Так себе омега

      — Кур-р-ро-о...       Горячее дыхание опалило затылок. Охрипший, срывающийся на рык голос дрожью отозвался в позвоночнике, от паха поднялась волна тягучей истомы, по коже побежали мурашки. Тяжёлое расслабленное тело, навалившееся на спину Тецуро, напряглось, широкая ладонь огладила его левый бок, обогнула лопатку и скользнула дальше по руке, сжимая предплечье. Другая рука зарылась ему в волосы, слегка поворачивая голову, и в основание шеи уткнулся нос, жадно вдыхающий запах.        — Кур-р-ро-о...       Тецуро вздохнул. Тело уже привычно начало отзываться на нехитрые ласки если не ответным желанием, то его томным предчувствием, хоть и сам он уже порядком затрахался трахаться за последние сутки, кто бы мог подумать, что это может быть так утомительно.       — И ты всё ещё не со мной... — устало прошептал он.       Сопение в шею внезапно прекратилось, и обнимающий его альфа замер. Напряжение в обвивавших его руках изменилось, пальцы на руке и волосах ослабили хватку и будто застыли в миллиметре от кожи.       — Куроо?       И в этом голосе уже не было животного рычания и тяжелого желания, как раньше. Теперь он звучал даже жалостливо и немного удивлённо, как будто на площадке ему сунули в руки баскетбольный мяч и заставили кидать в корзину, и он вообще не въезжает, почему и за что так с ним.       Да ладно. Неужели отпустило?       Тецуро повернул голову, чтобы встретиться с совершенно ошалелым взглядом Бокуто. Со взглядом вменяемого Бокуто. Который, судя по широко распахнутым глазам, резко переходил из состояния альфьего ража в состояние панической атаки. Его кадык дернулся, когда он с трудом сглотнул.       — Куроо... — он практически просипел, и быстрым движением облизнул пересохшие губы. — Куроо. Что я здесь делаю, Куроо?       Тецуро снова вздохнул, и устало уронил голову на подушку.       — Нихерово же тебя накрыло, бро...

* * *

      Вряд ли бы нашёлся кто-то, кто мог бы всерьёз обвинить Куроо Тецуро в низкой самооценке, потому что с самооценкой у него было всё в порядке, и сам он себя никогда не считал каким-то дефектным или неудачным. Но не мог не признавать — омега из него была ну такая себе.       Чтобы заподозрить представителя самого прекрасного из полов в широкоплечем молодце с ростом под метр девяносто, обогнавшим даже самых рослых парней-омег на добрый десяток сантиметров, надо было ещё постараться. Хотя Яку утверждал, что дело вообще не в росте. А вот если бы не его «мудацкая ухмылка» и «волшебный смех задыхающейся гиены», то диссонанс между заявленным полом и внешностью ужасал бы не так сильно. Но кто его вообще спрашивал, этого мелкого зануду с обострённым материнским инстинктом, из которого альфа получился таким же контуженным, как из Тецуро омега. Иногда, когда они были рядом, кто-нибудь обязательно путал их запахи и принимал его за альфу, а Яку за омегу. И это было ещё не так плохо как тогда, когда их принимали за «парочку», а об этом Тецуро не хотел думать вообще никогда, потому что:       — Это как сиба-ину попыталась бы залезть на добермана.       И да, спасибо лучшему другу за то, что вселяет ему в голову эротические кошмары. Кенма только с виду котик, но Тецуро был уверен, что только он знает, какой мелкой паскудой тот мог быть. Сам-то наслаждался свободной жизнью, неподвластный запахам и феромонам, потому что родился бетой к большему удивлению своих альфо-омежьих родителей.       Тецуро родился омегой тоже «к удивлению», потому что омеги, рожая от бет, редко передают вторичный пол своим детям. И дети получаются чаще всего бетами, похожими на омег внешне. Но иногда бывают и исключения — омеги, похожие на бет. Такие, как Тецуро.       Хотя в раннем детстве, когда половой диморфизм у представителей одного первичного пола сглажен, он мало выделялся среди ровесников. Ну, он никогда не был совсем уж мелким, но на редких фотографиях из детского сада и начальной школы были детишки и повыше его, и покрепче.       Но раннее детство — это не тот период жизни, который хорошо хранит память, к тому же у Тецуро были причины не ностальгировать по тем временам. В отношениях родителей ледяное молчание чередовалось с оглушительными скандалами, которые, сколько не затыкай уши подушками, не услышать невозможно. Отец, разрывающийся между работой и попытками сохранить семью. Отстранённая мать, чьи глаза были вечно наполнены каким-то потаённым страданием, и маленький Тецуро не понимал, почему так. И почему мама расстраивается ещё больше, когда он приходит домой чумазый и довольный после игр на улице, и почему волейбол — «неподходящий спорт», хотя отец всегда стремился поддерживать его любовь к активным занятиям.       Когда мать ушла, Тецуро был слишком маленьким, чтобы понимать причины. Уже потом, когда он стал куда старше, отец рассказал и про тяжёлую послеродовую депрессию, усугублённую отсутствием тесной гормональной связи с альфой, и о том, что они были молоды и верили, что их любовь победит биологию, ведь у некоторых получается, но у них не получилось. О том, какой бесконечно одинокой она себя ощущала, потому что при живом муже и сыне её инстинкты кричали, что она покинута и брошена. О том непомерном чувстве вины, лежащим камнем на её сердце за то, что она не могла как следует позаботиться о своём ребенке, за то, что её природа не смогла сформировать связь с собственным сыном, и это сводило её с ума. А связь должна была быть особенно крепкой, если ребёнок — омега. Она была даже долго убеждена, что генетический анализ ошибся, и Тецуро — бета, ведь это бы так многое объясняло.       Отец никогда, никогда не винил её ни за что.       Но маленький Тецуро тогда не знал, да и не понял бы этих причин, и для него правдой было то, что мама совсем их разлюбила и оставила их одних.       Он тогда сильно замкнулся в себе и почти не разговаривал. Даже когда они переехали в Нэриму к бабушке с дедушкой, некоторое время он был довольно замкнут и дружил только с Кенмой, который любит называть это время «до того, как ты стал невыносимым». Отец даже, помнится, отводил его к психологу, но из этих посещений Тецуро запомнил только игрушечных динозавров на полках.       В семье отца все были бетами. Не только его родители, но и его сестра, живущая в Сайтаме, её муж и дети — тоже. И было ли это сознательным решением или нет, но к его вторичному полу никакого пиетета ни у кого не было. Его никак не выделяли ни среди кузенов, ни среди соседской ребятни, и ему это нравилось — быть просто Тецуро. Никто не указывал ему, что он должен или не должен делать только из-за своего пола, как ему положено себя вести, в какие игры играть и с кем дружить. Он бы и сам забыл, что он омега, если бы изредка взгляд не цеплялся непроизвольно за отметку вторичного пола на официальных документах.       А потом Тецуро начал расти. И в этом не было ничего поразительного, просто к окончанию начальной школы он уже каланчой возвышался над сверстниками, и уже мало кто мог поверить ему на слово, что он омега.       «Некоторое несоответствие гендерным характеристикам», как уверял его отца доктор на плановом осмотре перед средней школой, не является чем-то аномальным, и причин для беспокойства не было, хотя «подобная гендерная вариативность была более типична для бет». И, в любом случае, половое созревание должно было всё расставить по своим местам.       Правда, ни его отца, ни Тецуро, и вообще никого в их семье не волновало, что он растёт уж слишком крупным для омеги. И что у них могут быть какие-то причины для беспокойства, никто и не задумывался, пока доктор не сказал, что при сильных отклонениях от физической нормы есть вероятность, что он останется рецессивным, так и не раскрывшимся омегой. Кажется, когда доктор уже перешёл к теме возможной гормональной стимуляции в будущем, отец решил, что с них достаточно, встал и спокойно сказал, что они будут решать проблемы по мере их поступления.       Они никогда не говорили по этому поводу, но Тецуро считал, что отца бы порадовал такой исход. Была ли причина в этом, или в том, что он не чувствовал в себе ничего «омежьего», или развод родителей отложился на нём сильнее, чем он думал, но он и сам хотел бы оставаться бетой до конца своей жизни. Может, это и было желанием пройти по лёгкому пути, но разве это бы всё не упрощало? К тому же, какая из него, чёрт возьми, омега?       Средняя школа разительно отличалась от младшей, в которой никому не было дела до вторичного пола, и даже ранние «первоцветы» не привлекали к себе внимания. Но в средней школе открывался «сезон».       Не считая редких исключений, все омеги и альфы проявляли себя в период с тринадцати до пятнадцати лет. Поэтому самым горячим вопросом в средней школе был не «кем ты хочешь стать, когда вырастешь?», а «чем ты будешь пахнуть, когда раскроется твой запах?». В этот период подростки откровенно разбивались по гендерным группам, и все принимали это как данность. Генетический анализ уже давно был обязательным, так что никто не ждал никаких сюрпризов, все знали, кто они такие. Не стоял вопрос, раскроешь ли ты вторичный пол, вопрос был — когда. Казалось, даже коридоры были наполнены ажиотажем и предвкушением изменений, а из уст в уста гуляли разные мифы и страшилки, хотя вся информация давно была известна и в открытом доступе.       Альфы выделялись сразу, даже до первого гона и без всякого запаха их редко можно было спутать с другим полом. Девочки-альфы были редкостью, куда большей, чем мальчики-омеги, и на параллели у Тецуро таких не было. А молодые мальчишки-альфы не стеснялись демонстрировать окружающим свои новые клыки, которые вырастали на месте молочных, «бетских», и возможно даже мерились ими, у кого больше и длиннее. Тецуро ни разу не удивился бы, если бы застал их за этим занятием, но такого он не видел. Дружбы с альфами у него не сложилось, даже с теми, кто играл вместе с ним в волейбол.       Омеги, уже раскрывшиеся и ещё нет, сбивались в группы почти с самого начала средней школы. Дело тут было не только в подростковом ажиотаже, Тецуро читал, что одинокие молодые омеги тянутся друг другу в поисках комфорта, и ради безопасности стараются держаться вместе. В его классе помимо него было три омеги, один из которых — мальчик, классический такой вариант парня-омеги, невысокий, мягкий и добрый, рядом с которым Тецуро выглядел как тираннозавр. Омеги всегда шептались о чём-то своём, с гордостью демонстрируя, что они ходят в уборную и раздевалку для омег, которыми они, вообще-то, и так были обязаны пользоваться после первой течки.       Тецуро не чувствовал какой-то особой привязанности к другим омегам. Его самого иногда принимали за альфу, в первую очередь из-за роста — без шуток, он был почти выше всех в классе, из-за стремления лидировать в учёбе и спорте, из-за репутации человека, которого невозможно смутить. Но он без стеснения демонстрировал отсутствие альфачьих клыков, ради бога, если бы Тецуро мог выбирать свой пол, то уж точно не выбрал бы быть альфой.       Беты — вот где была его ниша. Может, потому что он вырос среди бет и почти все его самые близкие люди были бетами, но комфорт он чувствовал только среди тех, кто с самого детства знал, что мир для них никогда не раскроется в калейдоскопе новых ароматов. Приземлённость, нацеленность на учёбу, ироничное отношение к гендерному вопросу — это то, что часто объединяло его ровесников-бет, и Тецуро это нравилось. Он чувствовал себя среди них своим и не хотел, чтобы это изменилось.       Он никогда не скрывал, что он омега. Но, справедливости ради, он и не кричал об этом на каждом углу. Начиная с того, что ему просто пришлось бы это доказывать, потому что «да, Куроо, конечно ты омега, старая шутка не стареет, ха-ха». Да и какой смысл, если он мог так и остаться «нераспустившимся цветком»?       К пятнадцати годам Тецуро подошёл в святой уверенности, что так и будет, и он так и останется «тем высоким бетой с дурным языком». И хоть он и знал матчасть, что теоретически его омега может объявить о себе вплоть до двадцатилетия, он просто не верил, что что-то изменится в его жизни. По его мнению, он вообще ничем не отличался от бет. Его половое созревание проходило по абсолютно стандартному «бетскому» сценарию, с мокрыми снами и внезапными неловкими стояками просто потому, что одноклассница, по его мнению, слишком эротично сжимала колбу на уроке химии.       В его теле не происходило никаких трагических изменений, никаких особенных ароматов он не чуял, одноклассники продолжали пахнуть так же, как обычно, хотя Тецуро предпочёл бы, чтоб они пахли поменьше, особенно в раздевалках. Он был омегой только на бумажке, но по жизни был бетой, ему нравилась эта жизнь без запахов, ему нравились девушки-беты, ему даже в голову не приходило, как ему может понравиться альфа, когда они как минимум его подбешивают. Да даже парней-бет он и то находил более привлекательными, чем альф.       Тецуро был уверен, что до конца своей жизни не раскроется как омега.       И его раздражало, когда в этом его убеждении с ним не соглашались.       И в первую очередь с ним не соглашался Кенма, его лучший друг и названный младший брат, тот самый человек, который знал буквально все его секреты.       — Что это, по-твоему, такое? — спрашивал Кенма.       — Это моя постель!       — Пять подушек. Три одеяла. Два покрывала. Это омежье гнездо, Куро.       — Это моя восхитительно уютная постель!       Нельзя судить человека за любовь к комфорту! Ну да, постельных принадлежностей может было слегка с избытком. Но это его детская привычка устраивать уютный форт из одеял и подушек, ещё с тех времён, когда он прятался в нём от родительских скандалов. Он и уснуть нормально не мог без этого ощущения защищённости, это не было тем же самым, что и омежье гнездо! Он слышал и читал, как омеги устраивают себе лежбища из вещей, пропитанными запахами их альф и их собственными, но это было совсем другое. Он и запахов никаких не чуял!       — Ты на мне виснешь постоянно, — не сдавался Кенма.       — Я люблю тебя, а ты какие-то гадости в ответ придумываешь!       Это было просто возмутительно. Да, омеги известны потребностью в тактильном контакте, но Кенма — даже, на минуточку, не омега — один из самых близких ему людей, так он выражает свою привязанность. Это совсем не то же самое!       Осенью третьего года он даже обзавёлся подружкой — Хана-тян играла за либеро, была смешливой, лёгкой на подъём бетой, считала Тецуро клёвым, а его шутки — смешными. Так что свои пятнадцать Тецуро встретил вполне довольный собой, своей жизнью и будущими перспективами. Средняя школа подходила к концу, у него была чудесная девушка, и впереди его ждало только хорошее.