The bitterness of the truth

— Мне нужно вам кое-что рассказать… Д-дело в том, ч-что… Санни стоит в дверях палаты, опустив голову и разглядывая кафельный пол в то время, как его друзья обеспокоенно смотрят ему в глаза. Он ещё даже не начал говорить, а в комнате уже ощущается некое напряжение, очевидно, что и ребята чувствуют то же самое. Парень понимает, что его сердце колотится и чуть ли не выпрыгивает из груди, а дыхание сбивается от накатывающей паники. Что конкретно ему нужно говорить? Как вообще можно рассказывать такое после стольких лет? В голове абсолютно пусто, и единственное, что он ощущает — животный страх, будто сию же секунду на него накинется стая изголодавшихся по свежему молодому мясу диких зверей. Санни пытается бороться с этими мыслями, но выходит это у него крайне отвратно. В ушах уже начинает чертовски звенеть, а взгляд стремительно затуманивается. Кажется, он может прямо сейчас свалиться в обморок, даже ничего не рассказав. Всё-таки рано ещё, наверное, признаваться друзьям в содеянном грехе. Он не готов. Но если не сейчас, то когда? Он ни за что не станет откладывать этот разговор. Ребята имеют право знать об этом ужасном секрете, даже если после этого они откажутся от дружбы с ним. Он это заслужил. Убийца. В носу уже начинает предательски щипать. Он не желает рыдать перед всеми, будто имеет на это хоть малейшее моральное право. Мысли о собственном ничтожестве гложут и без того израненную душу, которая и без того находится на грани срыва. Парень чувствует выступившую в уголках глаз влагу и пытается её сморгнуть, однако, вопреки всем стараниям, его попытки оказываются тщетны, и по щеке всё-таки скатывается крупная слеза, оставляя позади мокрую дорожку. Все это замечают. Невозможно не заметить такое. — Санни, что случилось? — Хиро спрашивает с непониманием и тревогой, чётко распознаваемыми в его глазах. С чего это его друг ни с того ни с сего начинает заливаться слезами? Откровенно говоря, он ни разу в жизни не видел на лице вечно серьёзного и безэмоционального Санни такое выражение. Когда мальчик был маленьким, он, конечно, плакал, но это происходило по причине того, что Санни был ребёнком. По мере взросления его друг перестал лить слёзы, начал вести себя даже старше своего возраста и редко выражать свои эмоции, поэтому практически ни единой морщинки не отпечаталось на его белоснежном лице. Теперь же создаётся такое ощущение, будто они вернулись в детство, когда ещё не существовало тех проблем, которые у них есть сейчас. Однако Хиро не помнит, чтобы Санни когда-либо плакал так горько и мучительно. Так, как четыре года назад плакал он сам. — Почему ты плачешь? О чём таком ты нам хотел рассказать, что вызвало у тебя настолько сильные эмоции? — Да, чувак, что стряслось? Что бы то ни было, мы поддержим тебя, мы ведь друзья! Если тебе нужна помощь, просто скажи! Только не плачь! Кел — по-настоящему хороший друг. Он добрый, до безумия добрый, но останется ли он таким по отношению к Санни, когда тот расскажет, что сотворил? Он никогда не замечал за Келом, который по характеру совершенно отличается от него своим позитивным настроением ко всему сущему, даже тени гнева или раздражения. Поэтому ему невероятно сложно представить своего друга рвущим и метающим, хотя Санни и заслуживает именно такой реакции. Не только от Кела с Хиро, но также и от Обри… Кстати о ней. Девушка стоит позади Хиро и Кела, даже не пытаясь как-либо успокоить друга, она словно превратилась в ледяную статую, застыв на месте. Только запястья шевелятся в такт каким-то её мыслям, теребя полы джинсовой юбки. На её лице отображается полное непонимание ситуации, непонимание, как себя вести в данный момент. Бэзил часто плачет без причины, однако Санни — совершенно другое дело. Ему абсолютно не идут слёзы, они лишь портят его прекрасные, правильные черты лица, превращая их в ужасную гримасу. И это просто отвратительно. Обри раздражают чужие слёзы, в особенности тех, кому они обычно не присущи. Наконец, она отмирает, будто что-то для себя решив и, нахмурившись, заявляет, глядя прямо в тёмные глаза юноши, напоминающие два глубоких чёрных омута: — Возьми себя в руки, Санни. Либо успокойся и расскажи всё, как есть, либо не рассказывай вообще, если тебе так тяжело это даётся. Однако Санни, кажется, даже и не думает успокаиваться. Он пытается подавить истерику, но она рвётся наружу, а воспоминания о сестре как на зло накатывают без возможности остановить этот поток. Его и без того бледная кожа делается ещё белее, хотя, казалось бы, дальше некуда. Он прекрасно ощущает, как по спине струится пот, несмотря на то, что в палате довольно прохладно и он одет в лёгкий больничный халат. — Обри! — Что «Обри»? Я имела в виду, что, если он не готов поделиться чем-то настолько важным для него, что он тут стоит и ревёт перед нами, пусть пока ничего не рассказывает. Мы же друзья, вроде как. Мы не должны требовать с друга объяснений, видя, как ему хреново. — Я согласен с Обри… Несмотря на формулировку, мысль, как по мне, верная, — с теплотой во взгляде Хиро смотрит на всё ещё бьющегося в истерике Санни. — Мы и вправду можем перенести этот разговор, если хочешь. Тебе не обязательно переступать через себя и делать то, что доставляет дискомфорт. — Н-нет! — сквозь рыдания восклицает юноша и, поняв, насколько ужасно прозвучал этот вскрик, моментально прикрывает рот рукой. Стараясь хоть немного привести в норму дыхание, он делает глубокий вдох, а затем медленно и рвано выдыхает, после чего повторяет эти действия ещё пару раз. Кажется, становится чуть легче. Голос уже не звучит столь жалко, сколь несколько секунд назад. — Я расскажу! Я всё расскажу! Т-только, пожалуйста, пообещайте, что выслушаете меня до самого конца, — его голос к концу речи становится тише, он больше не заикается. — Обещаете? Ребята переглядываются между собой и все как один говорят: — Обещаю. Санни замирает. Как начать рассказ? Вновь начинает накатывать паника, однако на помощь незамедлительно приходит Хиро, заметивший изменения в мимике друга. — Санни, вдох, — он кладёт руку парню на плечо, а второй как бы показывает, что тому нужно сделать. — Выдох. Спустя примерно полминуты пульс Санни успокаивается и уже не бьёт по ушам, а дыхание постепенно нормализуется, но этого пока что недостаточно. И Хиро это понимает. — Давай ещё разок: вдох, — он поднимает руку вверх, после чего медленно её опускает, — и выдох. Теперь тебе полегче? Нет, нисколько не полегче, скорее всего, никогда уже не будет, хочет сказать Санни, но вместо этого выдаёт: — Да, мне уже лучше. Спасибо, Хиро. — Всегда пожалуйста, — парень улыбается так тепло и ласково, что, кажется, температура в палате поднимается настолько, что даже становится жарко. А затем Хиро отворачивается от юноши и направляется к тумбочке, стоящей у кровати Бэзила, который, к слову, выглядит таким же нервным и обеспокоенным, как и Санни. Его голова опущена вниз, а глаза смотрят на теребящие простынь пальцы. Он — единственный из палаты, кто за весь разговор не сказал ни слова, и этот факт кажется Хиро странным. То есть Бэзил всегда был довольно молчаливым и замкнутым мальчиком, но чтобы настолько — никогда. Неужели он знает, о чём собирается рассказать Санни? — Я возьму? — Хиро спрашивает Бэзила, указывая на стоящие на тумбочке бумажные салфетки. — А? Д-да, к-конечно… — резко выйдя из своих мыслей, спохватывается парень и судорожно кивает. Его кожа до ужаса бледна, а по виску стекает крупная капля пота, которую тот поспешно смахивает. Откровенно говоря, Хиро впервые видит Бэзила в настолько отвратительном состоянии, он даже заикается больше обычного! Парню кажется, что ещё немного и придётся вызывать в палату медсестёр и Санни, и Бэзилу напару. Уж очень нездорово выглядят их лица. — Бэзил, что с тобой? Тебе плохо? Позвать медсестру? — Ох… Н-нет, спасибо, не н-нужно… — он уверяюще смотрит Хиро прямо в глаза, и парень больше не может ему возразить, несмотря на то, что Бэзил далеко не в порядке. И это даже не предположение. Что-то его гложет. Что-то гложет их обоих. Однако Хиро больше ничего ему не говорит. Он берёт с тумбы пачку салфеток и движется к Санни, слёзы которого, к слову, уже чуть подсохли, но на щеках ещё остались влажноватые дорожки, которые следует вытереть. Этим Хиро и занимается, раз его печальный друг не в состоянии этого сделать. Он проводит по его мягкой фарфоровой коже, и на платочке сразу же остаётся след влаги, которая ещё не успела исчезнуть. В этот момент Санни чувствует себя до одури ничтожно и беспомощно. Его приятель вытирает ему слёзы, потому что он сам не может. Какая жалость, Санни. Ты даже этого не можешь сделать, и всё ещё хочешь рассказать им правду? Он хочет. Хочет, но каждое слово даётся ему с трудом. Кажется, горло пересохло от рыданий. — Воды бы… — Воды? Ты хочешь пить? — спрашивает Кел и, получив лёгкий кивок, направляется к кулеру с водой. — Секунду, сейчас всё будет. Возвращается Кел уже с наполненным до краёв пластиковым стаканчиком, который бережно вручает Санни, чтобы тот ни в коем случае не опрокинул на себя ни капли содержимого. Руки безбожно трясутся, отчего прозрачная жидкость чуть ли не выплёскивается наружу, поэтому юноша залпом выпивает всю воду до дна, давясь, но всё же проглатывая. — Большое спасибо. Так-то лучше. Он возвращает стаканчик обратно Келу, после чего откашливается, жмурясь и прикрывая рот кулаком. Санни всё ещё пытается настроиться на спокойный рассказ, без слёз и истерик. По крайней мере, с его стороны. Однако из лёгкого транса его выводит звук треска пластика. Это Кел сминает стаканчик и, встав на довольно далёком расстоянии от мусорного ведра, прицеливается, но недокидывает, за что получает от Обри смачный подзатыльник. Она, не сдерживаясь и, кажется, забыв, где находится, покрывает Кела всеми известными ей оскорбениями, отчего у всех присутствующих невольно вытягивается лицо от удивления. Особенно у Хиро. — Эм… Обри… будь тише, пожалуйста. Ты не представляешь, насколько тонкие тут стены. Девушка смотрит на парня убийственным взглядом голубых глаз, однако всё же неохотно замолкает и отходит в самый угол комнаты, демонстративно скрестив руки на груди и выставив вперёд согнутую в колене левую ногу. Все снова отвлеклись от темы. Может… стоит просто начать? И он наконец решается. — Р-ребята, — все снова обращают внимание на него, и ему становится ужасно неуютно, но он, хоть и с большим трудом пересиливая себя, продолжает, — то, что я сейчас скажу, очень важно, вы должны знать об этом, давно уже… — он на мгновение останавливается, почувствовав на себе тяжёлый взгляд. Бэзил смотрит на него из-под полуопущенных век, но не пытается его остановить, никак не влезает в монолог и даже совершенно не реагирует. Однако, заметив, что Санни обратил на него внимание, отводит глаза в сторону, — должны. Санни и сам не в силах смотреть на него, поэтому так же отворачивается от него, потупив взгляд в кафельный пол. «Просто говори. Не молчи, не отвлекайся», — шепчет ему голос разума. — Т-то, что я хотел сказать… — он вновь делает глубокий вдох, после чего на одном дыхании выпаливает, — Мари не совершала самоубийство. Это я во всём виноват, я убил её. — Что?! — Обри реагирует самой первой. — Как это понимать: «Я убил её»? Это, блять, шутка какая-то? Санни качает головой. Теперь он не может смотреть ни на кого из своих друзей, просто не смеет. — Нет, Обри, к сожалению, всё так. И без того обычно недовольное лицо девушки искажается: брови грозно склоняются к переносице, а меж ними образуется глубокая складка. Однако в её глазах всё же читается неверие. Как Санни мог убить Мари? Он же всегда любил её, восхищался ей, пытался равняться на неё. Что же могло произойти? — Так. Если ты сейчас же не скажешь, что просто неудачно пошутил, я прибью тебя к чёртовой матери. Несмотря на то, что Обри внешне выглядит стойко и непоколебимо, на деле же она готова разрыдаться в любую секунду. — Санни… Это же не правда? — с глубокой надеждой спрашивает Кел. — Она… же сама… Ну ты понял. Однако появившаяся в его сердце на миг надежда с треском рушится. Санни вновь вяло качает головой из стороны в сторону, продолжая глядеть в пол. — Почему ты её убил? — Обри держится из последних сил, чтобы не наброситься на и без того ослабшего и беззащитного парня. — Всё же было хорошо, так почему? — Э-это была случайность… Я не хотел… — слова даются ещё тяжелее, чем до этого. Теперь он буквально заставляет себя открывать рот. Однако сейчас ему сильно играет на руку то, что никто даже не пытается прервать его объяснительную речь и вставить своё слово — звучит оглушительная тишина, так что он размеренно продолжает: — В тот вечер, когда мы с Мари должны были выступать с нашим номером, мы серьёзно повздорили. Я с-сказал ей, что больше не хочу играть на скрипке, но она даже слушать меня не желала и не давала мне прохода, т-так что я кинул скрипку с лестницы. Мари ужасно разозлилась, и мы… Так вышло, что… Я… — Ты что? — сквозь зубы цедит Обри. С каждой секундой ей становится всё тяжелее себя сдерживать, в её глазах неукротимо горит адское пламя гнева, который она желает выплеснуть здесь и сейчас. — Давай, говори. — Я… Столкнул её с лестницы, — под конец предложения голос Санни ломается — становится совсем тихим и слабым. — Что ты сказал? Я не расслышала. — Хватит, Обри. Ты заходишь слишком далеко, остановись. — Далеко?! У тебя уши в жопе или что? Ты не слышал, что он сделал? — Но ведь, — Кел, кажется, впервые выглядит столь взрослым и рассудительным, — ты сделала то же самое. Если бы Хиро тогда не подоспел вовремя, ни Санни, ни Бэзила здесь с нами не было. И ты ещё смеешь издеваться над ним? Не кажется ли тебе, что это немного лицемерно? — Да пошёл ты, — с раздражением и горечью выдыхает девушка, после чего, всё-таки не сдержавшись, заряжает Келу хлёсткую пощёчину. По её щекам уже текут слёзы. Она пытается избавиться от до боли противной влаги, однако её становится всё больше и больше. Поняв, что от этого занятия нет никакого проку, Обри проносится мимо парней и громко хлопает дверью. Ушла. Это даже к лучшему. Ей необходимо время, чтобы всё обдумать. Кел шумно выдыхает, после чего обращает свой взор к Санни, глазами прожигающему больничную плитку. С его бледных щёк снова скатываются капли слёз, беззвучно разбиваясь о пол. Парень жалостливо смотрит на своего друга, после чего подходит ближе и кладёт ему на плечо смуглую руку в желании хоть немного успокоить и приободрить. — Санни, ты как? — Кел мысленно хлопает себя по лицу — ну что за глупый вопрос? Разве не ясно, как он себя чувствует? — Слушай, Обри наговорила много лишнего, но ты же понимаешь, что Мари была ей самой близкой подругой? Давай просто дадим ей прийти в себя, хорошо? Он мягко улыбается, глядя своими добрыми глазами Санни прямо в лицо. Тот в свою очередь с опаской поднимает взор на друга. По его щекам всё ещё текут слёзы, однако губы всё-таки растягиваются, хотя и в кривой и слабой, но улыбке. — Почему ты так добр ко мне? Я же убил её! Я не заслуживаю вашего прощения. — Санни… — Н-на самом деле, я в-виноват не меньше, — резко выкрикивает Бэзил, всё ещё нервно сминающий своё постельное бельё. Все обращают на него внимание, шокированные внезапным громким звуком. Его глаза бешено бегают по комнате, однако ни на секунду не останавливаются на Санни. — К-когда мы положили Мари на кровать, у неё уже не было пульса, и поэтому я предложил п-повесить её на заднем д-дворе. Я тоже не з-заслуживаю вашего п-прощения. В это мгновение Хиро, за всё время разговора не сказавший ни слова, трогается с места и подходит к кровати Бэзила, глядя сначала на него, а затем на Санни, на ком его взор и останавливается. Парень без слов всё понимает и, стыдясь даже мельком посмотреть другу в лицо, следует к нему. — Генри, — Санни впервые за годы их дружбы называет Хиро настоящим именем, на что тот вздрагивает от неожиданности и в ошеломлении округляет глаза. Мальчик начинает тараторить, из-за чего его речь становится не до конца понятной. — Я понимаю, что то, что я сделал — непростительно, но я бы всё равно хотел попросить прощения. Я пойму, если тебе захочется меня ударить, пожалуйста, сделай это, я заслужил, — он даже зажмуривается, ожидая атаки. Однако этого не происходит. Внезапно Хиро рукой, согнутой в локте, обхватывает его шею, вынуждая вслед за собой осесть на пол. Обнажённые ноги встречаются с холодным кафелем, из-за чего по всему телу пробегается табун мурашек, а глаза Санни распахиваются в изумлении, и он замечает, что парень притягивает к себе и Бэзила. Оба шокированно и неверяще глядят на Хиро, безмолвно прижимающего их головы к своей груди. — Г-генри? — тихонько раздаётся робкий голос, заставляющий юношу опустить взгляд на мальчишку с мокрой насквозь повязкой на повреждённом глазу. — Просто Хиро. Мы же друзья как-никак, нет нужды так меня называть. — Д-друзья? Но мы же… — Я не злюсь, правда не злюсь. Это был несчастный случай, вы были всего лишь детьми… Напуганными детьми. Даже не представляю, как бы я поступил в такой ситуации, — он ласково водит по волосам обоих, чуть взъерошивая их. Помедлив пару мгновений, он задумчиво произносит: — Знаете, мне даже стало спокойнее от того, что Мари не убивала себя. Значит, она была довольна своей жизнью, мы ей не надоели. Спасибо, что осмелились рассказать правду. В области груди образуются влажные пятна, сливаясь в одно большое пятно. Синий свитер промокает насквозь от слёз. Казалось бы, Санни уже должно быть нечем плакать, но он продолжает, и, к тому же, к нему присоединяется Бэзил, не сумевший побороть стресс, который в итоге буквально выливается в целое море. Обоих трясёт от звучных рыданий, и Хиро чувствует эти вибрации, исходящие от их тел. Даже удивительно, что никто ещё не постучался к ним в палату и не спросил, всё ли в порядке. Парень в оранжевой баскетбольной джерси, стоящий поодаль от троицы, глядя на происходящее прямо перед ним душераздирающее зрелище, и сам чувствует, как глаза застилает пеленой, а картина визави́ расплывается. Он что, тоже плачет? Кел только начинает тянуться руками к лицу, чтобы утереть непрошеные слёзы, как его брат, так удачно вспомнивший про него в данный момент, обращается к нему: — Кел, иди к нам. Парень подлетает к ним и встаёт на колени позади, накрывая плечи своих рыдающих друзей ладонями и утыкаясь лбом в шею брата. Теперь Хиро окружён со всех сторон, а его свитер пропитан слезами спереди и сзади. Лицо юноши, в отличие от остальных, совершенно сухо, его не тронула ни единая капля влаги. Так продолжается ещё некоторое время, пока дрожь и, казалось бы, нескончаемый поток слёз не прекращаются полностью. Троица постепенно отстраняется от Хиро, и он не может не заметить, что у каждого покраснели глаза. Однако, несмотря на этот факт, его уголки губ поднимаются вверх. Хиро мягко и добродушно улыбается: значит, выплеснули накопившееся в сердце горе, как это в своё врямя сделал он. Дальше определённо будет легче. — Бэзил, тебе очень повезло, что ты не рассказал о том, что помог Санни, когда Обри ещё была здесь, — хрипло посмеивается Кел. — Даже я бы тогда не смог её остановить, знаешь ли. Бэзил слабо улыбается и коротко хихикает. — Это точно, Кел, Обри бы меня во второй раз скинула в озеро. Хиро обращает внимание на тихо тикающие настенные часы палаты. Уже почти вечер, значит, нужно идти домой. — Нам пора, Кел, наверняка мама нас уже обыскалась, давай не будем заставлять её волнаваться, — парень переводит взгляд со своего брата на двоих друзей, одетых в больничную робу. Хиро только сейчас осознаёт, что Санни всё это время сидел на холодном полу голыми ногами, и чувствует себя неловко — такими темпами он может и простудиться. — Санни, поскорее возвращайся в палату, пока медсёстры не подняли панику. И поспите, ребята. Мы с Келом ещё придём завтра, может быть, приведём и Обри. Оба брата отдаляются от мальчиков и останавливаются прямо перед дверью в коридор, оборачиваясь к ним на мгновение, чтобы сказать на прощание: — Пока, парни! — До завтра, поправляйтесь. Когда Кел и Хиро покидают палату, Санни впервые за всё время после выхода в мир поворачивается к Бэзилу и смотрит ему в лицо без опаски. Он умиротворённо улыбается. — Мы это сделали, Бэзил, мы смогли! Мальчик со взъерошенными золотистыми волосами впервые за эти несколько дней видит на лице Санни выражение счастья. Он изумляется, однако отвечает своему лучшему другу такой же безмятежной улыбкой. — Да, Санни, у нас получилось.