И на что ты ещё согласен?

Это происходит, когда Сугуру возвращается из недельной миссии в Ямагате. Он грязный, уставший и нервный, и последнее, что он хочет делать после горячего душа и войны со сменой наволочки — это шевелиться. Ещё больше он не хочет просыпаться посреди ночи от телефонного звонка, подрываться с кровати и вспоминать обрывки молитв, которым его обучала бабушка в детстве и которые ему определённо понадобятся этой ночью. Потому что он не знает, что ещё может защитить его от гнева Масамичи, если тот прознает, что один из его проблемных учеников без спроса взял записанную на колледж машину и поехал на этой самой машине за ещё более проблемным учеником в Токио. — Да нам пиздец, — весело резюмирует Сатору, и ещё никогда Сугуру так сильно не хотел дать ему по башке. То есть, конечно, каждый, кто так или иначе знаком с Годжо Сатору в тот или иной период общения желает надавать ему по морде, но Гето, в отличии, например, от Утахиме, научился жить с этим желанием и почти успешно его игнорировать. Но сейчас, находясь в 2:45 в баре перед столом абсолютно пьяных и абсолютно незнакомых ему людей, это желание пересиливает любую эмпатию и годы дружбы. — Это тебе пиздец, — замахнувшись так, что ладонь идеально вмазывает по затылку белобрысого утырка, по ошибке вселенной признанного когда-то своим другом, Сугуру натягивает на лицо ласково-режущую улыбку и обращается к компании притихших незнакомцев: — Спасибо, что позвонили и присмотрели за моим товарищем. Не будем больше отвлекать вас от отдыха. Вставай, Сатору. — Ты такой жестокий, Сугуру, — ноет Годжо так, будто ладонь Сугуру и правда достигла его тупой башки, а не наткнулась на бесконечность. По крайней мере, думает Гето мимоходом, он не забыл о своей безопасности даже в таком состоянии. — Ты такой злой, потому что не расслабляешься, давай же, сядь с нами и выпей! — Реально, парень! — заговаривает один из мужчин, на вид чуть за тридцать, с поплывшим взглядом и ослабленным галстуком. Сугуру по голосу узнаёт того, кто позвонил ему с номера Сатору и попросил забрать последнего. Видимо, полчаса назад мужик был сообразительнее, чем сейчас. — Сатору-кун тоже сначала сопротивлялся, а сейчас вон какой! Сугуру невольно опускает взгляд на сидящего с краю стола Сатору. Чуть приподнятое лицо красное даже в тусклом освещении бара, а глаза, не скрытые стёклами очков, лихорадочно блестят и смотрят из-под пушистых ресниц как-то иначе. Как-то… слишком открыто. Зазывающе. В горле становится сухо. Сугуру сглатывает вязкую слюну. Действительно, вон какой. Приходится отвести взгляд, когда он наконец отвечает мужчине: — Спасибо за предложение, но вынужден отказаться, — он обводит глазами компанию, состоящую из трёх мужчин и двух девушек. — Тем более, что мы с Сатору-куном, — делает он акцент, — несовершеннолетние и давно должны быть в кроватках. Да, Сатору? — Согласен уйти в кроватку только с тобой, Сугуру, — доверительно делится Сатору, прикладываясь лбом к запястью Гето и слегка потираясь о сухую кожу горячей щекой. Сугуру прикрывает глаза и жалеет, что так плохо слушал бабушкины молитвы. Одного его самоконтроля тут явно недостаточно. — Ох, — вдруг округляет глаза одна из девушек, сидящая по одну сторону с Сатору и смотрящая на них с искренним любопытством, — так ты и есть тот самый Сугуру! Сугуру хмурится. Тот самый? Другая девушка, мгновение назад опрокидывающая в себя остатки пива, хлопает ладонью по усыпанному закусками столу и выкрикивает: — Чёрт, а волосы и правда красивые! — А я вам что говорил! — важничает Сатору, так и не отлипнув наглой рожей от чужой руки. — А он их мылом моет! — Я тоже мылом пользуюсь, только у меня эффект обратный, — хохочет мужчина с лысиной, и, если честно, Сугуру теряет нить разговора. Надо это заканчивать. Он хватает облокотившегося на него Сатору за ворот белоснежной рубашки и дёргает вверх. От неожиданности и, скорее всего, количества выпитого тот сдавленно охает и цепляется за плечи Гето, повисая на нём. Мохнатая макушка тычется Сугуру прямо в нос, и он невольно вдыхает аромат из смеси алкоголя и химозной клубники. Любит же Сатору этот детский шампунь. — Правда, рад был с вами познакомиться, — поддерживая что-то мямлящего Сатору за талию, говорит Сугуру, хотя не знает ни одного имени из компании, — но нам правда пора. У нас скоро экзамены, сами понимаете. Мужчины расстроенно цокают, а девушка, восторженная его волосами, вяло машет рукой: — Окей, правда, Сатору-кун не говорил, что он школьник. Нехорошо получилось, споили ребёнка. Другая девушка пьяно хихикает, жуя лайм: — Да ладно тебе, — она щурится, рассматривая обнимающихся парней, — они явно уже не дети… Девушки скатываются в неконтролируемое хихиканье, а всё это время молчащий мужчина в очках, сидящий в дальнем уголке, со вздохом обращается к Сугуру: — Будьте осторожны по пути домой. Извините, что так вышло, он правда не говорил, что несовершеннолетний. Сугуру улыбается ему чуть более искренне, чем остальным, и, сделав максимально возможный поклон с двухметровой ношей в руках, выдвигается в сторону выхода из бара. Людей в заведении не так много, так что даже с Годжо на буксире они довольно быстро оказываются на улице. Несмотря на перевалившее за полночь время, погода на улицах июльского Токио стоит душная и влажная даже в ночное время. Так и не высохшие после душа волосы неприятно прилипают к открытой шее, в которую Сатору утыкается горячим носом и продолжает что-то бормотать. Наполовину несущий его на себе Сугуру, сколько не вслушивается, не может разобрать ни слова, поэтому, не выдержав, спрашивает: — Что ты там гундишь? — Говорю, что спина чешется, — чуть громче бормочет Сатору. — Почеши. Грудь заполняет мрачное удовлетворение, когда Сугуру злорадно отвечает: — Нет. Сатору не сдаётся: — Ну пожалуйста. — Нет. — Ну чуть-чуть почухай, — канючит, но Гето остаётся непреклонен, цыкая: — Не буду я чухать. Раздосадованное пыхтение опаляет ухо, когда каланча в руках приходит в беспорядочное движение. — Всё, я обиделся. Сугуру закатывает глаза, но не может сдержать улыбки. Он щипает Сатору за бок в усмирительных целях и говорит: — Обижаться имею право тут только я. — Это ещё что за дискриминация? — Это не дискриминация, а справедливость, — Сугуру уже видит хонду, на которой приехал, и тащит не до конца отцепившегося, но уже куда более самостоятельно передвигающегося Сатору к автомобилю. — Какого хрена ты вообще здесь делаешь? Ещё и в такое время? И тем более пьяный? — Слишком много вопросов, — недовольно хмурится Годжо, шаркая подошвой по асфальту и почёсывая поясницу. — Я, вообще-то, людям помогал. — Чем? Своим красивым присутствием? — Не без этого, — лыбится Сатору, кажется, чувствуя себя лучше с каждым шагом и потому совсем отлипая от Гето. Без дополнительного семидесятикилограммового балласта идти легче, но Сугуру всё равно ведёт плечами от неприятного ощущения потери. – Но так-то я просто гулял по новеньким кондитерским, а потом увидел проклятие. Решил прикончить, раз на глаза попался, а он таким резвым оказался, еле догнал! А догнал я его как раз в том баре. Решил уже уйти, когда заметил, что на Семи-сан – это та тётенька с каре – сидит зловредное проклятие, из-за которого она не могла нормально выпить, ну я и согнал его. А она меня за столик затащила, ну и вот. Сугуру хмыкает. Ну и вот. Проснувшись от телефонного звонка с дурацкой мелодией, с месяц назад установленной Годжо на свой контакт, первым, что хотел сделать Сугуру, было просто продолжить спать. Но завывания искажённого голоса были настолько сильными, что не осталось ничего, кроме как принять звонок с застывшими на губах ругательствами. Их Сугуру не успел высказать, так как на другом конце связи голос оказался незнакомым и оповещающим, что его, Сугуру, друг в хламину и не может уехать домой, потому что таксисты пьяных брать отказываются даже за дополнительную сумму, а метро уже закрыто, да и не ходит оно в продиктованный Сатору-куном адрес. И, мол, будет здорово, если Сугуру приедет за несчастным. Сам Сугуру думает, что было бы здорово, если бы несчастный хоть когда-то включал голову не только для того, чтобы активировать бесконечность, но такого идеала не достичь даже идеальному Годжо Сатору. — Какой ты, оказывается, благородный, — он достаёт из кармана спортивок ключ и разблокирует хонду. — А налакался ты зачем? — Кто сказал? Клевета! — возмущается Сатору, тут же спотыкаясь о свои же ноги. Сугуру закатывает глаза. — Ты же знаешь, что ты быстро пьянеешь. Хотя быстро — не совсем подходящее слово. Правильнее сказать мгновенно — Сугуру даже не знал, что существуют люди, настолько невосприимчивые к алкоголю, пока в конце второго курса, решив немного расслабиться, не купил им с Годжо по баночке пива. Итогом стал час пьяных бредней и повышенной тактильности. — В хорошей компании грех не выпить, — многозначительно тянет Сатору, и если в груди Сугуру что-то неприятно колет, то он предпочитает не обращать на это внимание. — Тем более, выпил я немного… — А тебе много и не надо, — Сугуру открывает заднюю дверцу и осматривает друга. Бежевые брюки, рубашка, ворох на голове. Красив. Ещё и этот взгляд… — Так, стоп, а где твои очки? — А, — Сатору хлопает себя по передним карманам и вытаскивает недостающий элемент своего образа. — Я их сломал, — он показывает переломанный аксессуар, вздыхает и напяливает его на голову. — Третьи за месяц. — Не обеднеешь, — фыркает Сугуру и кивком указывает на заднее сиденье. — Залазь давай. И только сейчас до затуманенного разума Сатору доходит, что они на почти пустующей парковке перед знакомой машиной без знакомого сопровождения. Аквамариновые глаза загораются восторгом. — Ты угнал тачку, Сугуру! — Тихо ты! — шипит Гето. — Не украл, а просто одолжил. Мне сказали, что такую пьянь, как ты, ни один таксист не захочет вести, так что у меня просто не осталось выбора. А если бы он попросил кого-то из сопровождения съездить за Годжо, об этом бы тут же узнал Масамичи. И тогда было бы совсем (не)весело. Был ещё вариант призвать какое-нибудь подконтрольное проклятие, но правила колледжа запрещали использовать их как транспорт, к великому сожалению Годжо, так полюбившего кататься на Радужном драконе. — Я даже не знал, что ты умеешь водить! — Сатору наконец заваливается в салон, пытаясь как-то разместить свои длинные конечности. — У тебя разве есть права? — Нет, — хмыкает Сугуру, захлопывая дверцу и направляясь к водительскому месту. — Но вряд ли вождение машины без особого опыта экстремальнее, чем всё то, чем мы занимаемся, как маги. Когда ты уже несколько лет регулярно рискуешь своей жизнью, сражаясь с проклятиями, то простые человеческие страхи и запреты притупляются. — Ну ты уж постарайся поаккуратнее, — улыбается Сатору. — Всё-таки не мешок с рисом везти будешь. — Ну да, всего лишь мешок с говном. — Эй! Сугуру усмехается и заводит машину. За рулём он сидит четвёртый раз в жизни, с учётом уже сегодняшней поездки до бара, но не испытывает почти никакого волнения. Почти, потому что пока он пристёгивается, то чувствует, как затылок сканирует чужой взгляд. А учитывая то, что других проклятий он не чувствует, он обращается к своему главному: — Что, настолько не доверяешь мне? — Нет, доверяю, — тут же отвечает Сатору, и от серьёзности в его голосе в груди сворачивается что-то тёплое. — Просто не думал, что ты в роли водителя будешь настолько горяч. Сугуру благодарит самого себя за то, что машина не успела тронуться с места. Иначе он не уверен, что они бы сейчас не въехали в куст камелии впереди. — Сатору, — вздыхает он, — спасибо, конечно, но не мог бы ты сейчас помолчать? Сатору куксится, но послушно замолкает, видимо, понимая важность момента и ситуации. Сугуру мысленно считает до десяти и, сжав пальцами руль, выезжает с парковки, молясь, чтобы Сатору либо воспринял его просьбу максимально всерьёз и молчал до конца дороги, либо просто отрубился. Но проходит около десяти минут, и терпение Сатору лопается, как его любимые пузыри из жвачки. — Сугуру, — лениво тянет он. Сугуру партизански не отзывается. — Сугуру. — Молчание. — Ну, Сугуру, Сугуру, Сугуру, Су-гу-ру! — Ну что? — не выдерживает Гето. Если он не обратит на этого алкаша внимания, он же всё равно не успокоится – его даже в трезвом состоянии сложно заткнуть, что уж говорить о происходящем сейчас. Но они уже почти за чертой города и дорога практически пуста, так что Сугуру может немного расслабиться и позволить себе послушать чужой трёп. Что бы сейчас не начал балаболить этот придурок, вряд ли это сможет вывести его из равновесия. Тем временем обрадованный долгожданной реакцией Сатору расплывается в искренней клыкастой улыбке. И спрашивает: — А ты хорошо делаешь минет? Хонда виляет влево, скрипя шинами, но вовремя выравнивается, уходя от столкновения с впереди едущим грузовиком. — Что... — Сугуру сглатывает сердечный ритм и сжимает руль сильнее, ошеломлённо глядя на весёлую наклейку на задних дверцах грузовика, постепенно поглощённого темнотой. Значение на спидометре хонды падает, но вспотевшая в резиновых сланцах нога продолжает слабо давить на газ. — Что тебя натолкнуло на эти мысли? Ничего не бывает просто так. Даже в башке Сатору. Особенно — в его башке. Поняв, что теперь его наконец-то будут слушать, Сатору с довольной физиономией протискивает туловище между передними сидениями, прижавшись плечом к напряжённому Гето, и принимается пояснять. — Я просто подумал — ты же проклятия глотаешь, так? А они капе-е-ец здоровые! Они же у тебя не сразу во рту распадаются, да? Сугуру косит на него непроницаемый взгляд, ещё больше замедляя автомобиль. — Не сразу. Нужно сглотнуть. — Во-о-от, — Годжо приходит в ещё больший восторг от подтверждения своих догадок. — А они же, шары эти, больше, чем любой член, так что я и подумал, что ты, наверное, хорошо должен делать минет. И звучит он при этом так искренне восторженно, что Сугуру не сдерживает смешка. Балда какая, а. — Не знаю, не пробовал, — отвечает он, немного расслабляясь от того, что чужой вопрос навеян лишь банальной любознательностью, а не чем-то большим. С везде сующим нос Сатору он знает, что делать, а вот как быть с серьёзным Сатору, интересующимся на такие темы, он план действий пока не придумал. Как наверняка никогда и не придумает оправдание своему вмиг зашедшемуся в истерике сердцу, когда Годжо слегка поворачивает голову и смотрит на него своими нечеловеческими глазами, от которых внутри то ли ледяными руками всё мажется, то ли лава проливается. — А хочешь попробовать? И в голосе его, хриплом и близком, ни следа насмешки или несерьёзности. Сугуру чувствует пробежавшие по затылку мурашки, вряд ли вызванные лёгким сквозняком из приоткрытого окна. Он нервно отшучивается: — Фу, брать чей-то член в рот? Мерзость. Сатору не моргает. Сугуру не дышит. Хонда медленно въезжает на серпантин, и Сугуру стоит пихнуть проблемного одноклассника на заднее сидение и больше внимания уделять дороге, учитывая его опыт в вождении, но Сатору снова открывает рот. — А какие на вкус проклятия? И на самом деле, Годжо впервые нормально спрашивает у него об этом. Был момент в начале их первых совместных миссий, пока они ещё продолжали набивать друг другу морды за спиной Масамичи и общались исключительно подъёбами, когда Годжо поинтересовался, какие они на вкус. Но только что поглотившему проклятие Гето не хотелось разглагольствовать на эту тему с человеком, который мог использовать полученную информацию против него же, поэтому, подавив рвотный позыв, лишь предложил Годжо попробовать самому, раз так интересно. На что отпрыск великого клана скривил страшную рожу и больше эту тему не поднимал даже когда они наконец сдружились. Сугуру ведёт плечом и выкручивает руль, не очень-то грациозно вписываясь в поворот. — Как тряпка, которой вытерли рвоту. Бескрайне голубые глаза, потускневшие в ночной темноте, на мгновение скрываются за пушистыми белыми ресницами. Сугуру ругает себя последними словами за то, что вообще замечает это. — Не думаю, что член оказался бы хуже на вкус, — наконец говорит Сатору глубокомысленно. Сугуру лишь фыркает. — Думаешь? А сам бы попробовал? — Если твой, то да. И если казённая хонда не летит в этот момент с обрыва в объятия ночного леса, то за это Сугуру может благодарить только весь тот запас своего хладнокровия, который у него ещё остался этой ночью. — Сатору, — говорит он спокойнее, чем себя ощущает, — сядь на место. И, пожалуйста, закрой рот, пока не сказал ещё больше того, о чём утром пожалеешь. Сатору хмурится, но назад всё же отползает. И, конечно же, не затыкается. — С чего ты взял, что я пожалею? — С того, что ты пьян и не понимаешь, что за бред говоришь, — припечатывает Сугуру. Сатору хмурится сильнее. — Даже если я и пьян, это не значит, что я говорю то, о чём не думаю. — Да ладно? – Сугуру не сдерживает кривой усмешки. — И как часто ты думаешь о том, чтобы взять в рот мой член? — Примерно каждый раз, когда вижу, как ты поглощаешь проклятия, — мгновенно находится с ответом Годжо. — Но чаще я, честно, думаю о том, как ты берёшь у меня. И нет ни одной грёбанной причины, чтобы Сугуру поддержал его пьяный бред. Ни одной, блять, причины. Но он всё равно тихо спрашивает: — И как ты себе это представляешь? Глаза Сатору восторженно блестят в отражении зеркала и рассеянного света фар. — По-разному! — он воодушевлен так, будто рассказывает о новых попробованных пирожных. — Например, в душе. Ты бы опустился передо мной на колени, поздно-поздно ночью, когда туда бы никто не зашёл, и отсасывал мне под струями воды. Или! — он снова несдержанно подаётся вперёд. — В твоей спальне в общежитии, я бы снова уснул, потому что от твоего постельного так классно пахнет! Серьёзно, у нас же у всех их стирают одним порошком и кондиционер один и тот же, а пахнет у тебя всё равно особенно, как-то вот прям тобой, что ли. Меня всегда так рубит, как только я лицом в подушку утыкаюсь, сознание прям отключ... — Сатору, — прерывает Сугуру, и Сатору тут же замолкает. Машина больше не движется. Сугуру даже не знает, когда он остановился на обочине, под куполом миллиарда звёзд. Не знает, сколько не дышит. — Ты отвлёкся. Сатору чешет затылок. Задевает несчастные очки, те падают на сидение, но отскакивают и оказываются на коврике. Всем плевать. — Да, извини. Так вот, я бы уснул, пока ты делал домашку, а проснулся бы с припущенными штанами и тобой между своих разведённых ног. Ты бы целовал меня у основания члена, дышал бы горячо-горячо на головку и это было бы так ахуенно, Сугуру. Я бы, наверное, кончил только от того, как бы ты выглядел, кончиком языка ведя от яиц и до конца, слизывая смазку, и при этом твои распущенные волосы падали бы тебе на лицо... Блять, Сугуру, — Сатору запускает руку в волосы, оттягивая белоснежные пряди. — Самая моя любимая фантазия эта та, где я припираю твою голову к стене и просто трахаю в рот, не давая двигаться, заставляя задыхаться, заставляя давиться слюной, моей спермой, своими слезами. Никогда не видел тебя плачущим, но насаживая тебя на себя, я уверен, что ты был бы таким раскрасневшимся и с поплывшими блядскими глазами, и я бы не смог остановиться, пока бы не кончил. Сугуру какое-то время молчит. Затем буднично спрашивает: — Мне на лицо? Сатору кажется всерьёз задумавшимся. — Ну, не знаю. Идея звучит классно, но чаще мне нравится думать, что ты бы давился, проглатывая всё, что я накончал. Сугуру позволяет себе усмешку сквозь трясущиеся руки и нарастающее давление между ног. Хорошо, что он не изменил себе и надел форменные широкие штаны. — Уверен, накончал бы ты не так много, чтобы я прям давился, — пытаясь не выдавать своего состояния, говорит он. — А вот и нет! — возмущается Сатору, вновь вытягивая своё лицо на одном уровне с чужим. Сугуру оказывается в плену его пылкого взгляда. — Я когда дрочу, все штаны в конче! Одеяло в конче, я в конче! Сугуру, поначалу пытающийся сдержаться, всё же прыскает от смеха. — Да ты прям заливной бог. — А то! — гордо выпячивает грудь. — Я только когда представляю, как ты стоишь на коленях между моих бедер, уже твёрдый, а дальше так вообще яйца звенеть начинают. Пульс стучит в висках, когда Сугуру немного поворачивает голову и опускает взгляд на ширинку Сатору. Увиденное не то чтобы должно шокировать, в конце концов, они ещё подростки и выслушивание грязных разговорчиков почти кого угодно заставит завестись, но... Чёрт, а Сатору ведь реально большой. Сугуру видел его в нижнем белье и даже голым, но никогда не был свидетелем его эрекции. И если допустить всё то, что тот сейчас молол, Сугуру реально может рыдать и задыхаться. И давиться. Блять, он впервые хочет давиться. — Сейчас тоже звенят? Сатору пошире разводит свои длиннющие ноги, позволяя в полутьме рассмотреть очертания его вставшего члена. — Если в них не постучать, то взорвутся. Сугуру хочет постучать. Но он подсознательно чувствует, что услышал ещё не всё, а другого такого шанса, он уверен, больше не будет. Поэтому он отводит взгляд от чужого стояка, делая вид, что не заметил грустного взгляда, и говорит: — Твоё неподъёмное эго пробирается даже в твои грязные фантазии. Завидую твоей уверенности в том, что я настолько одержим твоим членом, что готов отсасывать даже у спящего человека. Скорее, это ты одержим мыслью о том, что я одержим тобой. — Ты как обычно видишь лучше моих шести глаз, — усмехается Сатору, откидываясь назад и всё также сидя с расставленными ногами. Руки он разводит тоже, кладя их на спинку заднего сидения, и Сугуру восхищается его выдержкой. Он тоже уже болезненно твёрд и едва сдерживается, чтобы не сунуть руку в трусы или хотя бы не сжать стояк сквозь штаны. — Но твой чудесный рот не последняя моя одержимость. — Да что ты? — подыгрывает Сугуру. — Ага. Мне башню сносит от твоих волос. — Дай угадаю — их классно наматывать на кулак, пока ты толкаешься мне в глотку или втрахиваешь меня в матрас? — Первое — да, второе — не совсем. Сугуру удивленно приподнимает брови. — В смысле? И Сатору впервые за вечер смущается. — Ну-у-у, это немного сентиментальная херня, ты не оценишь... — начинает ломаться он, и Сугуру искренне поражён чужому выбору фильтрации, потому что они тут вроде как обсуждали, где и когда Сатору хотел бы поставить его на колени и сунуть хуй в рот, а сейчас тот отказывается говорить, потому что находит ещё один свой фетиш сентиментальным? Сугуру убьёт его. Но для начала выпытает всё. — Колись давай. Сатору смотрит на него блестящими глазами. — Я представляю, как они струятся у тебя по плечам и щекочут мне лицо, пока ты нависаешь надо мной, — замолкает, облизывая губы. — Я бы убрал их тебе за уши, а потом сжимал у тебя на затылке, пока бы ты трахал меня. И если от первых слов сердце Сугуру пропускает пару трепетных ударов, то на последних застывает. — Я? Трахаю тебя? — Сатору вжимает голову в плечи и отводит взгляд. — Сатору. — Что? — Ты хочешь, чтобы я тебя трахнул? — А что тебя так удивляет? Я тебе уже минут десять рассказываю, на что дрочу почти каждый день под одеялом, ты уже должен перестать делать такое лицо. — Какое такое? — Будто я сказал самую большую глупость. Сугуру улыбается и окончательно глушит мотор. Они здесь надолго. — Ну, ты её и сказал. У меня и в мыслях не было, что ты, сильнейший маг времени, всегда всем показывающий, насколько ты превосходишь других, хочешь, чтобы тебя кто-то трахнул. Сатору тут же принимается отстаивать свою пассивную позицию: — Во-первых, не кто-то, а ты. Во-вторых, я сильнейший, но надо же мне где-то побыть слабым и беззащитным? Хотя не сказал бы, что то, что в меня засунут член, сделает меня слабым. Скорее, хорошенько оттраханный, я буду чувствовать себя лучше обычного и бить морды проклятиям направо и налево. В-третьих, ты просто не видел себя на тренировках. Сугуру заинтригован. Всегда интересно узнать, как видят тебя другие. Обычно на тренировках Сатору говорит, что он чучело лохматое, но, похоже, у того есть и иные мысли. — И какой я? — Такой, что когда ты опрокидываешь меня в спарринге и придавливаешь, я не хочу из-под тебя вылезать. Ты такой, блять, горячий, потный весь, дышишь тяжело мне прям на ухо, сука такая, а я вообще в такие моменты дышать не могу и думаю только о том, чтобы у меня не встал, иначе мне разве что и останется, что тереться о мат в притворной возне и попытке выбраться, хотя на самом деле я просто задницу выпячиваю, чтобы твой член прочувствовать через спортивки. Сугуру со свистом выдыхает. Такие силовые тренировки, когда Сатору обязан выключать свою бесконечность и надеяться только на кулаки, проходят не часто, но в большинстве случаев победителем оказывается Сугуру. Из-за специфики его техники и отсутствия такой блажи, как неприкасаемость, как у Годжо, он уделяет много времени боевым искусствам и знает, что преуспел в этом, в отличии от иногда ленящегося Сатору, ноющего, почему он должен потеть в спортзале, если к нему всё равно никто не сможет прикоснуться, а прибить он может либо синим, либо красным. Но несмотря на редкость, каждую такую тренировку Сугуру запоминает хорошо. Каждый раз, вжимая Сатору лицом в мат, он сталкивается с тем, что эта каланча начинает отчаянно барахтаться, угрожая, что прям вот щас возьмёт реванш и вообще Сугуру блефует, и каждый такой раз Сугуру, сцепив зубы, пытается немного отстраниться, но при этом не дать товарищу освободиться. А Сатору всё больше вертится, задницей задевая пах Сугуру, и Сугуру, понимая, что, если сейчас же не отпустит этого придурка, потеряет куда больше, чем возможность наподдать самовлюблённому идиоту. Идиоту, который каждую силовую тренировку заставляет постыдно твердеть, а мысли плавиться и утекать в направлении, в котором утекать никак было нельзя. — Так ты это делал специально? — хрипит он. Сатору, уже позабыв о недавнем смущении, кивает в блёклом лунном освещении. А Сугуру хочется биться головой о руль. Он каждый раз сбегал, объявляя тренировку оконченной, и бежал в душ, чтобы по-быстрому подрочить, представляя, как он бы не отстранился и позволил себе проехаться горячим стояком между половинок чужой задницы, призывно выпяченной и соблазнительно подчёркнутой натянутой тканью. А в итоге что? Можно было не сдерживаться? — И ты не можешь меня судить, Сугуру, — заявляет Сатору между тем. — Ты надеваешь эти свои безрукавки и правда надеешься, что я не буду залипать на твои бицепсы и твой загар? Твои руки — это вообще преступление против всего мира, мне даже не стыдно, что я отвлекаюсь на них слишком сильно и каждый раз проигрываю в спаррингах. Если это обеспечивает то, что ты потом этими руками будешь удерживать меня за талию, зажав бедрами ноги, то я согласен. — И на что ты ещё согласен, черт возьми? — бурчит Сугуру, прикрыв глаза ладонью в попытке осмыслить услышанное. Если все предыдущие влажные фантазии Сатору были допустимой, но выдумкой, не имеющей с реальностью точек соприкосновения, то знание того, что они оба желали одного и того же неоднократно, путает мысли и заставляет член дергаться сильнее. — Да на многое! Если хочешь, можешь меня даже придушить. — Сплю и вижу, — бухтит Сугуру. — Да не, я не про это! Я про то, как во время секса слегка придушивают, это типа фетиш такой. — Боюсь спросить, где ты о нём узнал. — В яойной манге увидел! — Остальное тоже там вычитал? — Не всё, — чистосердечно признаёт Сатору. — Но было в одной то, что мне капец понравилось. Там сеттинг королевский, про наложниц и наложников. Король уке так смачно ебал, всё как положено: сопли, слезы, спермы полная кровать. И задница! Он всё время кончал в главного героя, у короля не было наследников, а паренька он вроде как любил и хотел детей только от него. И пока вбивался в него, всё время приговаривал, что уке после такого точно забеременеет! — Сатору, — стонет Сугуру, накрывая лицо второй ладонью, лишь бы не потянуться ей к ноющему члену. — Где ты такое только взял? — Ты только не говори никому, — заговорщицки громко шепчет Сатору, — но мне Сёко подогнала! Сказала, если проболтаюсь хоть кому, она подкинет что-то ещё пожёстче мне и попросит Ягу сделать проверку в комнате. — Хорошо, говорить никому не буду, — обещает Сугуру с чувством вселенской усталости на плечах и разрастающимся мокрым пятном на трусах. — Но... кхм, ты сказал, что это тебе понравилось?.. Сатору хлопает своими нечеловеческими глазами. — Ну, я дрочил на это раза три, так что, думаю, да. — О Господи... — Да ты только подумай! — энергично всплескивает руками Годжо, ударясь костяшками о крышу автомобиля, но даже не замечая этого. — Ты и я, ты во мне, уже не первый наш заход, всё хлюпает, влажно, сперма пенится, пока ты продолжаешь толкаться в меня, а я вообще затраханный до счастья, глаза на выкат, рот открыт, хоть плюй в него. Кстати, будет желание — я не против! — Да ты вообще, кажется, на всё готов... — шепчет Сугуру, отчаянно жмурясь и пытаясь прогнать из головы образы того, как насаженный на него Сатору невнятно хрипит и выгибается на встречу каждому толчку с мутным взглядом. Кажется, он кончит прямо сейчас. Благо, Сатору снова подается вперёд и немного отвлекается: — Не, на тройничок, например, не готов. Я жадный, чтобы тебя делить с кем-то, а собой делиться с кем-то, кто не ты, мне даже мыслить неприятно. — Ты же не еда, чтоб тобой делиться. — Но иногда я хочу, чтоб ты меня сожрал. — Тогда сначала тебе надо стать проклятием. — Есть способы и поинтереснее, — лыбится Сатору. — Но я отвлёкся. Так вот! Не знаю, но весь член ноет, когда я думаю, как ты накачиваешь меня своей спермой. Есть в этом что-то извращённое, будто так ты наполняешь меня частичкой себя, а потом она вытекает, а я специально сжимаюсь, чтоб ни капли не потерять и... Блять, Сугуру, как представлю, как ты своей грудью прижимаешься к моей спине, целуешь за ухом и шепчешь, что теперь я точно залечу, так голову сносит. Сугуру понимает. Ему тоже вот-вот снесёт. — Но ты не залетишь. — Ага, — фыркает Годжо раздосадованно. — Но будь я девчонкой, никогда не упустил бы этой возможности. Да и будь я девушкой, давно напрыгнул на тебя и совратил. — Но ты не девушка. — И до сих пор тебя не совратил. — Ну, с этим уже можно поспорить, — из горла вырывается какой-то совсем уж нерадостный смешок. Вся лёгкость, которая появилась на душе в противовес тяжести в штанах во время этого разговора, будто покрывается мутной тёмной плёнкой. Сугуру трёт точку между бровей. — Хотя не знаю, вспомнишь ли ты обо всех этих пьяных бреднях утром, но... — Сугуру. — Что? — Я уже не пьян. Что-то точно стреляет у Сугуру в шее, когда он резко оборачивается и во все глаза смотрит на неожиданно краснючего Сатору, который сводит ноги и выглядит так, будто у него вот-вот пойдет пар из ушей. И явно не из-за того, что его мозги сварились из-за бесконечности. — То есть, это всё ты сказал трезвым? — Не всё, — мотает головой Сатору, на друга не глядя. — Ты же знаешь, меня от пары капель уносит так, как кого-то с пары бутылок, но и в себя я прихожу быстрее из-за маленькой дозировки. И когда пьяный я начал тебе тут душу изливать, трезвый я решил, что другого такого шанса не будет или я снова зассу, поэтому решил идти до конца. — То есть, вываливание на меня своих грязных фантазий — это «изливание души»? — А ты думал, я это всё напредставлял от того, что просто гейской порнушки начитался? Ну, Сугуру допускал такую мысль, но ровно до того момента, пока Сатору не признался, что ему противно представлять что-то подобное с кем-то, кто не он. От этого осознания нежности в груди больше, чем воды в Тихом океане. — Нет, но, Сатору... Сатору его резко перебивает: — А ещё я кончил. Сугуру не знает, что за выражение у него сейчас на лице, но это что-то явно приблизительно к шоку и ошеломлённой неловкости. — Ты... Без рук?.. — Ага, — бедра Сатору сжимаются крепче, в полутьме почти ничего не видно, но на светлых брюках наверняка пятно. — Давно думал попробовать, смогу ли, но никогда не думал, что это будет так. Ха. Сугуру непроизвольно повторяет: — Ха. Повисает душная тишина. — Сугуру. — Да? — Разблокируй двери. Если я просижу здесь ещё хотя бы минуту, то просто умру от стыда. На памяти Сугуру Годжо впервые выглядит настолько уязвлено и умоляюще, поэтому он без лишних слов тянется к блокировке и отключает её. Сатору тут же вываливается из машины. Сугуру остается в хонде один. Понимание произошедшего постепенно обрушивается на него запахом чужого возбуждения и прилипшей к спине футболкой. Собственный член всё ещё болезненно твёрд, но ужас сковывает Сугуру куда сильнее. Влюблённость в лучшего друга давно перестала быть темой его кошмаров. Он смирился с ней и принял как данность, потому что искренне считает, что Годжо Сатору невозможно не любить — по крайней мере, именно ему. Может, у него это на судьбе написано, потому что иначе он не может объяснить, почему так сильно вляпался в человека с комплексом бога. А может, и правда в бога? Логичных объяснений у него нет и не было. Но если себя Сугуру с горе пополам понять может, то вот желания Сатору его оглушают, словно атака проклятия первого уровня. Что Сатору нашёл в нём? Почему не говорил? Неужели думал, что Гето его отошьёт? Глупый. Что он, что Сатору. Два идиота, стоящие друг друга. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Сугуру тоже выходит из машины. Уже чуть остывший воздух ползёт по предплечьям, Сугуру невольно отмечает, насколько яркая сегодня Луна несмотря на неполную фазу, и осматривает пустующую дорогу. Что ж, самое то для них. Белобрысая макушка выглядывает с другой стороны хонды. Сатору стоит, прильнув к задней дверце и смотря на тёмный обрыв впереди. Магический колледж не так далеко. Сугуру становится рядом. Молчит. С неба скатывается на самом деле давно умершая звезда. — Спасибо, что приехал за мной, — вдруг спокойно говорит Сатору. — Не за что, — так же спокойно отзывается Гето. — Не мог же я бросить твою пьяную задницу среди незнакомых людей. Начал бы ещё показывать им фокусы с бесконечностью и отправил на ближайшее дерево. — То есть, ты за незнакомцев волновался больше, чем за меня? — А что тебе будет? Ты же сильнейший. Сатору носком лакированной туфли откидывает камешек в обрыв. — А если бы меня, всего такого пьяненького и мягкого, увела какая-нибудь красотка с пышной грудью и сделала со мной всякие непотребные штучки? — он криво ухмыляется, но тут же себя одёргивает. Весь будто сжимается. Непривычно. Неправильно. — Прости. Какая тебе разница. Сугуру хмурится. — Сат... — И вообще за весь бред, что я нес только что в машине, тоже извини. Понимаю, насколько тебе сейчас мерзко. Это всё — только мои проблемы и тебя они никак не касаются, а если ты мне морду хочешь набить — то давай. Я выключу бесконечность. Сугуру сжимает кулаки и встаёт прямо перед Сатору. За его спиной — с десяток метров, несколько шагов назад — и пропасть, но это сейчас последнее, что его волнует. — Надеюсь, вместо бесконечности ты наконец включишь мозги, — шипит он, и Сатору, опустивший голову, резко поднимает её, глядя на Гето мерцающей в Луне голубизной. — Иногда поражаюсь тому, что кто-то с шестью глазами может быть настолько слепым. — Сугуру... — выдыхает Годжо, но его затыкают: — Помолчи. И слушай. — Сугуру делает глубокий вдох и с запинкой выпаливает: — У меня к тебе... то самое. И без того огромные глаза Сатору будто сходят с орбит, грозясь вот-вот выпасть из глазниц. — Чего?.. — Того, — буркает Сугуру, чувствуя, как нагревается его лицо в наконец прохладной летней ночи. — Нравишься ты мне, говорю. Думаю о тебе больше, чем надо. Когда улыбаешься, сердце сумашедше заходится, когда грустишь — сжимается от тоски. Ты сейчас вообще такую несчастную рожу скорчил, аж самому себе вмазать захотелось от того, что ты из-за меня расстроился, хотя это уже совсем клиника! — ещё один глубокий вдох. — За руку тебя взять хочется, а когда обнимаешь — прижать покрепче и не отпускать. Беспокоюсь о тебе больше, чем о ком-либо ещё, хотя и знаю, что тебе, местному богу, ничего не будет. И если бы тебя и правда увела какая-нибудь девушка, я бы, скорее всего, сошёл с ума от ревности. Высказавшись, Сугуру замирает и смотрит на Сатору. А тот, обведя Гето ошалелым взглядом, вдруг прячет лицо в ладонях и завывает так, что его крик проносится эхом по пропасти. — Чёрт! Сугуру, испугавшийся, что сказал всё же что-то не так, дёргается. — Сатору?.. — Теперь я чувствую себя ещё хуже! — воет Сатору. — Ты признался нормально, а я, как дебил, вывалил на тебя все свои сексуальные фантазии и обкончал штаны от своего же монолога, как школьник! — Ну почему же как, — по-доброму усмехается Сугуру, отнимая его руки от покрасневшего лица. В уголках глаз выступили даже стыдливые слёзы. Что-то тёмное и жадное дёргается в груди Гето. — Ты пока ещё и есть школьник. Ну и дебил тоже. — Вот уж спасибо, — булькает раздосадовано Сатору. — Но, — продолжает Сугуру, приближая своё лицо к чужому, — это очень в твоём стиле. И мне это нравится. — Ну и вкусы у тебя... — Ну куда уж мне до твоих, — закатывает глаза Сугуру. — Никогда бы не подумал, что ты мечтаешь быть обездвиженным мной. Знал бы, никогда не убегал так быстро из спортзала, может, имел бы возможность наблюдать, как ты трёшься о мат, нуждаясь во мне. Сатору закусывает нижнюю губу, глаза увлажняются ещё больше. — Сугуру, может, ты ещё не понял, но грязные разговорчики пиздецки сильно меня возбуждают. Сугуру нежно улыбается и обхватывает его лицо тёплыми ладонями. — Я понял, — он трет большим пальцем кожу на алой скуле. — И возбудить — это именно то, что я хочу сейчас с тобой сделать. — «Возбудим, но не дадим»? — В такие игры мы сегодня играть не будем, — обещает Сугуру и сокращает последнее расстояние между ними, вжимаясь в горячее тело. Ушедшее было возбуждение вновь скручивается огненной змеёй внизу живота. — Но у меня есть вопрос. — К-какой? — голос дрожит, как и весь Сатору. Сугуру испытывает неконтролируемую нежность от того факта, что крутой и непобедимый Годжо Сатору начинает нервничать и дико смущаться, как только всё доходит до дела. — Ты в красках описал, как и где, даже немного позы затронул, — Сугуру опускает одну руку на плечо, медленно скользя по дорогой ткани рубашки на предплечье и в конце переплетая свои горячие пальцы с холодными пальцами Годжо. — Но ты ни разу не сказал о том, что хочешь поцеловать меня. Сугуру слышал, что есть такие люди, которые готовы хоть язык в задницу другого человека засунуть (что Сугуру, если честно, планирует в обозримом будущем сделать), но категорически не любят целоваться. И если Сатору один из таких, то Сугуру, конечно, смирится. Но поцеловать его до одури будет хотеть. Сатору тем временем тихо признается: — Потому что мне дышать трудно становится, когда думаю о поцелуях с тобой. Все эти сексы-шмексы — это ведь больше про плотское, а поцелуи, лично для меня, это что-то куда более интимное. Сугуру на мгновение закрывает глаза. В такие моменты он вспоминает, почему вляпался в него ещё на первом курсе несмотря на весь слой показательного говнючества. — Ты с кем-нибудь уже целовался? — Сатору мотает головой. — Я тоже. — Получается, мы, как в мангах, хранили себя друг для друга? — Умоляю, давай ты вспомнишь свои манги в другие моменты? — Да не мои они, я же говорил, мне их Сёко дал... мхмпх!.. Поцелуи — это приятно. До этого момента Сугуру немного стыдился того факта, что в своём возрасте он ни разу не целовался, его губы не знали даже простого чмока, что уж говорить о чем-то более серьёзном. Большинство подростков познали это в первых отношениях или в игре в бутылочку, но у Сугуру никогда не было отношений, даже самых невинных. До поступления в магический колледж его не избегали, но держали на осознанной дистанции сверстники, а девушки, хоть и велись на его внешность, когда узнавали слухи о нём, быстренько ретировались. А став магом, большую часть времени беспокоишься о выживании, а не о том, как засунуть кому-нибудь язык в глотку. Хотя бывали моменты, когда Сатору пытался устроить в общежитии игру в бутылочку, но всё сдувалось на моменте разработки: Нанами молча уходил в комнату, Сёко крутила пальцем у виска, а Хайбара говорил, что с парнями целоваться не будет, извините, семпаи. В общем, поцелуи обходили Сугуру стороной, и он немного комплексовал по этому поводу, но сейчас, прижимаясь своими губами к губам зажмурившего Сатору, он рад, что дождался именно этого момента. — Сатору, — отстранившись так, чтобы между ними было общее дыхание, — если будешь так сжимать губы, я не смогу тебя поцеловать нормально. — Будто ты знаешь, как это делать, — голос Годжо звучит выше, чем обычно, и, в общем и целом, он сейчас похож на перепуганную, пищащую мышь с выпученными глазами. Сугуру не сдерживает смешка. — Чо ржёшь? — Ты просто очень милый, — он поднимает руку с плеча снова на лицо, Сатору ведёт головой в сторону его ласки. — Мне нравится, как ты смущаешься, хотя недавно говорил столько грязных вещей. — Говорить — это один из моих основных талантов, — голубые глаза смотрят на него из-под пушистых белоснежных ресниц уязвимо. — Но мне страшно. Я не привык чего-то не уметь, а у меня правда ноль опыта. Сугуру не сдерживается и клюёт его в нос. Сатору ойкает и тянется его потереть. — Я тоже полный ноль, но знаю одно: если кто-то из нас будет зажиматься, то ничего не выйдет. — Говоришь так, будто прямо сейчас готовишь меня к своему члену. — Какой тебе член? — хмыкает Сугуру. — Ты даже рот открыть не можешь, не то, что задницу. Сатору оскорблённо вспыхивает и тут же подаётся вперед, впечатывая свой рот в чужой, удивленно приоткрытый. Сугуру медлит всего пару секунд, прежде чем сгрести парня в объятия, прижав того к себе за талию, и чуть наклонить голову, чтобы тут же высунуть язык и провести им по чужим губам. Сатору тихо охает и дёргается, но не отстраняется, когда чужой язык касается его собственного. Сугуру чувствует, как медленно и приятно немеет затылок, когда Сатору вплетает пальцы в его распущенные волосы и чуть выгибается в спине, позволяя бедром ощутить горячий стояк через сырое пятно. Продолжая изучать рот Сатору языком, Сугуру проталкивает колено между чужих ног и чуть приподнимает его, упираясь в чужое возбуждение. Не ожидавший стимуляции Годжо мычит прямо в поцелуй. Становится невозможно дышать. — Блять, — Сатору весь полыхает, наверняка ярко-красный, дышит так, что Сугуру чувствует каждое движение его грудной клетки своей. — У тебя чертовски длинный язык. Я сейчас умру. — Только попробуй, — предупреждает Сугуру, облизывая губы. Если бы Сатору не любил целоваться, это определенно было бы большой потерей — теперь он в этом уверен на сто процентов. — У нас с тобой ещё есть планы. — Какие... Ах!.. — Сатору запинается и впивается пальцами в предплечья Гето, когда тот вновь двигает коленом. — Сугуру, ты грязно играешь. — Правда? — от Сатору совсем не пахнет алкоголем, Сугуру смотрит на его открытую белоснежную шею и не может сдержаться от того, чтобы провести по ней языком. Боже, он так давно этого хотел. — Мне показалось, тебе нравится, когда грязно. К тому же, — он подносит их сплетённые руки к промежности Годжо, — вот тут и правда слишком грязно. — А если ты продолжишь в том же духе, то станет ещё хуже, — хрипит Сатору, неосознанно откидывая голову назад и укладываясь макушкой на крышу автомобиля, к которому прижимается. — Чёрт, не знал, что моя шея такая чувствительная... Сугуру улыбается в тёплую, пахнущую конфетами кожу и оставляет слабый укус, от которого Сатору дёргается и сдавленно мычит. Прекрасный звук. — У тебя очень красивый голос, — делится Сугуру, медленно расплетая свои пальцы с пальцами парня и полноценно накрывая ими мокрое пятно на чужих штанах. Горячо и немного липко. В собственных штанах примерно так же. — Мечтаю услышать его задыхающимся, когда ты будешь стонать подо мной. — Сугуру... — Сатору, — он заглядывает ему в глаза, влажные и кричащие о нужде, — подвигайся немного. — Как именно? – не понимает тот то ли от того, как ему сейчас хорошо, то ли от желания, чтобы стало ещё лучше. Сугуру нежно улыбается, утыкаясь носом в щеку и прокладывая дорожку поцелуев до уха. — Потрись о мою ногу, — шепчет он. — Покажи мне, насколько ты нуждаешься во мне. Сатору закусывает нижнюю губу так, что выступает капелька крови. Заметивший это Сугуру оперативно слизывает её. — Я рад, что ты понял мои кинки, но если продолжишь так шептать мне пошлости, то я снова обкончаюсь. — Разве мы тут собрались не для этого? — хлопает глазами Сугуру и смеется, когда получает хлопок по плечу. — Ты придурок. — И, тем не менее, ты хочешь от меня детей. Сатору закатывает глаза и неожиданно сильно выгибает спину, проезжаясь пахом по бедру Сугуру. Тот сдавленно охает, упирается руками в корпус машины как единственной опоры, и заворожённо наблюдает, как запертый в границе его рук и немного съехавший вниз по металлу Сатору с блаженством крутит бедрами, втираясь своим твердым членом в его колено. Белые ресницы дрожат, а рот чуть приоткрыт. Сатору выглядит, как воплощение греха. Самого сладкого и желанного. Греха, который может познать и испить лишь Сугуру. — Сатору, — он наклоняет голову, утыкаясь лбом в чужое напряжённое плечо, чувствуя, что движения становятся отчаянней. — Я так сильно хочу тебя трахнуть. — Так трахни, — плаксиво-требовательно скулит Сатору, явно находясь на грани оргазма. Но Сугуру не планирует так легко дать ему желаемое, неожиданно отстраняясь на шаг назад. Прижатый к машине и с подогнувшимися коленками сильнейший маг выглядит великолепно, по мнению Гето. — Какого хрена? А ну вернись! — Ты же сам был тем, кто не хотел снова обкончаться, — ухмыляется Сугуру, любуясь результатом своей работы. Мятая рубашка, член, пытающийся самостоятельно открыть ширинку уже грязных брюк, тяжело вздымающаяся грудь, поплывший взгляд… Восхитительно. — Вот я тебе и помогаю. — Ты!.. — Сатору зло скрипит зубами и явно хочет начать истерить, потому что он был на грани, но его нагло этого лишили и теперь тупо издеваются! Но Сугуру не даёт времени распалиться и так же быстро, как и отстранился, возвращается к нему, прижавшись всем телом. Их возбуждения приятно давят друг на друга. Сатору тут же теряет весь свой яростный запал. — Говнюк. Что ты пытаешься сделать? — Пополнить коллекцию твоих воображений для уединений под одеялом. — Рука Сугуру снова находит своё место между длинных ног, но на этот раз забирается под липкую ткань. — Оу, и правда так грязно. — Это... твоя вина... — задыхается Сатору, когда чужие руки медленно стягивают брюки вместе с бельём и наконец освобождают возбуждённый орган. Сугуру опускает взгляд и чувствует, как сжимается горло от желания. Член Сатору длинный, с крупной головкой, прижатой к низу живота. Она влажная, наверняка красная и такая, такая нуждающаяся в том, чтобы оказаться во рту Сугуру. Он падает на колени. Галька обочины больно впивается в кожу, но Сугуру плевать. Он заворожённо смотрит на затвердевшую плоть прямо перед своим лицом и облизывает пересохшие губы. Он соврёт, если скажет, что не представлял себе этот момент до сегодняшней ночи, но сейчас, будучи совсем близко к предмету своих фантазий, он чувствует, что немного сходит с ума. Но вот голос Сатору над головой кажется паникующим. — Ты чего это?.. А ну вставай, Суг... — он затыкается, как только Сугуру подается вперёд и трётся носом о его член. Вязкая, ещё не высохшая сперма пачкает щеку и нос, но Сугуру плевать. Похоже, бредни Сатору по поводу его одержимости этим членом вполне могут оказаться правдой. Во рту собирается слюна. — Сугуру, тебе не обязательно... — Заткнись, — закатывает он глаза, смотря на Годжо снизу вверх так, будто это не он тут на коленях. — Не ты ли мечтал трахнуть меня в рот до слёз? Сатору краснеет. — Ну, я ведь просто мечтал... — Ну а теперь просто действуй, — советует Сугуру, шлёпая придурка по бедру и заправляя прядь длинных волос за ухо. — Ну или хотя бы просто не мешай. Не дожидаясь очередных отговорок и просьб прекратить, он открывает рот и на пробу облизывает кончик. Сатору поражённо стонет, а Сугуру чувствует, что как никогда близок к тому, чтобы тоже кончить без рук. Он наклоняет голову, медленно очерчивая языком всю головку, слизывая терпкий вкус и новую порцию смазки, пока одна рука расправляется с собственными штанами, а другая подушечками пальцев дразняще гладит член у основания, затем перемещаясь на потяжелевшие яйца. — Ебаный, блять, в рот, — хрипит Сатору, и Сугуру поднимает на него помутневший, совершенно ошалелый взгляд. — Пока ещё нет, — смеётся отстранившийся Гето, целуя подрагивающий член у основания. — Пока что я только тебя пробую. — А нельзя это сделать как-то побыстрее? — сорвано дышит Сатору. — Я не думаю, что я выдержу больше десяти секунд, если ты с таким лицом продолжишь облизывать его. Сугуру цыкает. — Ломаешь мне весь кайф, чёртов девственник. — Как будто ты лучше, — фыркает Сатору, кивая на чужую промежность. — Я отсюда вижу, как твой дружок требует свободы. И, что ж, тут он прав. — Хорошо, — вздыхает Сугуру, специально горячо выдыхая на чужое возбуждение. — Тогда, как только почувствуешь, что вот-вот кончишь, скажи мне, хорошо? Сатору отрывисто кивает. Сугуру улыбается. У них, как обычно, своеобразная романтика — отсос под открытым небом на пустынной дороге, по которой если кто и проедет, то после явно захочет посетить храм. Один маг особого уровня с высунутым членом перед другим магом особого уровня на коленях — картина маслом, Яга, если узнает, придёт в восторг. Впрочем, вряд ли кто-то проедет — глубокая ночь, дорога, ведущая только к магическому колледжу, и отчаянно нуждающийся в разрядке член, который Сугуру наконец вбирает в рот, стараясь не задевать зубами. Сатору сдавленно матерится, впиваясь зубами в собственное запястье, тогда как вторая рука ложится Гето на макушку. Сугуру довольно мычит, посылая вибрации по чувствительной плоти во рту, и подается вперёд, утыкаясь носом в чужой лобок и чувствуя, как головка упирается в стенку горла. Прислушиваясь к своим ощущениям, он понимает, что это, во-первых, почему-то доставляет ему невообразимое удовольствие, а во-вторых, от специфики его техники есть реальный толк не только в боях. Член Сатору не идёт ни в какое сравнение с шарами проклятий по размеру, и Сугуру не испытывает совершенно никакого дискомфорта, когда втягивает щёки и начинает двигать головой. Единственное, что приносит небольшое неудобство, это количество выделяемой слюны, но и она идёт на своеобразную пользу: влажные звуки, издаваемые его ртом, растянутым вокруг пульсирующего члена, звучат в ушах почти так же прекрасно, как несдержанные стоны Сатору, смотрящего на него слезящимися глазами. — Всё, всё, Сугуру, я сейчас точно обкончаюсь, — всё тем же высоким голосом предупреждает он, и Сугуру тут же останавливается, с громким чпоком выпуская член изо рта. Между головкой и нижней губой тянется ниточка из спермы и слюны. — Бр-р-р, обслюнявил весь член мне, а ветерок-то холодный. Сугуру лукаво смотрит на него. — Ну так согрей его на моём языке, — он с готовностью вываливает язык, но встречается с непониманием в голубых глазах. — Соображай резче, у меня спина и колени затекают. — Ты хочешь, чтобы я?.. — Да, Сатору, — раздраженно цыкает Гето, — я хочу, чтобы ты кончил мне на язык и лицо. — Если бы я только мог предположить, что ты можешь быть таким откровенным, — сокрушается Сатору, беря собственное возбуждение в руку поднося его к распухшим губам. — Уверен, что ты не мог предположить, что мы в принципе окажемся в такой ситуации, — смеётся Сугуру и снова широко открывает рот. Его язык, как и заметил Сатору, правда длинный, Годжо скользит по нему бархатной головкой, но не двигается дальше, втираясь кончиком в шершавую, мягкую плоть. — Блять, ты выглядишь великолепно, дожидаясь моей спермы, — движения становятся резче, бедра Сатору дрожат, челюсть Сугуру немеет, пальцы впиваются в ткань штанов по бокам бёдер. — Не могу так долго лишать тебя ужина. И Сатору кончает. Сугуру ждал этого, но всё равно чуть дёргается, когда на язык начинают литься солоновато-горькие выделения, попадающие на подбородок, крылья носа, брови и веки. Сатору кончает долго и много, продолжая небольшие фрикции и потираясь порядком обмякшим членом о верхнюю губу Сугуру. Когда Годжо наконец отстраняется, Сугуру падает на задницу и сглатывает всё, что попало ему в рот. — И как? — Сатору всё ещё выравнивает дыхание, когда спрашивает это. — Не то чтобы приятно на вкус, но по сравнению с проклятиями — десерт, — отвечает Сугуру, пальцами стирая разводы с лица. — Который я ещё неоднократно захочу попробовать. — Всегда рады вам в нашем заведении, — хмыкает Сатору, подтягивая несчастные брюки и присаживаясь напротив Сугуру. — А сейчас ваша очередь получать обслуживание. Сугуру неловко втягивает голову в плечи и опускает взгляд на свою промежность. — Я думаю, ваши услуги слегка несвоевременны. Сатору хлопает глазами, а затем уточняет: — Ты кончил? Без рук? — Не то чтобы без рук, просто погладил себя пару раз, пока ты заливал мой рот. Сатору это, кажется, совсем не успокаивает. Наоборот. — Ты кончил, пока я кончал тебе в рот? — Ты звучишь так, будто в этом есть что-то удивительное. — Нет, — качает головой Сатору, — в этом есть что-то возмутительное. Ты кончил без моего участия, а я так хотел сделать это! Дай хотя бы посмотреть на тебя там! Сугуру пинает его в живот, когда тот разводит его бёдра в попытке рассмотреть то влажное дерьмо, которое Гето устроил в собственных штанах. — Отвали. Ты тоже кончил сегодня в первый раз без моей помощи. — Ну это не считается, тогда я ещё не знал, что моя сперма на вкус как десерт. Если бы знал, никогда не лишил бы его тебя. Сугуру так сильно закатывает глаза, что это почти больно. — Я уже жалею о каждом слове, которое сказал этой ночью. Сатору совершенно довольно скалится. — Неправда, — он наваливается на Сугуру, — про то, что я придурок, ты не жалеешь. Сугуру смеётся. — И то верно. Сатору мягко целует его и тут же морщится. — Фу, — он в отвращении вытягивает язык, — ужасный из меня десерт. Сугуру щурится, обнимая его за талию. — Какой есть. И главное, что мне нравится. — Ну и вкусы у тебя. — Повторяешься. — Каюсь, мозги вытекли вместе со спермой, а так как ты её проглотил, ты теперь обладаешь моими знаниями. — Надеюсь, папка с воспоминаниями о всей яойной манге заблокирована. — Надейся. — И правда, — вздыхает Сугуру, прижимаясь к теплой груди, за которой спокойно бьётся сердце, — на что я рассчитывал. Уж явно не на то, что, отправившись ночью за пьяным другом, он вернётся в общежитие с возлюбленным и помятым капотом хонды. Целоваться за рулём всё же было плохой идеей, Сатору.