Пустота

      Мелькающие перед глазами, то тусклые, то яркие, картинки — воспоминания — словно старый плëночный покадровый фильм, раздражающий зрение, но показывающий всё так чëтко и детально, что снова хотелось плакать, только — враньё — было нечем. Каждую ночь — каждый раз когда осмеливался заснуть — видеть всё заново и переживать давно зажившие — зажившие ли — раны и шрамы было мучительно больно. Но болело вовсе не тело, как по ошибке сначала предполагалось. Болели не шрамы, оставшиеся белыми не красивыми полосами на теле. Болело внутри, нечто, что обычные люди называют сердцем или душой. Юджи не осмеливался говорить или думать, что у него есть хотя бы одно из двух, говоря, что он лишился всего. Болело и днём, когда в толпе прохожих взгляд случайно цеплялся за знакомый силуэт. И болело ещё сильнее, когда окликнув человека, поворачивается незнакомец. Когда извиняешься и торопливо уходишь подальше от этого места. Болело от воспоминаний, что сами высеклись на подкорке мозга и сознания, заставляя из раза в раз возвращаться в Сибую. Смотреть, как всё восстановили и жалеть, что не смог справиться с проклятьем, засевшим внутри, словно паразит, от которого никогда не избавиться. Даже спустя несколько лет Юджи слышал его смех в голове и против воли съеживался, срываясь с места, желая поскорее найти какое-нибудь зеркало или то, что поможет увидеть, чтобы убедиться, что на лице нет проклятых чёрных полос.       Слëзы горячим, почти огненным, ручьём стекали по исхудавшим за годы щекам на скулы и подбородок, а после капали разбиваясь о чёрное одеяло разочарованием в себе и болью в голове и груди. Он давно не мальчишка, но ему никто не запрещал плакать. Никто и не знал, что всё ещё молодой, но такой состарившийся внутри, человек, как Юджи всё ещё способен на эмоции. Каждый день на лице он носил маску серьёзности — прямо как Нанами — и неприкосновенности для окружающих. Говорил лишь по делу и всегда был занят, заполняя бумаги и уезжая в командировки. Он оставался магом. В нём ещё бурлила проклятая энергия Сукуны, словно напоминание, что это был не кошмар на одну или несколько ночей.       По началу Юджи правда старался вести себя как обычно — как вёл себя до инцидента —, но шрамы на теле постепенно заставляли замкнуться и молчать. Заставляли держать дистанцию с чужими — со всеми — людьми. Заставляли помнить, что он — Сукуна — сделал. Сколько бы раз ему не говорили о том, что он в этом не виноват, Юджи отмахимался, кивая, заранее стирая разговор с головы. Он виноват. Виноват по всем пунктам. Виноват во всём. Мозг пару раз подкидывал картинки того, как Юджи по плечо в крови с безумным, почти истерическим, смехом шёл прямо по трупам людей со знакомыми лицами, даже не стараясь их перешагивать. Безумный шальной взгляд цеплялся за разрушенные здания и трупы соратников.       Прерывистое и частое дыхание, не желая восстанавливаться, душило не хуже кома в горле. Юджи считал, пытаясь самостоятельно успокоиться, но каждый раз на цифре четыре появлялся образ Нобары — "Скажи всем, что было не так плохо" —, а следом щëку орошал жар от горячей крови, брызнувшей когда-то давно ему в лицо, и Юдзи начинал считать заново, смахивая дрожащими и непослушными руками невидимую кровь. Сбивался и начинал заново, чувствуя себя мазохистом, потому что образ Нобары заставлял задыхаться ещё сильнее. Но иногда, когда парень не зацикливался на цифрах, появлялся Нанами — "Дальше ты сам" — после произнёсенного в голове "девять". Шок и ужас, следовавшие за видением, окутывали Юджи в мерзкий кокон, заставляя глаза распахиваться шире, а рот судорожно открываться в надежде вдохнуть нужный воздух.       Боль в груди, заставляла сжимать футболку в кулак до побеления костяшек. Так, как он не сжимал кулаки даже во время серьёзных поединков. Руки болели вовсе не из-за ежедневно сбитых костяшек, а из-за хранимых в себе воспоминаний. Болели фантомной болью, что должна была уже давно пройти. Болели так словно он только что своими руками ломал проклятием высотные здания возле метро. Болели, заставляя помнить, какую ошибку он совершил.       Голову качало из стороны в стороны, не давая взгляду сфокусироваться на чём-то одном, даже на огромном шкафу прямо перед кроватью. Перед глазами всё плыло, силуэты предметов смешивались друг с другом создавая картину того дня, когда Годжо оказался мёртв. Кое-как повернув голову в сторону на далëкий, словно из под толщи воды, звук, перед Юджи вновь открылась картина, что он завесил толстой чëрной тканью в своей голове. То, что было выше линии талии сенсея лежало на холодной земле, орошëнной его же кровью. — ...шо! — непонятная тряска, словно землетрясение, не дало замылиться воспоминанию. Губы сенсея всë так же ухмылялись, но взгляд потух, потерял ясность бушующего океана. Голос Сукуны в голове смеялся и истошно кричал о своей победе над сильнейшим, насмехаясь, что он дрался не во всю силу. — ...жи! — крики возле уха, не мешали фантому Сукуны убивать людей в этом видении и смеяться с их проигрыша.       Прохладные большие — настоящие? — руки прижали к твëрдой груди. Страх окутывал со всех сторон, заставляя дрожать, словно последний осиновый лист на лëгком ветру. Знакомые касания идущие от затылка к шее, спускающиеся на спину, заставили расслабиться и дать волю слезам, что сдерживали, не давая пролиться огненным ручьëм по щекам. Всхлипы стали громче, но их застилал спокойный вкрадчивый знакомый голос, говоривший как нужно дышать, чтобы успокоиться. Юджи чувствовал как вздымалась чужая грудь от вдохов и выдохов, повторяя движения. Постепенно зловещущая, тянущая в себя, темнота уходила, давая место белому пятну перед глазами.       Юджи чувствовал как его аккуратно уложили в постель и легли рядом, не прекращая обнимать и поглаживать. На место ужасающей и съедающей изнутри пустоты пришло редкое чувство спокойствия и сильно знакомое – усталости. Сильно хотелось спать. Юджи чувствовал необходимость уснуть прямо так. В абсолютно неудобной позе, но в чужих руках, что успокаивали. Уснуть с приятным голосом над головой, тихо говорящим, чтобы Юджи спал и ел побольше. Говорящим, что его любят и всегда будут любить, каким бы он не был. Только этому голосу Юджи мог поверить, что он ни в чём не виноват. Что он был ещё слишком юн, когда на него свалилась слишком большая ответственность.       Открыв глаза, Юджи кое-как поднялся с постели, привычно направляясь в ванную. Дëрнув за ручку двери, он застыл каменным изваянием. Заперто. Юджи не помнил, чтобы он отпирал вчера дверь. Ключи от его комнаты были только у него. Оглянувшись, парень заметил, что кровать пуста. Странное чувство непонимания застыло внутри. Перелистывая, впервые за долгое время, воспоминания Юджи осознал, что вчера кто-то открыл дверь. Кто-то до боли знакомый. Кто-то до боли знакомый успокоил его и уложил спать. И, кажется, ушёл, когда же сам никогда не уходил, желая провести вместе больше времени. Неожиданно в голове всплыла фраза, услышанная прямо перед тем, как приятная пустота сна забрала его к себе. Фраза, заставившая упасть на колени и закричать от боль и отчаяния. Закричать срывая голос. Закричать так громко, что приходилось откашливаться кровью.

"Юджи, я люблю тебя, но, пожалуйста, давай увидимся ещё не скоро, как бы сильно не хотелось"