***
Высокие побеги травы сворачивались в пучки весенним ветром, когда их коснулся подол чёрной мантии. Начищенные до блеска туфли скользнули в неясном лунном свете. Том был максимально сосредоточен и старался не думать об обязанностях школьного старосты. Стены замка прекрасно обойдутся без его зорких глаз этой ночью. Его не волновало ничего, кроме скрытой за завесой водопада пещеры. И, несомненно, маленького секретика, который так безумно хотелось наконец заполучить себе всеми возможными способами. Его Том поначалу долго выслеживал, караулил, вглядывался глазами цвета озёрной воды, анализировал, искал объяснение в библиотечных томах. Сильно увлёкся, замечтавшись присвоить, добавить в личную коллекцию. Как раз между василиском и дневником было бы идеально! Но вещица была сродни самому Тому — упрямая, холодная, неприступная, в прямом смысле вечно ускользающая, как вода сквозь пальцы. Жадная до деталей память воскресила воспоминание. Тогда в библиотеке, в духоте и голосах, среди толпы плотно находившихся друг к другу студентов с Томом впервые заговорили о ней. — Эй, Реддл. Говорят молчание — признак хорошего ума. Том только хмыкнул в ответ, не отрывая взгляда от книги. Туповатый, растёкшийся в кресле, как жирная туча, гриффиндорец, нахально шевеля языком в открытом рту, надеялся пошатнуть ледяное спокойствие. — Не всем нужно болтать без умолку и без толку, Хоган, — монотонно проговорил Реддл. Хоган заливисто заржал, прервав поток внутреннего монолога. Том недоумённо вскинул брови, он не хотел показаться застигнутым врасплох, но тень тревожного любопытства уже легла на красивое лицо. — Знаешь, а ведь новенькая молчаливее тебя. Выходит, она умнее? Глаза Тома остались без единой эмоции, но что-то внутри всё-таки неприятно сжалось. Какого чёрта его вообще имели право с кем-то сравнивать? Уж тем более с ней! Нужно присматривать за этой русской, слишком много вокруг неё подозрительного внимания! Всё обернулось неожиданно. Чудеса дедукции, её неосторожность, секрет, раскрывающийся в лунном свете, чешуя на песке, невзрачная старинная книжка в дальнем углу запретной секции. Прояснение, от которого Том долго с истерической усмешкой топтал библиотечные ковры, оттягивая пряди волос на затылке. Он не мог поверить в то, что ему открылось. И чёрт побери, как же его душило от желания узнать больше! Пенистая вода журчала среди камней, обнимаемых волокнами изумрудных водорослей. Тропинка здесь становилась опаснее, практически отвесной, приходилось ускорить шаг, чтобы не угодить в лезвия ледяных и мощных потоков. Приближаясь к водопаду, Том достал волшебную палочку. Прямо у водяной стены внимательно оглянулся. Сканирующий взгляд долго гипнотизировал пространство, прежде чем сквозь голову пронеслась утвердительная мысль: «Свидетелей нет». От чёткого выверенного взмаха вода расступилась, одарила сосредоточенное лицо жемчужными брызгами. Несколько угодили в уложенную волосок к волоску причёску. Здесь было темно, луна едва пробивалась белёсым светом сквозь ниспадающую воду, исчезала у края бассейна. Шагать через темноту без Люмуса приходилось и раньше. Только почему-то сейчас Том по-особому ощущал как страх касается внутренностей, хотя по идее сегодня он должен выйти отсюда победителем. И всё же волнение из-за шанса получить нежеланный исход болезненно щекотало нервы. Слишком многое зависело в том числе от неё. Пусть она будет слабее, пусть не окажется такой же упрямой бестией как всегда! Пусть всё то время, которое было потрачено на препарирование каждой из сторон её скрытной натуры, окажется ненапрасным. Шагнув в тоннель, Том растворился в густой черноте. Он чётко знал куда ступать ногами и сколько осталось до конца пути. Сердце стучало, бросалось в истерику, гоняя по венам огонь предвкушения. Очень похоже на ощущения в день, когда Том впервые подчинил себе зверюшку далёкого предка. Теперь так хотелось подчинить одноклассницу, столько раз мозолившую глаза в гостиной Слизерина. Она читала, Том изучал. Её тонкие пальцы крепко держали твёрдый переплёт, но вглядевшись в него, захотелось психануть. Русские буквы на обложке, а он как назло никогда прежде не имел дела с этим языком. Впереди замерцал белый свет, скрытый от всего мира водоём заискрил лунными бликами, словно сотня смазанных огоньков. Зрачки заметно расширились, хотя от встречи со светом им полагалось сузиться до маленьких горошин. Эта картина всегда вызывала мурашки в позвоночнике и покалывание кончиков пальцев. Том крался осторожно по гладким камням, не сводя взгляда с выступа у берега. Немел язык, терялась в лихорадке чувств его личность, пропитанная теперь до самых костей свежестью и аурой этого места. Анастасия сидела на камне к нему спиной, неприступная и загадочная. Том знал, что луна единственное, о чём она сейчас думает, единственная сущность, чей серебристый зов ласкает её слух. Единственное, чему она беспрекословно подчиняется, утрачивая часть рассудка, помогавшую столько лет беречь свой секрет. Палочка угрожающе дышала в направлении оголённых лопаток, покрытых мраморно белой кожей. Волосы были вспушены на затылке, на уровне узких изгибов талии собрались во влажные пучки. Том приближался, неотрывно наблюдая за силуэтом словно за античной статуей. Преодолев половину расстояния, опустил глаза. Чешуя сверкала платиной, отчего радужка вспыхнула охотничьим огоньком. Так вор реагирует на блеск золота в своих руках. Анастасия была абсолютно неподвижной, оплела русалочьим хвостом скальный выступ и напевала. Не чувствовала, казалось, как оскалившаяся ядовитыми зубами змея подползала к ней, ласкала раздвоенным языком воздух в поисках её аромата. Палочка была всё ближе и ближе к шее, Том всё отчётливее чувствовал хищнический голод при виде худых плеч. Её тихий голос отражался от скал и растворялся в пустоте. «Улетай на крыльях ветра ты в край родной, родная песня наша»… Она любила эту песню, всегда пела её, когда была одна, вспоминая родной язык, будто бы оживала, будто возвращалась домой. Том старался отстраниться от гипнотического эффекта. Из Аны струилась самая настоящая магия и брала его за горло, тянула, несмотря на сопротивление, несмотря на всю серьёзность намерений. Он вспомнил. Начало шестого курса, девушку со струящимися чёрными волосами, которая так неуместно смотрелась среди первогодок. Держалась отдельно, стойко, вслушивалась в щебетание на языке, который никогда не был для неё родным. — Перевелась из Колдовстворца, — прошептал кто-то рядом, пока шляпа думала. Долго думала, морщилась, кряхтела и, в конце концов, объявила: — Слизерин! Он был первым человеком, с которым Анастасия Петрова заговорила, — ведь именно старосте полагалось показать её новый дом на время учёбы. Её акцент с остринкой, с чётким произношением всех слов во фразе казался инородным в стенах древней британской школы волшебников. Но она хорошо изъяснялась, не говорила больше, чем требовалось. Вспомнил непроницаемое строгое лицо, тонкие черты так похожие на его собственные, когда её посадили рядом. В кабинете не нашлось другого свободного места. Том был раздражён, совершенно не хотел делить с кем-то своё пространство. Анастасия не тревожила, не говорила, не суетилась. Спустя несколько занятий раздражение стало перевоплощаться в любопытство. Особенно когда она, случайно столкнувшись в коридоре с группой девушек, выронила из рук лунный календарь. Том поднял его и протянул. Анастасия вырвала резким движением и на вопрос, зачем это, грубо отрезала: — Не твоё дело! Ух, как же его укололо. С Томом Реддлом едва ли кто мог позволить себе говорить подобным образом. Но эта русская, чтоб её… Она могла нагрубить, вывести из равновесия, при этом наплевав на то, что перед ней староста, и что, твою мать, нельзя шататься после отбоя без уважительной причины по коридору! Том хотел затащить её на ковёр к директору, но, едва увидев проблеск лунного света над его головой, Ана вырвалась, и единственное, что он смог увидеть, добежав до берега, это странный всплеск и полную луну над лесом. Не выходила из головы эта холодная бледная красота, вороные вьющиеся волосы и глаза в цвет пасмурного зимнего неба. Об Анастасии говорили. Девчонки грязно, с завистью, с укором, парни с восхищением. Но она никого не подпускала, прижимала книги к груди и пускалась тенью по коридорам. Наблюдая за ней в библиотеке, Том пришёл к выводу, что девушка не просто красива, нет. Красивых полно. Она была именно что особенно красива. Так, как смотрели на неё, смотрят на звёздное небо, на богинь в полупрозрачных греческих нарядах, на гордых и прекрасных пегасов, на пёстрых экзотических птиц. Анастасия — одна в своём роде и, чёрт подери, какое же кусачее беспокойство она порождала своим присутствием! Том выбросил из головы размышления и опустился на одно колено, наконечник палочки слегка коснулся чёрных волос. Но русалка продолжала напевать. Победа будто уже была в его руке, пульсировала, состояла из ощутимой материи. Зря он поддался иллюзии и тихонько усмехнулся, обрадовавшись раньше времени. Всплеск. Ана резко выхватила из его рук палочку и в следующую секунду наконечник прижался к артерии. Свирепые, но умопомрачительно прекрасные глаза сверкнули лезвиями прямо у лица. Он застыл, с обожанием проглотив ощущение опасности, которое всегда накатывало рядом с ней. — Ненавижу, когда ты вот так подкрадываешься! — прошипела Анастасия. Том едва не подавился наслаждением, слишком любил этот русский акцент. — Прости… Принцесса. Её глаза всё ещё горели, но огонёк слегка притух от слова «принцесса». Том расплылся в самодовольной улыбке. Смешно было от того, что несмотря на то, кем они были друг для друга, Ана сохраняла дурную привычку реагировать на него, как на налетевшую внезапно опасность. Конец палочки болезненно вонзался в горло, её взгляд резко и жёстко прошёлся по лицу. Том нежно улыбнулся и, отстранив руку, мазанул губами по оголённому плечу, вынимая волшебную палочку из моментально обмякших пальцев. Ана тут же присмирела, обезоруженная электричеством, пронёсшимся по телу. Луна делала её чувствительнее, и Реддл пользовался этим без зазрения совести. Она ничего не могла с собой поделать… Ей никто не нравился, никто не вызывал порхание бабочек, кроме этой коварной красоты, тяжёлых чёрных бровей, взгляда, пригвоздившего однажды сердце таким образом, чтобы было удобно сладко насиловать его дьявольской улыбкой. Анастасия с самого начала почувствовала, что с Реддлом что-то не так. Неспроста он плотоядно взирал и будто специально копошился в её жизни, доставая секреты один за одним, как органы из тела. В конце концов-таки, добрался до сердца и с триумфом осознал, что там было спрятано его имя. — Ты обещала подумать. — ну вот, только пришёл и уже требует, оплетая дыханием ушную раковину. Отстранился, наслаждаясь эффектом, который оказал на ходячий русалочий нерв. Том вытянул перед собой ноги и пододвинулся ближе. Его взгляд бегал по плавникам, так похожим на крылья ночных мотыльков. — Я не могу, Том, — проронила она. — Это слишком. Анастасия знала, что этот ответ его не устроит. Том нагнулся ближе и от соприкосновения носов у обоих дрогнуло в груди. — Настя… — почти умолял, произнося её имя на русский манер. — Ты должна это принять, это часть меня, я хочу, чтобы… — Ты обещал, что больше не будешь создавать эти штуки, — твёрдо сказала Ана в ответ. — Знаю… Я не собирался, ради тебя. Но то, что я сделал, уже невозможно повернуть вспять. Прошу. — кольцо с чёрным камнем мелькнуло в лунном свете. — Моя душа должна быть с тобой. Всегда, принцесса. Анастасия боялась этого предмета, боялась заключённой в нём силы, боялась его истории, ценности. Но Том так просил, практически пал к её ногам, что сопротивляться становилось труднее. А ведь всего год назад вдавил прямо за горло в каменную стену, когда она смогла каким-то образом ускользнуть от Василиска. Питомец едва не вилял перед ней хвостом, и это до чёртиков вывело из себя! Взбешённый Том тогда хотел убить чертовку собственными руками, чувствуя, что в ней залегла основа для его слабости. Теперь свою слабость он просил хранить осколок собственной души. Металл скользнул по пальцу, кольцо село как влитое, недаром потратил утро на подгонку с помощью заклинаний, наложил чары, чтобы магия крестража не навредила любимой рыбке. Размер драгоценного пальца узнал с помощью хитрости, как и всегда. Уголки губ разошлись в удовлетворённой ухмылке. — Почему безымянный? — растерянно спросила Анастасия, глядя на левую руку. Он всегда слишком загадочен, даже для неё. Но этот жест… Неужто намёк на нечто большее, чем тайные отношения? Пальцы, эти длинные бледные пальцы, которыми он мог воротить судьбами магического мира как ему захочется, были так нежны, когда прикасались к ней. Когда порхали вокруг впалой щеки, виска, заправляли локон за ухо. Неожиданно и требовательно Том вовлёк Ану в поцелуй. Его любимая тактика: сразить приятными прикосновениями и наброситься на губы, обжигая жадностью. Язык его любви отличался от языка любви сверстников, те были или слишком поспешны и резки, или робки и неумелы. Том брал то, что хотел с полным ощущением права на собственность. Заскользил пальцами по талии, потом вниз, пересчитал чешуйки на бедре одну за другой, уловил трепетание маленького бокового плавника. Расправил его, словно перепонку, и погладил. Ана прижалась к его груди, и Том проглотил хриплый стон, прорываясь в рот. Языки умело затанцевали друг с другом. Как же она сводила с ума… Кто бы мог подумать, что этой девушке нужно было проехать добрых три тысячи километров, чтобы умудриться ввести неподвластного ни одной силе в мире парня в состояние абсолютной зависимости. Том любил всё секретное, мистическое, со своей неповторимой загадкой. И Ана олицетворяла это каждым сантиметром кожи, каждой чешуйкой. Том подался назад и, сжав крепко своё сокровище, вытянул из воды. Серебряный хвост переливался бриллиантами в рассеянном холодном свете. Его поцелуи всегда дразнящие, напористые, руки держат крепко. Захочешь — не сможешь выпутаться, пока он не насытится. Анастасия была у Тома в должниках, слишком часто он, испугавшись пожара в груди, оставался голодным до её прикосновений и запаха. Он поместил её между своих ног сверху, края хвостового плавника едва касались поверхности растревоженной воды. Чёрные волосы щекотали лоб, пока он с упоением оттягивал ответ на вопрос. Держал ближе к себе. Наконец Ана сама, опираясь на руки разъединила поцелуй, за что получила укоризненный взгляд и сжавшиеся покрасневшие губы. Прерывание удовольствия слишком сильно действовало на психику. — Том… — она вытерла рот от обилия влаги. — Почему безымянный? В мире есть много способов привязать к себе, обозначить право на владение и то, что касалось любимого человека, к счастью, можно было заверить абсолютно законно. Том привстал, притянул Ану к себе ближе, держа руками за выпирающие лопатки, и произнёс, пристально глядя в глаза: — Выходи за меня. Захотелось громко рассмеяться. Или заглянуть в словари, будучи уверенной в том, что должно быть английский начисто позабыт. Но прямой взгляд Тома не лгал. Он имел в виду именно то, что сказал. — Ты ведь не из тех, кому нужен тёплый очаг, дети и дом, — сказала Ана, поправив его сбившийся галстук. — Не из тех, — снисходительно подтвердил Том, дрожа от волны чувств. — Но я из тех, кому нужна ты. Во всех смыслах. К тому же… — он взял её за руку и сплёл пальцы в замок. — Ты вдохновила меня влюбиться. Может вдохновишь ещё на что-то, чего я никогда не хотел? Поразительно как он звучал. Резко, но со страстью, от которой сердцу было и страшно, и хотелось броситься прямо в его руки. — Ана… — из-за поцелуя с прикусыванием губы пробежали мурашки от лица до кончиков плавников. — Я не могу дышать, когда тебя нет. Когда я вижу на тебе чужие взгляды. Пусть весь чёртов мир знает, что я владею тобой. Говорит как о вещи, но почему тогда так приятно? — Томми, я… — она невесомо поцеловала его в лоб. — Как же мы. — Я тебя люблю… — перебил русским признанием, прожёг насквозь, как раскалённой пикой. Манипулятор… Воздух между ними достиг критической температурной точки, а взгляды, томные и вожделенные, переплелись. Том давил на Анастасию. Он помнил, как она сболтнула подруге, что после Хогвартса планирует вернуться назад в Ленинград. Не вернётся. Том никогда не отдавал и не отпускал то, к чему привязывался. Её сомнения его раздражали, он едва удерживался от жестокого прессинга, на который был способен. Часто ломал других, знал, как пробраться под кожу, вить верёвки, управлять кем-то как марионеткой. С ней так нельзя. Она была частицей его души без всякой тёмной магии. Просто потому, что он был жутко, до крика, до предсмертной агонии, адски влюблён. Невозможно было не растаять от прямого, но нежного взгляда. Когда-то давно он был другим, с тайным желанием придушить. Теперь с желанием забрать у других возможность даже подумать о прикосновении к ненаглядной принцессе. Кольцо тяжестью давило на палец. Ана посмотрела на него. В конце концов, это безумие! Им всего семнадцать, они из таких далёких стран, шагавших по страницам истории от одной войны к другой. Как же будет выглядеть будущее, и не позабудет ли он о своём предложении в угоду внутренним демонам. Да, Анастасия знала об их существовании, и любила по-своему каждого так же, как и его. — Эй… — он наклонил её за подбородок к себе. Всегда безошибочно определяет, что мысли уплывают в сторону от происходящего. — Я тоже тебя люблю, — ответила Ана, но Том понял, что, несмотря на правдивость слов, это отговорка. — Ты выйдешь за меня? — вопрос сквозил раздражением. Ана проглотила образовавшийся в горле ком. — Ты покончишь с тёмной магией? — вопрос ударил Тома поддых. Ох, Мерлин! Она не угомонится! Никогда! Мрачная, тёмная, загадочная, но всегда за всё хорошее. Война в родной стране отвратила её от любого вида насилия. Том знал, несмотря на всю любовь к нему, Анастасия бросится в ближайшее холодное море и исчезнет, если он не прекратит то, что начал. Сам ещё не понимал точно ли собирается сменить сторону, знал только, что пока её сердце бьётся рядом, он готов бросить всё на свете, быть кем угодно, только бы ощущать чешую под пальцами вот так каждую ночь. Каждую, мать её, ночь! Воздух потрескивал от напряжения, но утвердительный краткий кивок разрядил обстановку. Том в третий раз повторил предложение и услышал русское красноречивое «Я согласна», на всякий случай повторенное по-английски. От страстного поцелуя из глаз полетели звенящие искры, и Том сквозь дрожь эйфории прошептал: — Обратись человеком… Ты знаешь, чего я сейчас хочу больше всего… Спустя несколько минут они уже лежали на земле у кромки леса. Всего парочки беглых прерывистых поцелуев в области шеи было достаточно, чтобы рука уцепилась за пучок травы у юбки. Анастасия ощутила его ухмылку и глухой смешок. Руки массировали грудь под тканью лифчика, пока Том с заботливой жадностью ласкал сантиметры кожи у ярёмной вены. Питался всхлипами и звуками, слетающими с распухших от поцелуев губ. Он любил её уязвимость так же сильно, как образ русалки. Обе сущности являлись в фантазиях, от которых бледная кожа наливалась краской и приходилось искать уединения в замке. Склон, защищённый со всех сторон густыми кустарниками, в который раз являлся колыбелью для взаимного желания. Наконец-то прикосновениям не мешают чужие глаза и каменные стены. Анастасия чувствовала его пожар между своих ног, пах то и дело задевал промежность, дразнил, и от этого там жгло с ещё большей силой. Хотелось немного притормозить, опомниться, прерваться. Но с другой стороны, они оба слишком изголодались по чувственному сексу. Особенно такому, в полнолунье, когда русалочья сущность цвела и благоухала. Когда нервы становились чувствительны, возбуждая тело быстрее и сильнее. Том прочертил влажную линию языком ниже, к впадинке между ключицами, покрутил затвердевшие соски пальцами. Тело Аны отреагировало моментально: она шире развела колени, не оставляя никакого пространства между эрекцией и просящей её внутренностью. — Ах, чёрт! — ох уже этот русский, он в такие моменты звучит слаще любого французского мурлыканья. Улыбка стала шире, Том несколько раз прикусил кожу. Приподнялся. Взгляд излучал голодное желание, волосы, пострадавшие от пальцев Аны, вздыбились на макушке. Она дышала рвано, то поднимая, то опуская грудь. Так развратно раскинулась под ним, хоть не позволяла никому даже вскользь касаться краёв своей одежды. Никому, кроме него. Сбитое кружево на груди тому свидетель. — Томми, хочу ощутить тебя. Как много смыслов во фразе, как она возбуждает, пуская ядовитую нить от сердца прямо в пах. Том отстегнул мантию, театрально швырнул в сторону. Хорошо что предусмотрительно он не стал одевать пиджак или жилетку, всё предугадал. Знал, что сегодня ему не откажут. И какой тогда смысл в большом количестве одежды? С каждым оголённым дюймом кожи Анастасия зажигалась всё сильнее. Внизу всё сжималось, умоляло о Томе. О его острых плечах, ключицах, упругой груди, поджарых мышцах. Он не дал любоваться собой слишком долго, нетерпеливым движением стянул юбку. Мокрое пятнышко на нижнем белье распалило до одури, Том властно провёл по нему пальцем, точно угодив прямо в складочку. — Ты всегда такая мокрая для меня, моя русская принцесса, — обжог шёпотом кончик уха. Ана жалостливо всхлипнула и прикусила костяшку кулака. Том тёр пальцем тёплую пропитанную смазкой ткань и широким неприличным жестом облизал шею. Ох, Мерлин, он знал как сделать так, чтобы она начинала гореть под ним, сбрасывала ледяные оковы со своего тела, позволяла забираться в душу и руководить чувствами. Могла убить, загнать кол прямо в сердце, унести на дно Чёрного озера и отдать на съедение своим более свирепым соплеменницам. Но вместо этого покорно выгибалась от каждого прикосновения и неприличного шёпота. Только в присутствии этой девушки, будто явившейся из древнего мифа, грудь заливало вулканической лавой, пах сводило судорогой желания, вены вздувались и плоть дрожала, моля о её теле. Только рядом с ней Том становился другим человеком, возжелавшим для себя будущее, в котором каждое утро первое, что он будет видеть, — это сопящую мордашку Аны у себя на груди. — Ах, Том! — она оцарапала ему спину, когда дразнящие пальцы забрались под бельё. — Такая гладкая… — довольно пропел сквозь нежный поцелуй. Нарисовал знак бесконечности на малых половых губах, слегка подразнил сочащееся отверстие. Ана зашипела и попыталась насадиться на указательный палец, но Том невесомо толкнул её в грудь и отодвинул руку. — Ты нетерпелива сегодня, — его глаза горели от самодовольства. Ана почти оскорбилась, уже полмесяца ждала этого момента, а Том смел позволить себе затяжные игры! Возмущение утонуло в стоне, когда два пальца зажали пучок нервов на розовой горошинке. Стоны полились единым потоком. Ана трепыхалась, чувствуя мягкую, но настойчивую стимуляцию. Холодный свет так выгодно подчёркивал красоту её тела, что Том едва удержался, чтобы не перевернуть её на живот, и войти сразу на всю длину, потерявшись в резких звериных толчках. Анастасия любила его грубость, но только когда была размята как следует, когда грубость рождалась из предварительной нежности. Он истязал этой долбаной прелюдией! Крутил умелыми пальцами вокруг чувствительных точек, не совершая прямого воздействия, заставлял плясать рассудок на грани срыва. Ана вцепилась в его плечи и умоляюще посмотрела в сузившиеся глаза. — Том, хватит, я готова. — О-о-о, нет… — произнёс он в ответ низким голосом. — Ты ещё недостаточно готова, Ана. Пальцы потянули бельё вниз, и по тому, как Том облизал губы, Ана поняла, что её ждёт. Бёдра инстинктивно сжались в ошалелом желании. Когда его голова очутилась между ног, звёзды рассыпались не только в ночном небе, но и прямо перед глазами. Язык сразу проник внутрь, жёстко и без предупреждений. Позвоночник, и без того наэлектризованный, поддался силе нового импульса и выгнулся дугой. Ана запустила пальцы в сбитую причёску и надавила Тому на затылок, желая всосать его проворный язык ещё глубже. Холодком отразилась от кожи довольная усмешка и к языку присоединился палец. — Том! — непонятно, она просила остановиться или умоляла продолжить. Том жадно вылизывал её, даря столько приятных ощущений, что Ана готова была взорваться. Каждое её подёргивание ощущалось внутри собственного тела, и Том умело угадывал, когда волна поднималась, набирая оборот, чтобы внезапно сбить её, не дав финишировать. Пальцы сжали бёдра до синяков, и он яростно задвигал языком по горячим складкам, закатывая глаза от каждого судорожного вздоха и стона. Ему нравилось доминировать над удовольствием, раздавать немые команды телу, играть на струнах терпения. — Томми, пожалуйста! — прорвалась сквозь всхлипы законченная осмысленная фраза. Он ведь сам хочет, Ана заметила, как натянулся бугорок на чёрных брюках ещё когда Том раздевался. Он издевается не только над ней, но и, чёрт побери, над собой! — Ты хочешь, чтобы я вошёл, Ана? Он ехидно наслаждался своим спектаклем под названием «запытать лаской до состояния мольбы». Знал, что Анастасия, выросшая в консервативной семье, никогда бы не произнесла прямого ответа на вопрос. Она замялась, кусала губу, когда фаланга пальца собрала смазку со входа и размазала по коже массирующим движением. — Что ты мне скажешь, принцесса? — Том нагнулся к лицу, он уже не мог скрыть собственного желания, дышал горячо и тяжело, водил ладонью по лону дразня, но ни на что не надавливая. Бил без жалости по оголившимся чувствам и наслаждался недовольным трепетом в своих руках. И она любила его таким, любила его за то, что он мог заставить её склониться перед собой в молитвенной позе. Ткань над эрекцией шевельнулась и сухой глоток унёс все слова куда-то в желудок. Том любовался Аной, такой податливой, чувствительной, томно смотрящей с влажной поволокой на серых глазах. Надо было делать предложение, когда она такая, тогда удалось бы избежать ненужных обсуждений. С другой стороны это было бы нечестно. В таком состоянии он способен уговорить её даже на убийство, ибо за чувство наполненности она заплатит любую цену. — Что. Ты. Хочешь. Принцесса. Язык онемел в рту, когда она попыталась ответить. Реддла не устраивало. Он хотел услышать, как сильно он любим и желаем. Резко потеребил клитор, прижав к промежности своё колено. — Чтобы ты вошёл! — выплюнула Анастасия так громко, что тут же прикрыла рот рукой. Палец неконтролируемо заполз внутрь, пока Реддл дрожащими ресницами смаргивал ощущение от слов. — Ещё… скажи мне это ещё раз, — потребовал, вдавив своим телом прямо в землю. — Хочу, чтобы ты вошёл… — Не так… Анастасия непонимающе захлопала веками, чувствуя нетерпеливое потирание на своей ноге. — По-русски… Так-так, кажется ей всё же не показалось, что у Тома появился нездоровый фетиш на русскую речь. Хотя он бы поправил, на её русскую речь. Анастасия улыбнулась и, запустив в волосы пальцы, прижалась губами к ушной раковине. — Войди в меня, Том… — ему не нужен словарь, эту любимую фразу он давно выучил до последней буквы. Наградил развратным поцелуем, позволяя то сплетаться языкам, то зубам прикусывать губы практически в кровь. Быстро расправился с брюками и, схватив Ану за запястье, прижал её кисть к своему животу. Тело заходилось волнами от нервных вздохов, в сосудах возбуждения было куда больше, чем крови. Ана впилась в тело голодным взглядом и наблюдала, как её рука скользит вниз по дорожке. Обхватив пальцами ствол, она выдохнула. В воздух вырвался его сдавленный стон с придыханием, и теперь уже глаза Тома просили о большем. — Хороший мальчик, — ухмыльнулась Анастасия и начала плавно двигать рукой, чувствуя под кожей каждую горячую выпирающую вену. Ох, Мерлин, когда он запрокидывает голову назад, открывая доступ к своему телу, хочется кричать от восторга! Не сдерживает ни одного звука! Каждая мышца играет в лунном свете, глаза смотрят в пустоту с блаженным восхищением… Никто не знает его таким. Никто, кроме Анастасии. — Ана… Том шипел, ворочал головой, будто пытался спасти лицо от яркого света. Тело сжало всё напряжение в одной точке и движение руки лишь усиливали твёрдость и заставляли голос срываться до рыка. Ана не давала ему самостоятельно толкаться в свой кулак с той скоростью, с которой хотелось. — Ах, ты… Нельзя играть с хищником, когда его пасть сочиться голодной слюной. Небо поплыло в белых пятнах, когда Том вдавил тело в землю и впился в губы с такой страстью, что сердце больно ударилось о рёбра. Руками широко развёл дрожащие колени и, нетерпеливо мазанув головкой, протиснулся во вход, моля Мерлина, чтобы она смогла принять сразу. Чтобы утопить её в каждой краске своей любви. — Принцесса… Это грех быть настолько узкой, несмотря на то, сколько раз я трахал тебя! — раздалось у уха. Тома раздражали эти стенки, они всегда с таким трудом проглатывали его плоть, несмотря на все прошлые усилия. — Грех любить тебя настолько сильно, чтобы продолжать позволять делать это со мной, — заигрывающе прошептала Ана. Том усмехнулся, она никогда не упускала возможность ответно съязвить, даже когда не владела ситуацией. — Расслабь… — проронил он, подавшись вперёд. — Попроси хорошо, Том. Неожиданно. Том подавился стоном и почувствовал, как сжались мышцы. Как она посмела? В момент, когда он так нуждался в ней, в каждом приторном кусочке их общего счастья, в удовольствии, которое только она могла подарить! — Ана! — он обнял её за талию, хотел выругаться, но сдержался. Головка толкалась в полость, но встречала лишь сопротивление. Вот, даже такого человека можно поставить на колени, если знать на что надавить. Она сверлила глазами его изящную шею, слушая нервные вдохи. — Умоляю, детка. Хватит игр… Впусти… Какого чёрта она захихикала? Тому было не смешно, потому что член начинал ныть! — Будешь дразнить меня так долго в следующий раз? — суровым тоном сказала Анастасия. — Я не… — Отвечай, Реддл! — Не буду… Не буду! Поцелуй, мягкий, приглашающий, расцепил напряжение. Ана подалась навстречу, и он наконец с пошлым стоном вошёл полностью. От райского тепла по телу Тома пробегали волны, забирались в сердце и распространялись по нервам и венам. Бёдра тесно прижались к Ане, и она выпустила воздух из лёгких, прикусив кожу на бледном плече. Они задвигались синхронно, как два связанных механизма, чётко, без заминок. От сосен отражались стоны, терялись над поверхностью воды где-то внизу. Том благодарно целовал ключицы, чувствуя как жгло внизу живота с каждым толчком. Её тело было таким знакомым, но от это только более возбуждающим. Ана вновь стала покорной, не могла иначе, когда он входил. Цеплял ту самую точку, выбивал из головы любые отвлекающие мысли. — Как же я люблю тебя, принцесса… Ох, Мерлин, как же тебя люблю! — Ох, Томми! Анастасия была всем для него. Счастьем, раем, удовольствием, шансом на светлую жизнь. Заставляла забыть о тяготах приюта, где всегда было холодно, даже если днями сидеть у камина. С Аной всегда тепло. С Аной хочется верить в сказки… Она скрестила ноги на его ягодицах и почувствовала усилившиеся толчки. Ком в месте, где были связаны два тела, оживал, обрастал плотью, вибрировал, щекотал. От удовольствия Анастасия раскрыла рот и стоны её переросли в громкие крики. Во всём виноваты приятные скольжения, трения, руки Реддла, ласкающие каждый изгиб под собой. Теперь её теснота несказанно радовала. Стенки сжимали внутри с каждым движением, приближая к высвобождению. Он притормаживал, когда нащупывал нервами скорый предел. Давал себе передышку и вновь позволял влажной и податливой плоти себя поглотить, по привычке запрокидывая голову. Крики Анастасии почти оглушали, за ними едва можно было услышать собственный голос. Но, твою мать, как же это было неприлично прекрасно! Смесь из удушающей похоти и невообразимой любви. — Ах, Томми! Господи! — кричала Ана, когда наконец пришло время перейти к грубости. Боль текла сквозь её тело вместе с удовольствием. Этот контраст заставлял все внутренности плавиться, а сознание просить о большем. Мир растворялся в наслаждении. Её уносило, смывало в океан бушующим потоком, от которого уже не спастись. Том притянул Ану ближе и, пристав, схватил за колени, после чего положил ноги к себе на плечи. — Ты готова почувствовать всего меня? — спросил Том, замедляя темп. Сердце испуганно метнулось к горлу. Она не была готова, но желание перевесило. Ана кивнула. Том выскользнул из неё полностью и тут же полностью вошёл, упарившись в самую дальнюю стенку. Сдавленный крик прозвучал громче, чем все звуки до этого. — Остановиться? — Нет! — Хорошая девочка… — дразняще пощекотал языком мочку уха. Секс стал таким, каким оба его любили втайне, — жёстким. Ана с каждым безжалостным толчком выпускала душу из тела. Вместе с ней куда-то в небеса улетал и голос. Возвращался на мгновение передышки и всё повторялось снова. Том рычал, погружая член так глубоко, что мог проткнуть, выскальзывал и вновь вбивался до упора. Так несколько раз. Несколько грёбаных раз! Всё вокруг было нестерпимо горячим, но особенно между телами, от каждого жёсткого, почти насильно толчка. Том пускал колючую волну от себя к Ане и замыкал её новым движением. Со временем начало нестерпимо жечь от этого трения, слеза скатилась по щеке. — Том! — она не выдерживала. Это уже превращалось в пытку. — Хорошо, милая. Смягчённо отреагировал и продолжил более бережно, снял с плеч её ноги и оплёл руками за талию. Она извивалась, постанывала, шептала о чувствах ему на ушко, приближая тем самым невозвратную точку. Оба уже горели слишком долго и слишком ярко. — Настя… Ах-х… — стон вырвал конец фразы. — Том… Я сейчас… — Хочу в тебя… Хочу тебя наполнить! Одной этой фразы достаточно было прозвучать, чтобы сократить дистанцию к пиковой точке. Ана прижалась к его телу, и Том бросился в сумасшедший темп, изо всех сил вталкиваясь. Он почувствовал тесную хватку, и Ана прогнулась под ним первой с громким отчаянным возгласом. Том сделал несколько рваных толчков и внутри неё разлилось знакомое тепло. Они зависли в приступе дрожи, и спустя несколько секунд рухнули на траву. Внезапно стало очень тихо, только два судорожных дыхания шептали в темноте, ветер ласкал чёрные волосы Тома, пока его голова покоилась на груди Анастасии. Удары её сердца впитывал каждой клеткой, мысленно прощупывая у себя пульс. С ней всегда так. С ней сердце не принадлежит самому себе. Спустя несколько минут передышки, с приходом волшебного расслабления Том набросил на Ану мантию и притянул к себе. — Пойдём в замок? — спросил он. — Нет! — Анастасия оплела его руками и прижала голову к покрытой холодными каплями пота груди. — Давай… Давай встретим вместе рассвет. Какая же она очаровательная, когда в ней проклёвывается романтическая сторона. Том ласково улыбнулся и, поцеловав в лоб, прошептал: — Хорошо. Встретим рассвет… Ана засыпала, устроившись на его груди, но Том отгонял от себя сон. Ему хотелось сохранить этот момент, впечатать в память на всю оставшуюся жизнь. Хотелось остаться в этом «Здесь и сейчас». Лучше — навсегда…***
— Анастасия!!! Слёзы текли из глаз, жгли кожу, собственный крик вырывался прямо из разодранного в клочья сердца. Вместе с ним душу покидал последний свет. Том пытался вырваться изо всех сих, но магия держала его руки и ноги, только голос мог в отчаянии заходиться истошными воплями. Эта ночь была адом, всё было адом! Глаза горели от боли и злобы, потому что у него отняли самое дорогое. Тело Анастасии лежало на земле в луже крови. Его любимая русалка застыла в лунном свете без движения со вскрытой грудной клеткой. Том кричал, кашлял, задыхался, и вновь выкрикивал имя, будто оно могло вернуть в грудь заветное сердце. Будто ему могли вернуть собственную жизнь! Нет… «Сердце русалки — невероятный магический артефакт» Он знал об этом, но не думал, что в Хогвартсе ей будет угрожать опасность. Да он сам, чёрт возьми, был этой самой опасностью! Ошибся, не досчитал, не понял… Теперь потерял, навсегда. Старуха, гнусная ведьма, вырвала сердце не только из груди Аны, но и из него. В память навсегда въелась картинка, как она с садистским упоением продемонстрировала ему замерший орган в своих измазанных кровью руках. Перед этим крики Аны врезались лезвиями прямо в череп, заставляя его умолять, обещать сделать всё что угодно, отдать собственную жизнь. Но ей не нужна была его жизнь. Ей нужно было сердце… Том кричал и понимал, что не обошлось тут без чужого вмешательства. С яростью поглядывал на башни школы. Когда голос сорвался окончательно, а тело обмякло, лишившись всех сил, он заплакал. Тихо. Почти беззвучно. Магия, удерживавшая его всё это время, рассыпалась. Он подполз к Ане и уткнулся носом в ледяное плечо. Проснись! Проснись, это просто сон! Встанешь с постели и увидишь её в гостиной с томиком Достоевского! Не увижу! Никогда не увижу! Её нет… Что-то внутри перевернулось. Так Луна наползает на Солнце, погружая всё живое в темноту. Только в отличии от затмения, в случае Тома Реддла Луна застыла. Навсегда перекрыла доступ к любому свету. Ему захотелось поломать весь мир, устроить катастрофу, чтобы изничтожить всю несправедливость… Но что он мог сделать? Ничего. Даже палочка в руках не могла вернуть к нему Анастасию… Будто её и вовсе не было… Будто их никогда не было… Наблюдавший за всем этим старик в фиолетовой мантии, стоявший в плотной тени тоже не мог ничего сделать. «Прости, Том… Просто так было нужно»***
Джинни поставила перед Гарри поднос с чаем и устроилась в кресле напротив. Она была вымотана материнскими обязанностями и наконец могла расслабиться. Укуталась в махровый халат и, взяв чашку, отхлебнула немного остывшего напитка. — Ты упоминала, что когда впервые открыла дневник, обнаружила там что-то странное. — почему-то вспомнил Гарри и вопрошающе взглянул на неё. Джинни на секунду застыла, воскресив в памяти тот страшный день, с которого начались события Тайной комнаты. Она действительно обнаружила нечто весьма необычное среди пожелтевших страниц. А именно три крупных серебряных чешуйки.