***
— Ты умеешь ими пользоваться, — Юма не спрашивал. Ему не нужно было, когда Хьюс, избавленный усталостью от своей обычной бдительности, взял палочки правильно и только через несколько секунд перехватил так, как всегда держит при тамакомовцах. Хьюс бросил на него неприязненный взгляд. — Какое тебе дело? — Просто заметил, — Юма пожал плечами. Снова стало тихо — было раннее утро, и половина членов Тамакомы отсутствовали, а другая — спали. Не с кем поговорить, нечего делать. Юма не был голоден, но не хотел пока уходить на крышу, поэтому сидел на диване и наблюдал, как напарник расправляется с остатками вчерашнего ужина. В отличие от Хьюса, на дежурстве он совсем не устал. — Почему он зовёт тебя по фамилии? Вопрос был неожиданным. Юма, настроившийся на мерное цоканье деревянных палочек о керамику, моргнул и перевёл взгляд на Хьюса. Оказывается, тот уже закончил. — Не знаю. Эти два слова прозвучали не беззаботно, как должны были, а до странного потерянно, и Юма сказал ещё немного: — Думаю, это правила японцев. Отец рассказывал мне, что в Японии знакомые обычно обращаются по фамилии. Затем он вспомнил робкое "Юма-кун" Чики и задумался. Казалось, это правило работало не со всеми и не всегда; Юма был более близок с Осаму, чем с Чикой, но капитан продолжал использовать его фамилию. Должен ли он делать то же самое? В тот первый день в классе Юма не особо задумывался об этикете и действовал по уже укоренившемуся алгоритму: улыбайся, не будь слишком формален и не притворяйся зажатым. Возможно, ему следовало... — Юма. Юма моргнул. — Ты отвлёкся, — с толикой чего-то, что было подозрительно похоже на удивление, сказал Хьюс и поставил перед ним кружку. От неё исходил пар. Только теперь Юма почувствовал сладкий и густой запах какао — и ох, он и правда отвлёкся, раз Хьюс посчитал его достойным своей жалости и успел заварить им по кружке. Похоже, он всё-таки устал. — Спасибо, — обронил Юма и выкинул из головы мысли об обращениях. (Когда через пару часов Осаму, помятый, невыспавшийся и со следом от ручки на щеке — невероятно милый — втащил себя в кухню, Юма встретил его словами "Доброе утро, Микумо". Следующие несколько минут капитан кашлял, подавившись воздухом, а когда откашлялся, попросил его больше так не делать.)***
Замок щёлкнул, и дверь с едва слышимым скрипом открылась. Вышедший человек на мгновение замер. Сквозь ветер Юма мог слышать спокойное дыхание и знакомый ритм шагов: уверенный, устойчивый, тихий, не похожий на обманчиво расхлябанный Джина, хищный шефа Риндо или напряжённый и часто торопливый Осаму. Эти шаги приблизились и остановились. — Они часто уходят гулять без тебя, — сказал Хьюс вместо приветствия. Он встал на метр левее от Юмы, который сидел на парапете, поджав колени к груди и слабо их обняв, и смотрел на Микадо. Высокомерия в его голосе не было. Может быть, он смягчился после месяцев жизни в Тамакоме. Расслабился, пообвыкся; принял заботу окружающих. Или он счастлив, что Тамакома-2 прошла тест и была допущена к участию в экспедиции, а межличностные связи здесь ни при чём. Юма не знал. Но в руках у него снова оказалась кружка с какао. Пальцам, похолодевшим, но не онемевшим от колючего ночного мороза, было горячо и немного больно — если бы это было натоящее тело, Юма бы уже обжёгся; вид на россыпь ярких огней вдалеке застилал пар, а нос щекотал сладкий, но слабый из-за ветра запах. Было и тепло, и почему-то грустно. — Ага, — после долгого молчания ответил Юма. Конечно, он знал это. Они были знакомы друг с другом гораздо дольше, чем с Юмой, и проводили много времени вместе — до такой степени, что в некоторые недели Юма видел Джина чаще, чем их. (И Джин стал гораздо ласковее с ним, чем был раньше. Где бы они ни были, старший всегда молча предлагал ему крекер или, если крекеров не было, обязательно похлопывал по голове или плечу. Как бы Юма ни хотел отрицать правду, он больше не умел лгать себе.) — Но ничего не изменилось, — продолжил он, игнорируя пустоту в груди. — И я не потащу свой отряд на дно. Рядом с ним Хьюс молчал. Казалось, он о чём-то думал. Когда сквозь пар Юма снова смог видеть огни города, напарник задал короткий и расплывчатый вопрос: — Почему? Почему он следовал за этими людьми? Почему сдался, даже не попытавшись? Почему влюбился? Юма повернул голову и с кривой улыбкой посмотрел напарнику в глаза. Там были непонимание, и любопытство, и намёк на жалость, но ничто из этого почему-то не задевало. Наверное, потому что Хьюс всё-таки стал мягким. — Не знаю.***
Вокруг царил хаос. Трионовые воины топтали остатки жилого района, Чика методично стреляла во вражеские войска и укрепления, кричали бегущие к кораблю японцы. Их план тихо вторгнуться в несколько НИИ Афтократора и сбежать, эвакуировав захваченных людей с Мидена, провалился на слове "тихо". Не потому, что Тачикава всё-таки отпустил Хьюса (накачав его снотворным и оставив на поляне в пригородном лесу без триггера). Просто их засекли слишком рано. У них было не менее пяти часов до пробуждения Хьюса и дополнительные час-два, пока он доберётся до своей стороны; встроенные в триггеры чипы должны были глушить их трионовые подписи для приборов малой и средней чувствительности, и каждый в команде проникновения использовал хамелеон. Этого было более чем достаточно для того, чтобы попасть в город, добраться до всех целевых мест и ворваться в них. Хаос в рядах противника играл бы им на руку, особенно когда другие команды напали бы на дворец. Но их заметили ещё на подступах. Теперь Юма прикрывал отступающих товарищей и гражданских вместе с ещё несколькими бойцами Границы, бдительный, но вместе с тем лёгкий и удовлетворённый — он нашёл и передал Реплику в руки Осаму, который уже вернулся на корабль. Даже если он не выживет здесь, Реплика поможет их отряду вместо него. Этого достаточно. — Юма! Юма выскользнул из-под атаки поцарапанного бамстера и бросил взгляд туда, откуда донёсся голос. Сквозь пыль проступил знакомый силуэт. ...Хьюс? Удивление сбило его шаги; Юма неловко спрыгнул с обломков смотровой башни — достаточно высоких, чтобы видеть почти всё поле боя, и не настолько голых, чтобы мгновенно стать целью снайперов или дальнобойных трионовых солдат — и приземлился перед бывшим напарником. Хьюс выглядел плохо. Он был весь в грязи и крови; его лицо от низа левой щеки до переносицы рассекал неприятный порез, наспех обработанный, но ещё кровоточащий; в глазах танцевали огоньки гнева и отчаяния. — Они уже сменили бога? — выдохнул Юма. Человек перед ним дёрнулся, как от удара, но не выглядел удивлённым тем, что он что-то знает. — Да, — проскрежетал Хьюс, ещё более злой, ещё менее рассудительный, заметно пытаясь взять себя в руки — хотя бы ненадолго. Плечи Юмы опустились. Он оглянулся на опустошённое стараниями Чики поле боя и увидел, что побег почти завершён; у него и Хьюса была минута. — Что ты собираешься делать? — спросил Юма, вглядываясь в глаза бывшего напарника. Он не раз видел такие глаза на войне — жажда мести, дикое желание убить, горе, боль и много чего ещё. Если Хьюс решит мстить, остановить его будет невозможно. — Я убью фракцию Хайрэйна. Тогда он умрёт. Нет. — Вернись в Границу, — Юма заставил себя выпрямиться и говорить; отчаянная, но жизнеспособная идея ворвалась в его мысли,— Используй следующие несколько лет, чтобы стать сильнее, а после возьми меня с собой. Но если он откажется от мести... — Что? — удивление на секунду приглушило пламя, горящее в глазах Хьюса, и Юма ощутил триумф. — Я помогу тебе, — сказал он. Тогда Хьюс сможет найти своё счастье на Мидене так же, как я нашёл своё. Время утекало, как песок сквозь пальцы, но Юма продолжал смотреть в серые глаза и ждать. Он не обращал внимание ни на зов оператора по внутренней связи, ни на приближающееся подкрепление Афтократора, ни на грохот выстрелов Чики. Его сердце колотилось о рёбра, пока он ждал и ждал. И наконец Хьюс кивнул.***
— Юма, ты удивительный. После кучи бумажной волокиты, написания отчёта, проверки медицинских показателей — которая прошла подозрительно гладко, потому что у Юмы не взяли кровь, хотя должны были — и долгих и крепких групповых объятий в Тамакоме Джин вылетел вслед за ним на крышу. — Ты удивительный. Глаза старшего сияли от восторга и радости. Юма не мог не чувствовать напряжение, хотя догадывался, что Джин имеет в виду. — Вы о возвращении Хьюса? — рискнул спросить он. Старший подошёл, уже немного успокоившись, и по-отечески растрепал ему волосы. Это было знакомо и даже приятно. В груди потеплело. — Именно так, — широкая ладонь осталась на макушке — её температура и вес давали некое подобие утешения, несмотря на то что Юме изначально не было грустно. — Лично я хотел, чтобы он вернулся, но не стал просить кого-либо из вас троих уговорить его, потому что не видел так далеко вперёд. Тут уж распорядилась сама судьба. — Вот как. Юма улыбнулся. — Теперь с ним всё будет в порядке? — Да, — кивнул Джин. Он казался серьёзным, немного мрачным — потому что не притворялся разгильдяем — но его взгляд был спокойным и добрым. — Теперь вы все можете отдохнуть. Хорошо.***
— Почему ты тогда позвал меня? Они встретились впервые за несколько месяцев. Порез на лице Хьюса давно превратился в тонкий светлый шрам, волосы отросли до середины шеи, а сам он стал ещё более молчаливым, чем когда только попал в Тамакому. Он выглядел взрослее, чем Юма помнил. (В груди от этого неприятно кольнуло.) — Я не собирался тебя звать, — Хьюс начал медленно, задумчиво. Юма ждал — прямо как в тот день на Афтократоре — и пил какао, который сегодня заварил для них двоих сам. Был поздний вечер. Члены Тамакомы утром, когда Хьюс прибыл после нескольких недель проверок и допросов в генштабе, устроили приветственную вечеринку: ничего излишнего, просто совместный обед с немного неловкими, но тёплыми разговорами. После этого Хьюс ушёл в свою комнату — в ту, где жил до экспедиции и где так и остались все приобритённые им на Мидене вещи. А теперь он сидел на диване в гостинной. Выглядело так, словно бывший напарник ждал здесь чего-то. Юма не знал, так ли это, но решил воспользоваться шансом и поговорить. — ...Но потом подумал, что могу узнать обстановку у тебя; больше никто из Границы не стал бы говорить со мной после того, как я вернулся на свою сторону, — тихий низкий голос ввинтился в уши Юмы, и он моргнул. Хьюс замолчал. А через несколько секунд подметил: — Ты отвлёкся. — Я не отвлёкся, — в глазах знакомо кольнуло, и Юма прищурился,чтобы почерневшие зрачки не было видно за ресницами. — Ты моргаешь, как дурак, когда тебя вырывают из мыслей, — отрезал Хьюс. Прозвучало не слишком обидно, но всё равно захотелось надуться. Юма сдержался. С пренебрежительным фырканьем, означающим "Я тебя уел, и мы оба это знаем", бывший напарник продолжил: — Когда я тебя нашёл, ты не дал мне и слова сказать. — Если бы я этого не сделал, ты бы уже был мёртв. Замолчали. Юма поставил пустую кружку на стол и откинулся назад; всё его тело обмякло и расслабилось. Джин был прав, когда сказал, что Тамакома-2 может отдохнуть — последние дни были на удивление мирными. Рейтинговые турниры среди ранга А ещё не скоро, Реплику уже восстанавливают в генштабе, и Осаму разобрался со своим семпаем. Даже подруга детства Чики должна выйти из комы в ближайшие две недели. Юма прикоснулся большим пальцем к кольцу. Если и Хьюса удастся убедить отказаться от мести, то... — Юма. Он моргнул прежде, чем даже понял, что сделал это. — О чём ты снова задумался? — голос Хьюса звучал наполовину раздражённо, наполовину просто устало. Губы Юмы сжались в тонкую линию. — Ни о чём, — отмахнулся он. — Просто хочу отдохнуть. Пойдёшь со мной завтра в парк? Тебе же теперь можно. Хьюс нахмурился, но кивнул. — Что насчёт твоих друзей? — спросил он через минуту. — Ты их не приглашал? Ай. — Они сказали, что идут на свидание, — Юма пожал плечами. — А что? Ты хотел бы их пригласить? Бывший напарник посмотрел на него, как на побитого щенка. — Ты всё ещё влюблён в него, — подытожил Хьюс неприятно уверенным тоном. Юма фыркнул. Почему ты всегда так легко находишь способы меня уязвить? — Это неважно, — ответил он. Бывший напарник смерил его пронзительным взглядом и медленно встал. Пустые кружки от какао оказались в его руках. Было ли это сочувствие? Жалость? Юма посмотрел, как Хьюс уходит мыть посуду за двоих, и тихонько вздохнул — такая забота иногда и приятна, и обидна. Старый добрый Хьюс. Юма хотел поговорить с ним о его планах на будущее: мести, тренировках, развлечениях — что бы это ни было, и рассказать причину, по которой живёт в трионовом теле. Но, что ж, это может подождать до завтра. (Или до следующего месяца; каждый раз, когда он и Хьюс разговаривали — неважно, где они были — всё сводилось к чему угодно, только не к серьёзным темам. Позже Юма заметил, что его снова-напарник делает это специально. Наверное, это хорошо. Возвращение на Миден было долгим, и Хьюс вполне мог отказаться от своей мести ещё в пути. Юма на это надеялся.)***
— Ты не сможешь скрывать это вечно. Голос Хьюса был как всегда твёрдым, но приглушённым — они сидели в кафе, за столиком у окна. Было не так шумно, чтобы они могли разговаривать нормально. Юма пожал плечами. — Я и не собирался, — сказал он, — И... Хьюс, ты действительно думаешь, что он не заметил? Взгляд Юмы оторвался от двух удаляющихся фигур за окном и перешёл на Хьюса. (Чёрная водолазка и бежевое пальто ему очень шли — по сравнению с Юмой в его старой фиолетовой толстовке он выглядел даже слишком хорошо.) Лицо Хьюса застыло. — Значит, он знал всё это время? — Нет, только последние два года, — Юма приподнял уголки губ. — Примерно с тех пор, как они начали встречаться. Напарник нахмурился в выражении "Здесь что-то не так, и меня это раздражает" и задал другой вопрос: — Вы говорили об этом? — но Юма по его взгляду мог сказать, что он уже знает ответ. Нет. Они об этом не говорили. Просто однажды, когда Юма спускался вечером с крыши в гостинную, он наткнулся на Осаму и Чику — они сидели бок о бок и пили чай, тихо разговаривая — и встретился взглядом с капитаном. Вина, неловкость, смущение — Осаму через секунду отвернулся, а Юма... заставил себя оступить от дверного проёма и уйти. Не о чём думать, нечего объяснять. Если капитан решил пустить всё на самотёк, Юма подчинится. — Юма, — он моргнул — ему не удалось избавиться от этой привычки, как бы он ни старался — и обратил внимание на устало-раздражённый, но неуловимо мягкий голос Хьюса. — Есть что-то ещё. Ты слишком часто уходишь в себя в последнее время. Ах... уже пора. Юма провёл большим пальцем по кольцу и выпалил: — Я умираю. В маленьком пузыре, отделяющем их от будничного шума их любимого кафе, стало холодно и тихо. Хьюс не выглядел удивлённым. Однако они были знакомы достаточно долго, чтобы Юма уловил напряжение в плечах и чуть сжатых пальцах, в неестественно пустом лице и цепком взгляде, который уже устремился к чёрному триггеру в форме кольца. — Это причина, по которой я живу в трионовом теле, — добавил Юма. — Но ты уже догадался, да? Да. Реакция Хьюса сказала всё. — И ты не говорил об этом раньше... — Потому что ты всегда переводил тему, и в конце концов я решил подождать, — Юма слабо улыбнулся, — Но теперь тебе пора выбирать, Хьюс. У меня осталось не больше года. Хьюс молчал. Выражение его лица казалось мрачным и холодным; было очевидно, что он задумался. Но ответ пришёл очень скоро. — Нет, — взгляд Хьюса был противоречивым, но тон — резким и уверенным. (Юме это в нём очень нравилось. Кажется, он всегда готов решить и принять последствия, какими бы ужасными они ни были.) — Это был твой план с самого начала, — с острой гранью в голосе, но без злобы или даже едкости продолжил напарник, — Позволить мне пожить спокойной жизнью, чтобы заставить отказаться от мести. Так? Юма ухмыльнулся. — Как и ожидалось, ты очень сообразителен, Хьюс, — а потом лёгким тоном задал тяжёлый вопрос, — Думаешь, план сработал? Напарник посмотрел на него, как на раздражающего, но милого щенка, и вдруг его плечи бессильно опустились. — Да. Да, твой план сработал, кретин.***
Это случилось снова. — Интересно, как бы ты помог мне на Афтократоре в таком состоянии, — ворчал напарник со своей обыкновенной надменностью, пока на спине нёс Юму к ближайшей свободной скамейке. Но его пальцы слабо дрожали, а плечи, на одно из которых Юма так удобно положил подбородок, были напряжёнными. Хьюс испугался. Наверное, странно видеть, как кто-то идёт и говорит что-то, а потом вдруг падает в полубессознательном состоянии. — Прости, — выдохнул Юма в воротник куртки напарника. Голова была такой тяжёлой, что ни думать, ни даже открывать глаза не хотелось. Но он должен был хотя бы попробовать снять напряжение, повисшее между ним и Хьюсом. — Знаешь, — забормотал Юма, — у тебя очень удобная спина. Я бы уже заснул, если бы мог. Шаги Хьюса сбились. — Придурок, — вздохнул он. Юма с удовольствием заметил, что чужая шея у него под щекой стала менее скованной и покрылась мурашками. — Ты смущён, Хьюс? — он решил немного подразниться. — Я не вру. Она тёплая и широкая, как моя кровать; если потом я снова упаду, ты понесёшь меня? Стало ещё теплее. Юма довольно вздохнул, про себя думая, не переборщил ли. Раньше он так не шутил, потому что они не были сильно близки, но смущать Хьюса оказалось забавно. Может быть, стоит делать это чаще. — ...Раздражаешь. Ты слишком много общался с Джином, — фыркнул Хьюс и остановился. — Слезай. Через секунду Юма оказался на скамейке. Кажется, напарник потрудился присесть так, чтобы ему, ссаживаясь, не пришлось даже просто стоять. Приятно. — Спасибо, — сказал Юма, растекаясь по холодной деревянной поверхности. Он так и не открыл глаза, но слышал, как Хьюс шуршит карманами куртки — скорее всего, достаёт телефон, чтобы позвонить тамакомовцам и попросить забрать их. Сегодня они, как это часто бывает в последние месяцы, гуляли в небольшом полуразрушенном парке на окраине Микадо. Юма до сих пор не знал точно, почему, но Хьюс взял в привычку вытаскивать его куда-нибудь каждый раз, когда Осаму и Чика шли на свидание. Да он и не хотел знать. Важно было то, что это оказалось весело и по-своему расслабляюще — Хьюс обычно колючий и вредный, но его забота настолько своевременная и вездесущая, что проводить с ним время даже слишком приятно. (Юма не был уверен, что поступает правильно, позволяя себе и Хьюсу ещё больше привязываться друг к другу. С другой стороны, ни Реплика, ни Джин не позволяли ему всерьёз думать о том, чтобы вернуться в мир наверов.) — Не спи, — позвал Хьюс, — Как никто ещё не заметил? Ты постоянно витаешь в облаках и отключаешься. — Заметил. Осаму, — промычал Юма, прислушиваясь к ощущению тёплой ладони с длинными от игры на пианино пальцами у себя на лбу. Наверное, он действительно плохо выглядит, если напарник стал таким тактильным. — Но я сказал, что всё в порядке, и он больше не подходил. — Неужели он так просто поверил? Хотя оно было скрыто, Юма чувствовал презрение Хьюса. Ему уже давно стало ясно, что напарник недолюбливал Осаму за отказ решать проблему с его чувствами. (Мило. И немного глупо.) — Он отличается от нас, Хьюс, — тихо, но твёрдо сказал Юма; ему наконец-то хватило сил открыть глаза. — Его не заставляли сталкиваться со своими проблемами, как тебя и меня. У него есть недостатки, и у нас тоже, как и у всех в мире. Хьюс казался огорчённым. — Ладно, — спустя несколько секунд напряжённых гляделок выдохнул он, очевидно, признавая своё поражение. (Тогда Юма ещё не знал, но из всех своих знакомых и друзей Хьюс позволял побеждать себя в спорах только ему.)***
Маленькую светлую палату заполнила неловкая атосфера. Юма ожидал, что его сердце, теперь живое и громкое — и он всё ещё не мог поверить, что не мёртв, что зря накручивал себя годами и едва не решил сбежать в мир наверов, несмотря на успокаивающие слова Джина и мягкие уговоры Реплики — будет колотиться, как годы назад, когда он только вступил в Границу. Но... Сейчас он не чувствовал ничего такого. Там была привязанность, тёплая, как летняя ночь, и по-семейному глубокая, но на этом всё. Юма больше не чувствовал той прилипчивой влюблённости, с которой жил так долго, что казалось, будто всю жизнь. (На самом деле, когда он думал об этом, в его голове вспыхивал образ совсем другого человека.) — Куга... — Юма моргнул, но Осаму не заметил, поглощённый почти ощутимыми смущением и виной. Он замолк. — О чём ты хотел поговорить? — мягко подтолкнул Юма, глядя на капитана — отсутствие глубины сбивало с толку, но не было критичным. Пока он жив, неважно, два у него глаза или ни одного. — Мне очень жаль, — наконец заговорил Осаму; он встал и поклонился, продолжая, — за то, что я игнорировал тебя и твои чувства. Когда ты... упал в генштабе, мы все испугались. Тогда я подумал, что... что у меня больше никогда не будет шанса поговорить с тобой. Так что... прости. Его голос заметно дрожал. Юма смотрел на него — двадцатиоднолетнего парня, который повзрослел, но остался самим собой, который был добрым, сильным и храбрым в бою, но трусливым в обычной жизни — и не мог не задуматься. Почему? То же самое однажды спросил у него Хьюс. Почему Юма влюбился? Почему разлюбил? — Всё в порядке, Осаму. Наверное, потому что я дурак. Дурак, который принял интерес за любовь. — Я люблю тебя, — Юма насладился тем, как вздрогнула с возрастом ставшая шире спина капитана, и лукаво улыбнулся, — но только как друга. Реплика как-то говорил ему, что, сколько бы лет ему ни исполнилось, у него всё ещё мозг впечатлительного одиннадцатилетнего ребёнка. Оказалось, что это не так — сейчас его телу было около шестнадцати; он и сам заметил, что перерос тот детский интерес, который питал к Осаму, пройдя растянувшийся на долгие годы переходный возраст. Юма взглянул на свою правую руку. По неестественно бледной коже струились розовые линии кровотока, одновременно жуткие и прекрасные. То же самое с левыми ногой, боком и, наверное, глазом — он не видел, потому что повязку пока не сняли. Вот что отец имел в виду, говоря, что спасёт его. — Хорошо, — раздался полный облегчения голос. Юма моргнул и улыбнулся в ответ на улыбку капитана. Осаму выглядел так, словно гора свалилась с его плеч: счастливый, лёгкий — такой, каким Юма хотел бы видеть его и всех остальных своих друзей всегда. Но я понял, что чувствовал к нему, лишь недавно. Наверное, это хорошо, что Осаму не осмелился поговорить с ним раньше. — Теперь иди на дежурство, капитан, — шутливо махнул левой рукой Юма, чувствуя, что теперь им обоим нужно побыть одним. — Или к Чике. Я никуда отсюда не денусь, даже если захочу. Осаму улыбнулся ещё шире. — До завтра, Куга, — попрощался он и бодрой, но расслабленной походкой вышел из палаты. Ровно через секунду вошёл Хьюс. — Ты подслушивал, да? — безмятежно поинтересовался Юма. Напарник выглядел так себе. Тени под глазами были болезненно заметны, и старый шрам выделялся сильнее, чем обычно — настолько, что Юма, уже давно привыкший к этой бледной ровной полосе, обратил на неё внимание. — ...Не думал, что у тебя станет больше мозгов после комы, — едко протянул Хьюс. Вау, он зол. Юма почувствовал, как совесть впилась ему в горло, и сглотнул. — Извини. Всё правда выглядело так плохо? — Твоё трионовое тело покрылось трещинами и задымилось, а потом взорвалось, — Юма поморщился. — А когда мы подошли, ты был весь в крови и кашлял ею. Ай. Жгучий взгляд напарника был почти ощутим. Юма сжался и посмотрел в окно, на освещённые солнцем деревья и здания, понимая, что здорово всех испугал, но не зная, что сказать Хьюсу. Ни он, ни Реплика не были уверены, когда это случится, а Джин молчал, точно зная, что Юма попытается уйти в уединённое место и умереть тихо. (И оставить после себя ещё один чёрный триггер. В конце концов, он не хотел, чтобы кто-либо видел его изуродованное мёртвое тело.) — Кретин, — раздалось устало, и Юма вдруг понял, что его вредный, но заботливый напарник его обнял. — Ага, — слабо посмеялся он, обнимая Хьюса в ответ. Было тепло, безопасно и уютно. Как в кровати в его комнате в Тамакоме. Юма и правда такой кретин, что понял себя только сейчас. Это всегда был не Осаму, а Хьюс.***
— Ты так и не объяснил, почему отказался от Осаму. — М, правда? Они шли бок о бок по тому самому парку, где Юма впервые покатался на спине напарника. Была поздняя осень; холодный ветер колол кожу, вокруг валялись жёлто-зелёные листья и щебень. Приходилось постоянно вытирать сопли, и Юма уже не раз споткнулся неловкой левой ногой о трещины в кирпичных дорожках, но было... хорошо. Тихо, спокойно и приятно. — Просто я понял, что перепутал дружбу с любовью, — заговорил Юма — и ох, слышать вместо детского голоса полностью сформировавшийся баритон всё ещё было странно. — Осаму стал моим первым другом. К тому же, моё тело тогда только вошло в переходный возраст. — Вот как, — Хьюс повернул направо, к полуразвалившейся беседке, и Юма плавно последовал за ним. — А ещё... в тот день в генштабе я вспомнил не Осаму, когда думал, что вот-вот умру. — Тогда кого? Они остановились у входа в беседку, встав так близко друг к другу, что соприкасались плечами. Между ними разлилось напряжение — оно было где-то там с тех пор, как Хьюс обнял Юму в палате. В каждом взгляде, в выражении лица, в случайном прикосновении и сказанном слове. В основном это была вина Хьюса — Юма не мог не заметить, что большая часть личных границ, которые они держали друг против друга, стёрлась его усилиями. Поэтому теперь Юма сам шёл в атаку. — Ревнуешь? — легко спросил он, наблюдая. Хьюс поджал губы и лишь немного надменно фыркнул: — С чего бы мне? Нервничает. — Не знаю. Подумал, что ты можешь быть собственническим, — поддразнил Юма. — Потому что раньше ты не давал мне зацикливаться на капитане. Хьюс нахмурился. Это было уже привычное выражение "Здесь что-то не так, и меня это раздражает", которое Юма успел хорошенько запомнить и полюбить за всё время их знакомства. — ...Ты издеваешься, — заметил Хьюс, как всегда проницательный. — Это был я? — Ага, — Юма вышел немного вперёд и развернулся, чтобы они стояли лицом к лицу. — Это был ты. Между ними не было и половины метра. Глаза Хьюса загорелись, а уголки губ едва уловимо приподнялись — он понял всё без слов. — Значит, ты будешь со мной? — Кажется, я с тобой уже много лет, — лукаво ухмыльнулся Юма. Затем его лицо приняло другое, более мягкое выражение. — Да. Да, я буду с тобой. Ни с кем, кроме тебя.