Кошачность

      Ошейник на шее Эда смотрится совершенно блядским образом. И Стид просто не может не смотреть на него каждый раз, когда тот оказывается в поле его зрения. Не может не смотреть, как вздрагивает кадык, когда Эд сглатывает слюну, не может не смотреть на играющие от нервов под кожей мышцы, пережимаемые ремешком. От одной этой картины у него в мыслях всплывает опасный, обтянутый чёрной кожей, с копной густых волос, ниспадающий на его плечи подобием гривы, наполненный яростью капитан Чёрная Борода, чей образ Боннет разглядывал на страницах своих книжек в самом начале пиратского пути. И тот факт, что Стид смог нацепить на него ошейник сводит его с ума.       Он искреннее изображает святую невинность, замечая насмешливые взгляды экипажа. Те не дураки и прекрасно понимают, как всё это выглядит. Дураком не был и Боннет, вопреки нераспространённому мнению одноногого старпома. Но выдать себя не позволяют джентльменские манеры.       Они не ходят долго вокруг да около. Почти сразу после возвращения Эда на Месть они забираются в капитанскую каюту, где Стид самозабвенно и ласково целует Тича до раскрасневшихся щек и опухших губ, до сбитого дыхания и дрожащих ладоней, гладящих чужую спину. Тогда Боннет ещё не подозревал, что через несколько дней во имя спокойствия команды им придётся избегать физического контакта, потому что любые сексуальные взаимодействия с Эдом, на чьей шее красовался вечно звенящий колокольчик, вызывали у него крайне противоречивые эмоции.       Стид всегда питал какую-то слегка безумную страсть к представителям семейства кошачьих. Их животная грация и независимый характер вкупе с очаровательной мордашкой сводили Боннета с ума. И теперь у него из головы не выходил образ Эдварда с пушащимся у него за спиной хвостом и абсолютно возмутительными, но чертовски милыми кошачьими ушами. Такими серебристо-чёрными, забавно прижимающимися к голове, если между ними почесать. И обязательно с ошейником, звенящим при каждом движении.       С этой проблемой срочно надо было что-то делать, иначе риск того, что капитан скоро взвоет от этой пытки сознания продолжит увеличиваться с каждым днём.       Вечером, когда большая часть команды уже улеглась спать, Эд попытался тихо пробраться в каюту Боннета. Тот сидел за столом и с крайне сосредоточенным видом вчитывался в очередную книгу, стараясь отвлечься любимым хобби. Но предательский звон сбил капитана с мысли. Боннет вопросительно оглянулся на виновато мнущегося на входе Эда. — Ох, Эдвард, проходи. — Сдерживая себя сильнейшим усилием воли и стараясь даже не поднимать взгляд, Стид приглашающе указал рукой на импровизированное спальное место, которое он соорудил для Эда с его же помощью из подушек и одеял. — Ты наверное устал. Уже хочешь спать? Мне стоит потушить свет? — Светлая бровь вопросительно взметнулась вверх.       Они не спали вместе, пока Эд попросил не торопиться, и Стид готов был это принять. Он был готов принять абсолютно любую личную заморочку, лишь бы не упустить его снова. И ради этого приходилось жертвовать такими вещами, как ленивые объятия по утрам и тёплое дыхание в затылок перед сном. Стид старался во всём искать плюсы, он привык спать, раскинув руки на большой постели, а весьма немаленький Эд мог бы стеснять его движения, так что всё было к лучшему.       На его вопрос Эд отрицательно помотал головой и молча подобрался к Стиду, по привычке все ещё передвигаясь крадучись. Стид же, отложив раскрытую книгу корешком вверх — не дай бог забудет, где остановился, — вопросительно уставился в лицо возлюбленного, не позволяя ошейнику попасть в фокус зрения.       Приблизившись, Эд осторожно взобрался к нему на колени — ну впрямь, ластится, как большой пушистый кот, — обнимая Стида за шею. Колокольчик беспокойно позвякивал по мере поиска позы, в которой кресло капитана не будет заваливаться назад под их весом. Боннет чувствовал: ещё немного этих переминаний на его бёдрах, сопровождаемых надоедливым звоном, и Эд точно обо всём догадается на радость вездесущему и вездесующему свой нос Иззи.       Он стремительно оттолкнул Эда, испуганно глядя на это воплощение греха, в его невинные, не вяжущиеся с придуманным Стидом образом, усталые глаза. — Знаешь, Эд, а вот я вообще-то уже собирался спать. Мы завтра должны выйти в порт, и у нас много дел, так что предлагаю сегодня лечь пораньше.       Эдвард на такое среагировал весьма болезненно, хотя и виду не подал. — Конечно, Стид. Извини, вечно я не вовремя лезу. И мы вроде договаривались не торопиться, так что ты прав.       Стид готов был разреветься и броситься ему в ноги с криками о том, что это не он не вовремя, а что это у него, у Стида в голове переклинивает каждый раз при виде грёбаного ошейника, и это полностью его вина, что они не могут наслаждаться близостью, как раньше. Но вместо этого у него вырвалось лишь простое: — Да, спокойной ночи.       В ту ночь Боннет так и не смог заснуть, размышляя о том, когда же эти идиотские меры предосторожности можно будет снять, пока он окончательно не сошел с ума.       По прошествии нескольких дней Эд подошёл к нему с вопросом. И снова Стид смог ощутить его присутствие намного раньше, чем он успел заговорить. Грёбаный ошейник. — Почему ты избегаешь меня, Стид? Я снова что-то сделал не так? — Блядский колокольчик звенит, когда Эд склоняет голову, заискивающе глядя на Боннета, стараясь прочитать его мысли по скользящей по лицу мимике.       Стид замер, ему вдруг стало ужасно стыдно, что из-за его низменных потребностей Эд должен страдать от недостатка внимания. А ведь до появления этого дурацкого колокольчика было так просто целовать его, зарываясь рукой в пушистые волосы, не думая ни о чем лишнем. Не то, что теперь, когда в паху тяжелело при одном взгляде на шею Тича. — Что ты, Эд, дело совсем не тебе! Это я опять все испортил. Ты сказал, что нам не стоит торопиться и я… Я ничего не могу с собой поделать, понимаешь? Этот твой ошейник… — Стид запнулся, наткнувшись на недоумевающий взгляд растерянных карих глаз. И всё-таки глаза у Эда были щенячьи. — Черт, давай просто забудем, что я сейчас сказал. — Стид затылком ощутил направленные на него взгляды команды. Это был явно не тот капитанский голос, который от него надеялись услышать. Он почти срывался в истерику. Устало потирая пальцами переносицу, Стид прошептал: — Пойдем в каюту, я хочу обсудить это наедине.       Уже в каюте Эд набросился на него с поцелуями, касаясь губами щёк, вихрастого виска. Он выглядел таким отчаянным и беспомощно-одиноким в этом момент, что Стид позволил себе обхватить его лицо ладонями и, притянув ближе, нежно поцеловать в губы. Одним простым движением. Просто прикоснуться и дать почувствовать взаимность и тепло. — Эд, послушай меня внимательно. Давай сядем.       Стид потянул его за руку, и они оказались на кровати. Это настолько мимолётное движение, но оно значило для обоих намного больше, чем просто прикосновение. Они переплели пальцы, снова цепляясь друг за друга, как и при любой удобной возможности, банально боясь отпустить.       Пожалуй, один из главных уроков, которые Эд вынес из всех их истории заключался в том, что порой выслушать человека бывает гораздо полезнее, чем пытаться выбить из него дух. Было что-то невероятно сокровенное в том, как Стид учил его по-новому взаимодействовать с миром. — Я внимательно слушаю, Стид, прости. Я ужасно соскучился.       Улыбка тронула губы Боннета, когда он услышал это. — Но я же никуда не уходил. Мы буквально живём вместе. — Он беззлобно рассмеялся, нежно потирая запястье Тича, и кожа под пальцами тёплая, обласканная морем и солнцем. Он почти успокоился, теперь, когда Эд рядом, и колокольчик почти не звенит, пока они находятся в сидячем положении. — Мне просто тебя не хватает.       Следующее движение Эда поначалу напугало Боннета: он вдруг повалился ему на плечо, зарываясь носом в ворот рубашки. Только позже Стид почувствовал, как пылает поросшее щетиной лицо, которое Эд так отчаянно прятал от чужого взгляда. — Я люблю тебя. — Он шепнул это едва-едва слышно, но так, чтобы эти слова обязательно достигли ушей Стида. Тот в ответ пригладил спутавшиеся пряди и прижал возлюбленного ближе к себе. — Не оставляй меня одного. Пожалуйста. — Я никогда не брошу тебя снова, Эдвард. И знай, ты не один. У тебя есть Иззи и команда, теперь они и твоя семья. — Иззи балбес. — Стид ощутил, как Тич боднул его в плечо и как в этом жесте утонули остальные слова по поводу его реплики. Семья. Эд ещё не готов подпустить к себе кого-то кроме Стида. Только не после того, что он натворил в его отсутствие.       Колокольчик позвякивал по мере нарастания их шутливых толчков и дразнящих поцелуев: в нос, в обе щеки по очереди, в колючий подборок, куда-то за ухо. И вот Эд уже оказывается у него на коленях.       Их движения беспорядочны, в каюте абсолютная тишина, нарушаемая лишь едва слышным плеском волн и шумом их сбитого дыхания. Но когда Стид потянулся поправить лезущие в лицо волосы Эда и задел рукой колокольчик, его звон разрезал эту блаженную тишину, как нож, нарушив их маленькую идиллию. Теперь уже Стид застонал как-то задушенно и, внезапно чувствуя желание спрятаться, опустил голову вниз, вжимая её в плечи, как замёрзший птенец, что Эд нашёл крайне очаровательным и вплёл пальцы в золотистые кудри, массируя кожу головы. — Всё в порядке? — Эд, я не могу. Этот ошейник меня из ума выживет!       В глазах Эда мелькнуло недоумение, он не понимал столь резкой реакции Стида на обычный звук. — Ты хочешь, чтобы я его снял? Я думаю, тебе нужно обсудить это с командой, полагаю, некоторые из них все ещё находят меня опасным, и я их полностью понимаю. Но что тебя так беспокоит? Я чувствую себя абсолютно комфортно, если ты беспокоишься о моём удобстве.       В очередной раз выискивая позу поудобнее, Эд ощутил твёрдость, упирающуюся ему в бедро, что стало для него совершенно неожиданным открытием. Но после этого открытия всё внезапно стало таким понятным и очевидным, что Тич не смог сдержать смешка. — Прошу, не смейся надо мной. — Стид выглядел слегка обиженно, видя, какую реакцию вызвали его чувства у Эда. Но это всяко было лучше чем если бы он просто ушёл. — Что ты, я и не думал смеяться. — Тут же принялся заверять его Тич, пытаясь снова выглядеть серьезным, ну или хотя бы озабоченным их общей проблемой. — Значит в этом все дело. В ошейнике? — Но уголки губ вновь взметнулись вверх, возвращая на лицо коварную игривую улыбку. Он приблизился к Стиду, довольно урча ему на ухо. — А ты знаешь, что говорят кошки?       Стид не знал, какую игру затеял его возлюбленный, но ему определенно нравилось, какой поворот приобретали события этой ночи. Эд на его бёдрах слишком прекрасный, шея слегка напряжена, и Стид видит, как ремешок впивается в кожу. Ему нестерпимо хочется его оттянуть. По возможности зубами. — Кошки говорят «Мяу». — Он буквально мяукнул ему на ухо, и единственной мыслью, проскочившей в голове Боннета в этот момент стала мысль, как бы не спустить в штаны, ведь отстирывать такое позорное пятно ему придётся самостоятельно, а он ничего не смыслит в таких бытовых вещах. Вот ведь проблемы аристократии.       Эдвард прижался ближе, его пальцы активно боролись со шнуровкой на штанах Стида. Он как голодное животное, дорвавшееся наконец до вкуснейшее еды. А еда ничего против и не имела.       Напротив, Стид потянулся за поцелуем, ощущая знакомый вкус соли на губах, такой родной, по которому он уже успел соскучиться. Язык юрко проскользнул внутрь. Французским поцелуям Боннета учили отнюдь не в академии.       Соскользнуть с его ног Эду удалось также быстро, как и забраться. Он оказался аккурат меж бёдер Стида, довольно потираясь о них головой, призывая к ласке. Боннет гладит его голову, перебирая вьющиеся пряди, они скользят сквозь пальцы, словно серебряные нити. Стид чешет его, как здоровенного кота, за ухом, где Эд особенно чувствительный, а потому невольно стонет, вжимая голову в плечи. — Ты ведь помяукаешь для меня ещё, правда, дорогой?       И ради такого ласково просящего Стида Эд готов сделать что угодно, хоть превратиться в настоящего кота, лишь бы видеть лицо довольного Боннета. И совсем не важно, как именно он собирается это провернуть.       Разметавшиеся по плечам пряди Стид собирает у него на затылке, крепко сжимает в кулак, чтобы те не мешали, а у Эда пальцы на ногах поджимаются и сердце падает куда-то вниз от вида его напряжённой руки и от осознания власти, которую Боннет имеет над ним в данный момент. Тич хочет довериться, отпустить вечно давящее напряжение и позволить кому-то просто решать за него. Он слишком устал от мыслей о том, как защитить себя и команду посреди безжалостного моря, и как защитить этих же людей от себя. Со Стидом можно было не думать об этом, всё лишнее просто уходило на второй план и не имело значения, пока он рядом.       Расправившись со шнуровкой, Эд запускает пальцы под бельё, и Стид над ним задыхается, абсолютно точно сходит с ума, закинув голову назад и видя на потолке каюты самые настоящие звёзды, кружащие в безумном хороводе. Он думает, что спит, ведь никогда ещё постельные ласки не приносили ему такого наслаждения. Когда Эд вынимает руку из его штанов, взгляд Боннета невольно возвращается к нему, и он видит, как поблёскивают влажные пальцы в мерцании свечи, и как Эд с удовольствием, прикрыв глаза и жадно порыкивая, собирает влагу языком. — Ты на вкус, как океан. — С восхищением, граничащим с одержимостью, говорит он, прежде чем нырнуть с головой в омут.       Эд стягивает его штаны чуть ниже, отмечая про себя, что даже такой простой элемент одежды Стида выполнен из качественного материала. Брюки собираются складками на щиколотках, болтаясь мешающимся мешком, но что Эд, что Стид, не в состоянии встать, чтобы полностью избавиться от одежды, тела ощущаются непомерно тяжёлыми и наполненными чистым желанием.       На показавшийся из-под приспущенного белья член Тич смотрит изучающе, оглядывает с разных сторон и потирается щекой на пробу о бархатистую головку. Стид над ним кажется сам скоро замурлычет от наслаждения, а потому, придерживая за затылок, притягивает его за голову ближе, мечтая погрузиться в желанный рот, чтобы член исчез за влажными от частых облизываний губами.       Эд берёт его постепенно, заглатывая миллиметр за миллиметром, не забывая обласкивать венки языком. Головка упирается в ребристое нёбо, вызванный тем самым рвотный рефлекс заставляет Эда дёрнуться, и колокольчик на его шее вновь оживает, разнося по каюте переливающийся звон, от которого Стид, теряя всякую сдержанность, глубоко толкается во влажный рот, создавая своеобразный цикл из раздражающего звона, толчков и давящегося от их резкости Тича.       Взглядом Стид невольно прослеживает, как дёргается в такт движениям горло Эда, принимая Боннета на всю длину. И как ошейник, впиваясь в кожу, оставляет красные жгучие следы — так и тянет провести по ним пальцами, прочувствовать каждую царапину, а затем проследить тот же путь языком, чтобы вся его шея была влажной и истерзанной. Какого-то чёрта Стид от нескончаемого потока этих мыслей теряет рассудок. А Эд под ним плавится, как под полуденным солнцем: точно также покрывается испариной и по-собачьи высовывает язык. — Я больше не могу. Трахни меня.       Тич поднимается на ноги и одним толчком опрокидывает Стида на кровать, в очередной раз негласно напоминая ему о своей силе, угроза которой на Боннета не распространяется. Он усаживается на него сверху, ощущая даже через ткань холщовых брюк упирающуюся в ягодицы эрекцию. — Терпение, котёнок. Я не хочу причинить тебе боль. К тому же, ты ведь послушный и хороший котик, а в воспитанном обществе никто не использует таких грубых слов. — Стид нежно огладил его плечи, вынуждая наклониться, и поцеловал во влажные, припухшие губы, ощущая на языке свой собственный вкус. — Я очень сильно люблю тебя. — Добавил он, ощущая острую необходимость в том, чтобы просто прочувствовать каждую из этих букв.       Дрожащими пальцами Эд стянул с себя всю одежду, оставив лишь один единственный аксессуар, и теперь атласные простыни приятно холодили разгоряченное тело, а волосы вихрем разметались по постели. Призывно расставив ноги, Эд дразняще мотнул головой, так, чтобы звон вновь наполнил помещение, и посмотрел на Стида, который как раз поднялся, чтобы отыскать среди множества своих вкуснопахнущих флакончиков лавандовое масло. — Прошу, Стид, заполни меня собой. Я буду самым послушным, если ты сделаешь это. — Он захныкал, капризно заламывая брови. — Будешь. — Зачем-то утвердительно повторил Стид и, вновь вернувшись в постель, закинул одну из щиколоток Эда к себе на плечо, придерживая вторую и отодвигая её в сторону.       Скользкие пальцы закружили вокруг отверстия, пачкая кожу рядом влажными разводами. Стид проникал в него неспеша: постепенно в тугое тело протискивался фалангой за фалангой всего лишь одного пальца, лишь спустя продолжительное время позволяя себе добавить второй, а затем и третий. Избытки масла стекали на постель, оставляя за собой жирные пятна, но сейчас эта проблема казалась Стиду, в чьих руках стонал и извивался сам капитан Чёрная Борода, настолько неважной, что он даже не подумал о том, насколько сложно будет отстирываться масло от атласа. У него было нечто дороже тканей, вернее, кто-то, за чью жизнь он бы сжёг всё свое имущество, ни секунды не раздумывая. И эта безграничная привязанность грела сердце сильнее власти над семью морями.       Эд застонал, запрокинув голову и слегка ударяясь о резное изголовье, когда пальцы Стида прошлись по простате, осторожно надавливая и тут же меняя угол проникновения. Ровно настолько, чтобы вызвать лишь отголоски обещанного удовольствия, от которого звенит в ушах и судороги ползут от стоп к икрам. — Вот так, дорогой, всё хорошо, ты молодец. — Стид бережно погладил его член в качестве похвалы и тут же наклонился, чтобы чмокнуть Эда в губы. — Ты готов? — Прошептал он в чужой рот, позволяя Тичу прочувствовать момент близости. — Для тебя всегда, готов, капитан — Последнее слово он выделил особой интонацией, от которой у Стида по затылку пробежали мурашки. Такого Эда: послушного, умоляющего о большем, открытого и нежного — хотелось брать. Без остановки, прерываясь лишь на хаотичные поцелуи, чтобы тела, влажные и горячие, тесно прижимались друг к другу, практически сливаясь воедино.       И Стид редко отказывал себе в своих желаниях.       Приподняв Эда за бёдра, он пристроился меж его раздвинутых ног. Глаза в глаза. Чтобы впитать в себя каждую эмоцию с лица напротив. И чтобы на пике наслаждения сцеловать блаженные стоны с чужих губ. Придерживая свой член и направляя его в раскрытое отверстие, Стид медленно проник в напряжённое тело, второй рукой перехватив руку Эда, чтобы ладони сцепились в надёжный замок. — Скажи это ещё раз, Стид. — Эд зажмурился сжал его слишком сильно, ощущая, как Боннет погружается в него сантиметр за сантиметром. — Что..? — Стид тряхнул взъерошенными кудрями, пытаясь расфокусированным взглядом прочитать на лице Эда, что он хочет услышать. — Что сказать? — Скажи, что любишь меня.       Из зажмуренного глаза по загорелой щеке скатилась одинокая слеза и утонула где-то в чёрных, как океан в шторм, бурлящий морскою пеной, волосах с редкой проседью. Стид осторожно стёр влажную дорожку большим пальцем, на секунду замирая, давай Эду привыкнуть. — Я люблю тебя, Эдвард. — Поцелуй в подбородок. — Люблю. — В нос. — Люблю. — Над верхней губой. — Больше всех на свете. — По очереди в дрожащие от подступающих слёз веки. — Двигайся.       Это было призывом к действию, спусковым крючком, приказом. И сказано таким тоном, будто Кракен на мгновение пробудился вновь.              Стид толкнулся на пробу, слыша, как гулко по каюте разносится дыхание Эда. В такт каждому толчку колокольчик звенел, и Стид отчаянно старался не сорваться в бешеный нечеловеческий темп, чтобы не навредить Эдварду. Уткнувшись носом куда-то в ремешок ошейника, он чувствовал прямо у своего уха горячее влажное дыхание и сдерживаемые из последних сил стоны. И в этом было нечто настолько очаровательное, как Эд не позволял никому кроме Стида видеть и слышать его таким.       Красные полосы чертили на спине Стида пальцы Эда, которыми он вцепился в кожу изо всех сил, просто чтобы удостовериться, что Стид не собирается его бросить. Боннет входил в Эда на всю длину, так что тот давился воздухом, а сердце его колотилось с невероятной скоростью в каком-то беспорядочном темпе. Каждый толчок сопровождался звоном и задушенным сладостным стоном, а член Боннета попадал точно по простате, отчего придерживаемые им в воздухе ноги Эда мелко подрагивали. — Прошу, Стид быстрее, я… — Очередной толчок выбил из его груди воздух и Тич застонал так высоко, что Стид, вопреки его просьбе, замедлился.       Эд заскулил, жалобно, умоляюще, задёргался, пытаясь самостоятельно насадиться на член. Не было хуже наказания, чем показать сводящее с ума удовольствие, а затем оборвать его в процессе. — Бог мой, Эдвард… — Отодвинув седую прядь с его лица, Боннет попытался поймать расфокусированным взгляд возлюбленного. Эдвард глядел на него измученно, то и дело стараясь поймать руками любую часть его тела, чтобы заставить возобновить движение. — Сделай так ещё раз.       И Эдвард сразу догадался, о чём он. Игриво усмехнувшись, Эд картинно приподнял брови и застонал, хватаясь за плечи Стида. Эффект был произведён мгновенно, и Боннет снова толкнулся в податливую плоть, ощущая, как плотно Эд обхватывал его всего: руки обвивали плечи и спину, дрожащие голени легли на поясницу, а нутро принимало член Стида, крепко сжимая в себе.       Толчки ускорились, Стиду пришлось упереться в кровать для удобства, и теперь он резко и беспорядочно вбивался в распластанного под ним, абсолютно потерявшего над собой контроль, Эдварда, на чьей шее от постоянно напряжения образовался краснеющий след. Колокольчик мотался из стороны в сторону, подпрыгивая и надоедливо звеня. Стид уже подумывал стянуть дурацкий ошейник и откинуть куда подальше, но снова отрываться от Эда казалось преступлением. — Стид, я… Я собираюсь… — Томные вздохи перебивали речь и заглушали голос, но Боннет всё равно смог разобрать, что до него пытаются донести. — Вместе. — И их ладони снова нашли друг друга, образовывая замок.       В порыве чувств Эд вцепился зубами в место, где шея плавно перетекала в плечо, где кожа мягкая и чувствительная к любым прикосновениям. Стид забился над ним, как подбитая чайка, двигаясь хаотично и резко, отчего сладкая судорога пронзила тела обоих, и Эд излился себе на живот, пока Стид выплёскивал семя в его тело.       Уставшие, они повалились на постель, превращаясь в безвольную антропоморфную кучу из торчащих в разные стороны конечностей, с запыхавшимся дыханием и влажными спутанными волосами. — Чёрт, Стид, это было охерительно хорошо. Но знаешь, я думаю от этой штуковины правда пора избавиться. — Эд брезгливо оттянул тугой ошейник, пытаясь разглядеть саднящую шею. — Я поговорю с командой на эту тему. В конце концов, мы не можем позволить себе заканчивать каждый наш день подобным образом.       Висок Стида примостился куда-то на разгорячённую смуглую грудь, а пальцы Эда запутались в его волосах. Они задремали слишком быстро. Каждый думал о том, из каких мелочей строится настоящее счастье.