кто говорил с ней. С ужасом понял, что покраснел. — Разве я говорю с Вами, как со слугой? — Моя леди смиренно посмеялась, а потом снова вздохнула; обошла мою остолбеневшую фигуру и спустилась на ступени, — Пошли прогуляемся. Мы пошли в сад. Признаться, обычно во время приёмов туда никто не ходит — только сентиментальные парочки прячутся в чаще кустов и лабиринтов и занимаются там всеми прелестями светской юности. — Я никогда не ходила здесь раньше. Боюсь заблудиться. — Ха, глупости. — Да, глупости… Всё, что ты делаешь. Я повернул на неё, наконец, голову. По лёгкой улыбке на губах, по острому, спокойному взгляду, даже по её дыханию я понял, что она всё знает. Конечно, знает! Может ли хоть одна женщина не знать, когда в неё влюблены, когда её хотят, хотят страстно, до слёз хотят… Тем более такая женщина как Розалина. Глаза у меня намокли. Плакать я не хотел, просто переизбыток чувств. Мы прошли под высокой сиренью и пара капель росы с листа упали на её декольте. Я сошёл с ума. — А что мне ещё делать? — Я не спрашивал у неё. Я утверждал. Потому что и так было ясно, что ничего иного, кроме как страдать, тайно смотреть на неё с вожделением и ревновать ко всем мужчинам вокруг, я не мог сделать. Если бы я мог отключить всё, что во мне было человеческого, выбросить этот нелепый ком чувств. Раз она уже всё знает… — Этот жестокий мир, Синьора… Вы не глупая женщина, и знаете, что невозможно… А, неважно. Что мне ещё делать? Что? — Я перешёл на более грубые тона. Я чувствую, что падаю ниже и ниже в её глазах, когда начинаю и правда вести себя как слуга. — Ну не знаю! — Леди тоже разозлилась от моей грубости. Я почти слышал, как она топнула каблуком, — Закрутить со мной служебный роман, например! Она раздражённо всплеснула руками, а потом сложила их на груди. Я побледнел. Я ничего не понимал. Служебный роман.? Так это называется? — Всё то лучше, чем ныть! И убери уже это официальное обращение, хотя бы, — Она подошла ко мне почти в упор, я поднял голову. Не хотел смотреть ей в глаза, хотя слышал, что именно туда нужно поглядеть, чтоб найти правду, но в ином случае взгляд мой упирался бы в её грудь (она всегда любила напоминать о моём росте самыми ухищрёнными способами). Я смотрел на небо. Она закатила глаза, вздохнула, покачала головой, цокнула. — Да уж. Ну и придурок ты. Я начал улыбаться, всё смотря на звёзды, главным образом для того, чтобы слёзы потекли обратно. Если это возможно. Ещё момент и её горячие губы остались нежно-кровавым отпечатком помады на уголке моих губ. *** Через два дня после этого в куче писем с царскими печатями я увидел одно отличное от всех, пахнущее духами и так вульгарно поцелованное на конверте. Не разворачивая, я приложил его этим местом к шее и долго сидел с ним в кресле, вдыхая запах, от которого становилось мне жарко и кружилось сознание, прежде чем распаковать и прочесть, пожалуй, что-то настолько неожиданное для меня и откровенное для всего мира, что кабинет мне пришлось закрыть и остаться наедине с этим нежнейшим, кокетливым почерком, мечтая о скорой встречи.