Люблю тебя в последний раз

Пак Вонбин всей душой желал, чтобы стационарный телефон исчез из этого прекрасного места. Он гипнотизировал его взглядом добрые полчаса, пока Чанён, пробираясь через коридор в кухню, не отвлёк его своими громкими шагами. – И давно у тебя эта штука? – Ты про телефон? – как всегда, зевая, словно прошлая ночь прошла куда-то мимо него, Чанён налил один стакан воды, а второй поставил прямо возле Вонбина. – Да вот как уже восемь лет. Я особо не считал, если честно. У меня небольшие проблемы с математикой. А что такое? Вонбин отрицательно покачал головой. Наверное, даже слишком сильно, раз Чанён отставил стакан в сторону и уставился на парня своим очаровательно сонным Ты-явно-что-то-скрываешь взглядом. – Мне отключить телефон? «А ты правда можешь?» – пронеслась в голове глупая и до боли наивная мысль, из-за чего Вонбин тут же впился ногтями в кожу. Вонбин потёр шею, что уже пошла красными пятнами под одеждой. Хлопковая футболка вдруг стала натирать кожу, а дырка на носке, которую он заштопал прошлой ночью, казалось, вот-вот треснет. Вонбин потянулся за стаканом, но на полпути замер в нерешительности. Разговор прошлым вечером всё ещё эхом откликался в стенах. Вонбин поднял взгляд на Чанёна, пытаясь понять, чего именно тот от него добивался. Сонный, с торчащими во все стороны волосами, в мятой футболке и в задравшихся до колена пижамных штанах, Ли Чанён напоминал самого очаровательного парня на свете. Может, именно это Вонбина и смутило – факт того, что теперь они оба смотрели друг на друга иначе. Или так продолжалось уже давно? Тогда почему Вонбину вдруг стало неловко? Какой момент всё изменил? Была ли эта правда, что начертила между ними линию? Или правда, что сблизила этих несчастных сильнее? – Я выбросил свой телефон, когда уехал из Сеула, — вдруг откровенно произнёс Вонбин и снова опустил взгляд. Чанён бесшумно присел рядом, едва касаясь своей ногой его ноги. – Оставил только пейджер на случай чего-то чрезвычайно важного. Я не хотел ни с кем общаться. Разорвал связь. Звуки прошлого слишком пугают меня или я просто не готов признаться, что не хочу сталкиваться с реальностью происходящего, когда я здесь, в Ульсане. Рядом с тобой. Всё это время Чанён слушал, затаив дыхание. Голос Вонбина – надтреснутый и негромкий, плавный и обволакивающий, словно сон в летнюю ночь, — заполнил кухню. В глазах Пака читалась меланхолия, а голос звучал подобно музыке. Последнее предложение Вонбин произнёс чуть тише, но Чанён услышал. Конечно, Ли Чанён услышал, а иначе не мог. Горячая ладонь Чанёна опустилась на бедро и крепко его сжала. Вонбин прикусил губу. Слишком жарко. – Это нормально – бежать. Это нормально – бояться. Мы не можем сразу стать сильными и столкнуться со своими проблемами вот так вот просто, лицом к лицу. Мы же все люди, Вонбин-а, и мы такие, какие мы есть. Вонбин спрятал лицо в ладонях и промычал что-то нечленораздельное, качаясь на стуле из стороны в сторону. – Прекрати быть таким, Ли Чанён, – наконец смог произнести он, откидываясь на спинку стула. Кадык двигался вверх-вниз, а руки оказались скрещены на груди. – Что ты имеешь в виду? – Чанён опустил локти на колени и смотрел на парня со смесью непонимания и игривости. Чёртов мальчишка. Сущий дьявол. – Каким мне не стоит быть? – Таким, словно тебе действительно есть до меня дело, — Вонбин поднялся, стряхнул невидимый слой пыли с одежды и схватил куртку. – Я буду поздно. Входная дверь захлопнулась до того, как Чанён успел сообразить. Он вылетел следом, вдохнул грудью прохладный утренний воздух и поёжился. И если бы он мог видеть сквозь стены, то непременно бы увидел, как Вонбин припал к внешней стороне калитки, проклиная себя за ничтожность. И всё же что-то остаётся вечным: недоверие глубоко поселилась в его сердце, заставив забыть о простых человеческих радостях. // Это должен был быть обычный школьный день. Четверг, до промежуточных экзаменов оставалось больше месяца, прогноз погоды обещал никаких осадков – в общем, самый простой день. Ещё один такой же день в копилку обыкновенных дней Пак Вонбина. Он приготовил завтрак себе и Муну – мать снова ушла на рассвете, не оставив даже плошки риса, — дочитывал манхву, которую просрочил в книжном магазине на несколько дней и то и дело бросал взгляд на новые «конверсы» в коридоре. Отец неожиданно получил премию и купил им с братом по новой паре обуви – внезапный жест доброй воли, который сначала Вонбин принял с подозрением, но, увидя широкую улыбку Муна, снисходительно кивнул в знак благодарности. Отец почти никогда не баловал их подарками, редко давал карманные, из-за чего Вонбину приходилось экономить на обедах и подрабатывать разносчиком газет на выходных. Накопленные деньги он отдавал брату: тому нужно лучше питаться перед тренировками. Позавтракав омлетом на скорую руку и посадив Муна на нужный автобус, Вонбин зашагал в сторону школы. Идти не так долго, минут двадцать пешком, но ему нравилось слушать звуки улицы. После переезда из Ульсана он то и дело предпочитал передвигаться на своих двоих, ведь однажды проехал нужную остановку и еще добрых полчаса плутал по мегаполису. Вонбин с ужасом содрогнулся и продолжил путь. В ушах – наушники, рука сжимает покоцанный плеер, который давно потерял свой товарный вид и больше напоминал жалкую имитацию. Перед выходом он успел вставить кассету с западными песнями и теперь пытался разобрать отдельные слова через музыку. Не сказать, что Вонбин был уж совсем плох в английском, просто его мозг был устроен немного иначе. Пак Вонбин отлично различал отдельные лексические единицы, но совершенно не мог использовать их в грамматических конструкциях. Зато математика и физика давались ему куда легче: оставалось лишь взглянуть на нужную формулу или задачу, соотнести числа и значения, как решение само собой появлялось на бумаге. Остальные называли это магией, одаренностью и гениальностью, но Вонбин просто пожимал плечами. Вот она, жизнь гения. Вот она, та самая восхваленная гениальность, о которой все мечтают. Но почему-то никто не говорит о том, что в жизни всё не бывает так просто. Вонбин почти дошёл до здания школы – оставалось свернуть за угол и подняться в горку, — но мужской силуэт привлёк его внимание. Точнее, их было два – два силуэта, один из которых точно принадлежал парню, а другой, поменьше – девушке. В первом он узнал Сон Ынсока, в этом сомнений не было. Ынсок слишком часто маячил перед глазами в школе, слишком часто улыбался ему и слишком часто покупал однокласснику клубничное молоко. Рядом с ним стояла девушку, переминаясь с ноги на ногу. Вонбин смутно узнал её: училась в параллельном классе, кажется, была редактором школьной газеты и однажды они обмолвились парой слов во время олимпиады по бегу в прошлом году. Атмосфера между студентами казалась слишком напряжённой, и Вонбин уже хотел пройти мимо, как Ынсок его окликнул. «Просто не оборачивайся, Пак Вонбин», – подумал он про себя и зашагал быстрее, но Ынсок явно был настойчивее. Сон Ынсок, ты уже тогда испытывал его? Скажи, тебе это нравилось? «Вонбин-а, подожди! Нам же в один класс! – и, обернувшись к девушке, просто и, как будто скидывая тяжёлый груз с плеч, кинул: – Меня ждут, так что я побежал. Надеюсь, ты всё понимаешь, Чан Джиа. Увидимся за обедом!» Вонбин должен признать, Ынсоку очень шла школьная форма. Ещё больше ему шла спортивная: парень часто пропадал в спортивном зале, тренируясь, чтобы позже показать всего себя на соревнованиях. Поравнявшись с Вонбином, Ынсок с облегчением выдохнул и тепло улыбнулся, как если бы был до чёртиков рад увидеть Вонбина. Как если бы только и мечтал о том, чтобы встретить его сейчас во дворе школы. Может быть, этот четверг и был особенным. Может быть, ты, Сон Ынсок, и сделал его особенным. Вонбин спрятал плеер с наушниками в рюкзак и с тяжело колотящимся сердцем уставился на одноклассника. «Ты просто не представляешь, как спас меня, Вонбин-а! Я уже не знал, куда мне деться, когда она всё продолжала и продолжала говорить...» Вонбин кинул на него любопытный взгляд. Ынсок смотрел вперед, одной рукой держась за ремешок школьной сумки, а вторую спрятал в кармане брюк. Солнечные лучи мягко ласкали его идеально вылепленное лицо, очерченные скулы и линию челюсти. Казалось, само солнце стремится касаться его чаще и чаще. «Что она говорила?» «Предложила встречаться. Сказала, я нравлюсь ей, — отмахнулся Ынсок, но не переставал при этом улыбаться. – А разве тебе такое не говорят? Разве ты не самый красивый парень в параллели?» Вонбин тут же вспыхнул. Сон Ынсок и правда сказал ему это? Пак отвернулся, чтобы скрыть румянец, но вопрос всё-таки задал: «И почему ты отказал ей? Она кажется очень милой и умной девушкой. Разве такие тебе не нравятся?» Ынсок остановился, перекинул сумку через плечо и слегка наклонил голову. Ясное небо скрылось за воздушными полями хлопка. Ветер нежными прикосновениями закружился в танце. «Зачем мне кто-то ещё, если рядом со мной ты, Вонбин-а?» И Ынсок улыбнулся своей милой, ласковой улыбкой. Он всегда так улыбался ему, но в тот раз в этой улыбке было что-то ещё, намёк на нечто большее. Почему он вдруг сказал те слова? Что имел в виду? Давал ли Ынсок понять, что Вонбин для него значит намного больше, чем могло показаться на первый взгляд? Вонбин слегка качнул головой: неуверенно и слегка нервно. Сжал кулаки и укусил нижнюю губу. Ынсок вёл себя легко и беззаботно, очаровательно и прямолинейно, иногда игриво, местами – шутливо. И в этом был весь Сон Ынсок. А Вонбин, в силу своего возраста, был слишком наивен. И глуп. Наивность вкупе с глупостью, пожалуй, лучшее сочетание. Бедный, бедный Пак Вонбин. Тот четверг стал неоднозначным. Немного тяжелым, в какой-то мере неясным и очень-очень облачным. Во время физкультуры Вонбин высоко задрал голову, глядя на проплывающие над ним облака, похожие на стаю белоснежных птиц. «Очень облачно, — вдруг произнёс Ынсок, оказавшись рядом с Бином и растягивая последнее слово так, что оно слилось с музыкой ветра. В отношении Ынсока всё было «очень-очень». Очень-очень тихо. Очень-очень облачно. Очень-очень нервно. Ынсок будто намеренно создавал подобную атмосферу вокруг себя. – Ты же идёшь на дополнительные сегодня? Я бы хотел обсудить тему по математике, которая будет на предстоящем тесте. Ты же мне поможешь, да?» Ынсок смотрел на него искрящимися глазами, обрамлёнными длинными густыми ресницами. Солнечным свет отражался на радужке глаз. Ынсок по-настоящему сиял. «До теста ещё как минимум неделя. И ты отлично справился в прошлый раз. Мне кажется, тебе не так уж и сильно нужна моя помощь». Вонбин присел на корточки, чтобы завязать шнурки. Сам он постоянно напоминал Муну завязывать их на два крепких узла и смеялся над младшим, когда тот с негодованием бросал эту затею. Вонбин с аккуратностью творца перехватил утратившие свою белоснежность шнурки и лёгкими движениями перевязал шнурки. В прошлый раз они развязались прямо во время марафона, и Вонбин на свой страх и риск пробежал ещё целый километр прежде, чем свалиться лицом в песок. От нахлынувших воспоминаний шишка на лбу словно вновь запульсировала вспышкой боли. «Ошибаешься, — голос Ынсока, громкий и весомый, заставил Вонбина поднять глаза. Одноклассник возвышался над ним, прячась в объятиях солнца, так что Вонбин почти не мог видеть его лицо. – Ты ещё как нужен мне, Вонбин-а. Ну так что, договорились?» Вонбин выпрямился, отряхнул невидимую пыль с ладоней и ещё раз поднял глаза на облака. Они стояли на месте, словно насмехались. Ынсок проследил за его взглядом, скрестил руки на груди и уставился в небо. Так они простояли, пока учитель Чон не прогнал их на спортивное поле. «Противные наглые дети, — кряхтел учитель, явно выражая искреннюю любовь к студентам. Его седые волосы умело прятались за бейсболкой, которая также скрывала и лысину. – И в чём вообще смысл пялиться в небо?» Вонбин с Ынсоком бежали штрафные круги, держась рядом. Надо признаться, бегал он отлично, в отличие от Вонбина, у которого с физической подготовкой всё сложилось куда хуже. В какой-то момент (он перестал считать круги) Вонбин затормозил и, склонившись, уперся ладонями в колени. Тяжело дышал, сердце вот-вот выскочит из груди, а взгляд медленно фокусировался на идеально завязанных шнурках. Вдруг чья-то теплая рука легла ему на спину, мягко поглаживая. «Ты в порядке?» Ынсока даже не мучила отдышка после непрерывного бега. Чёрт, этот идеальный гад даже не запыхался! Вонбин уже хотел было выпрямиться, откинуть мокрую от пота чёлку с лица и ответить что-то вроде «Да за кого ты меня принимаешь?», но не смог произнести ни слова. Ынсок смотрел на него так искренне и тепло, улыбкой касаясь уголков губ, что Вонбину просто не оставалось других шансов. У него не было другого выбора. И ты просто обязан был знать об этом в тот момент, Сон Ынсок. // Тем утром казалось, что вода специально выталкивает его из бассейна. Чанён не мог сосредоточиться: дыхание сбивалось, когда он не преодолел и половины привычной для него дистанции, а руки снова и снова наливались свинцом. Сегодня всё шло не по плану: странное поведение Вонбина ни с того ни с сего, единственный автобус до учебного корпуса пришёл на пять минут раньше, из-за чего Чанёну пришлось тащиться пешком, проклиная весь мир. Обычно пессимизм не был в его крови: Ли Чанён старался мыслить позитивно и искать плюсы. Не успел на автобус? Лишняя тренировка ног не помешает. Автомат с закусками «зажевал» последнюю мелочь? Знак, что пора есть меньше сладкого. Симпатичный сосед вдруг решил отгородиться от тебя? Что ж, здесь Чанён не мог думать рационально. С Вонбином вообще рациональность не работала. Чанён выругался вслух. – Что, Чанён-а, не получается? Бросай эту затею и возвращайся к учёбе, — Ли Хисын, натягивая очки для плавания на глаза, вышел из душевой и протопал прямо к бассейну, вот-вот готовясь прыгнуть в воду. Чанён с раздражением сжал кулаки под водой. – Забудь о Сеуле. Думаешь, тренер Сон возьмёт в команду того, кто даже на отборочные не прошёл? Не смеши мои тапочки, Ли Чанён. Просто знай своё место, — Хисын спрыгнул с бортика в бассейн и с громким плеском вынырнул. – И почему из всей вашей компашки ты самый бесталанный? Бесталанный. Он бесталанный. Слова Хисына пеплом повисли в воздухе. Атмосфера накалилась, словно натянутый электрический провод. Стиснутые челюсти и скрипящие зубы, мышцы предплечья застыли, а скрюченные пальцы под водой напоминали когти. Собственное дыхание громко отдавалось в ушах. И кто он такой, чтобы судить его? Кто, черт побери, Ли Хисын такой, чтобы называть его бесталанным? Разве видел он, как Чанён ночевал в бассейне, оттачивая навыки? Разве видел, как он приходил с рассветом, чтобы потренироваться перед парами? Шум в ушах и мерзкие хихиканья Хисына эхом отдавались в помещении. Чанён плотнее натянул очки, слегка разжал кулаки и глубоко вздохнул прежде, чем снова опуститься в воду и яростно поплыть. Хорошо, Ли Хисын, хоть он и самый слабый, но самый упорный. И он никогда не сдастся просто так. Ли Чанён прекрасно знает своё место. И его место определенно ждёт его в Сеуле. // Сохи жаловался на слишком длинные пары: по его словам, следовало давно запретить профессору Ан Юджон преподавать. Пары этой коварной женщины становились всё более монотонными, а один раз даже заставили Сохи провалиться в глубокий сон. Проснулся друг уже с неудовлетворительной отметкой по семинару – так сказать, на будущее. Ники долго смеялся, пока профессор Ан не выстрелила в него резиновыми пулями из игрушечного пистолетика – вот же позор! Эту женщину с многолетним опытом работы и стальными нервами, казалось, ничто не могло напугать. Она плотно стягивала волосы в высокий пучок на голове, приглаживала плотную юбку-карандаш (подобно тренеру Чону, Ан Юджон меняла их, как перчатки) и, громко стуча каблуками, шла по коридорам университета. Даже тренер Чон Хосок боялся её: в иной раз не стал отпрашивать своих парней с занятий, лишь бы не столкнуться с её тяжёлым взглядом. Для такой хрупкой и миниатюрной женщины профессор Ан Юджон обладала слишком большой властью: держать в страхе тренера Чон многого стоило. Когда Чанён плюхнулся на место рядом с Ники и Сохи, те сразу же зашептались. Признаться честно, он даже не пытался понять, о чём его друзья-олухи болтают. Перед парами профессора Ан они могли обсуждать что угодно: недавно вышедший диск видеоигры, новый том манги в книжном магазинчике недалеко от университета, сегодняшние кроссовки тренера Чона. Чанён слишком глубоко погряз в своих мыслях, чтобы вникать в разговор. Уже который день Вонбин избегал его, уходил раньше обычного, по приходе домой кидал едва слышимое «Я дома» и начинал готовить ужин. После этого он предпочитал есть в одиночестве в своей комнате, а Чанёну ничего не оставалось, как одному пожинать плоды ужина на пустой кухне. Он не понимал причину для такой внезапной смены настроения, не знал, где провинился. Каждый раз, как только Ли Чанён пытался поговорить с Вонбином, тот смывался сразу перед разговором, даже не желая слушать. В конце концов Чанён сосредоточился на тренировках. Ему же надо попасть в сборную, отличиться перед тренером Соном и утереть нос Ли Хисыну, верно? Этим он и собирался заняться. И занимался. Каждый день на протяжении этой ужасно долгой недели, в перерывах между парами и после них, забыв про обед и прочие развлечения, он проводил всё своё время в бассейне. Друзья, конечно же, понимали его, понимали, на какие риски он идёт и как пытается показать себя. Ники внимательно следил за его техникой, а Сохи подкармливал Чанёна, кидая ему в рот ломтики нарезанных фруктов прямо с бортика, как маленькому птенчику. Чанён часто оставался допоздна. Раз Вонбин его игнорирует и всячески отмахивается от любых попыток завести разговор, то Чанён не видел смысла приходить домой раньше. Стоило сумеркам опуститься на Ульсан, а Ли Чанёну переступить порог родного дома, как усталость большей ношей наваливалась на него. Изнеможённый, с пульсирующей болью в икрах после долгих тренировок и бесконечных пробежек по спортивному полю, Чанён мечтал лишь о горячем душе и умиротворенном сне. Но запахи гвоздики с нотками жасмина, чёрного хлеба и ещё горячего, только приготовленного мяса, наполняли кухню. Вонбин оставлял ему огромную порцию еды каждый день на протяжении этой безмолвной недели. И Ли Чанён с благодарностью, склоненной головой и звериным аппетитом возносил молитву рукам Пак Вонбина. Но так не могло продолжаться вечность. Ли Чанён отчетливо это знал, как и знал, что именно сегодня должен положить конец затянувшемуся молчанию. Для себя он понял, что Вонбин может ничего не объяснять – Чанён просто хотел вновь услышать его голос, а не хмурое молчание и неоднозначные кивки. Именно поэтому в тот момент, глубоко роясь в собственных мыслях и набираясь с силами для предстоящего, вероятно, далеко не простого разговора, Чанён не услышал голос Сохи, обращающегося к нему. – А? Сохи кулаком ткнул друга в плечо. – Ты вообще меня слушаешь? Снова тренировался до потери сил? Сбавь обороты, если не хочешь выдохнуться до отборочных. Отборочные должны были начаться уже на следующей неделе, а тренер Сон ясно дал понять на последнем собрании, что намеревается взять не больше пяти человек в сеульскую команду. И Чанён отчаянно намеревался стать её частью, а для этого ему требовалось направить все свои силы в тренировки. – Сохи прав, — согласился с другом Ники и, в отличие от Сохи, потрепал Чанёна по плечу. Нишимура одобрял желание и стремление Чанёна прорваться в Сеул, но он уж точно не одобрял тренировки, после которых Чанён с трудом дышал и держался на ногах. – Как по-корейски это будет?.. – его большие карие глаза взглянули на Чанёна в поисках поддержки, словно лицо друга было открытым японско-корейским словарём. – Точно, перфекционизм! Я понимаю тебя, но ты должен подумать о своём здоровье. С такой нагрузкой, как у тебя сейчас, Чанён-а, ты на отборочных даже двух метров проплыть не сможешь, не говоря уже об остальном. Мы волнуемся за тебя. Уголки губ Чанёна едва заметно дрогнули. Конечно, Ники с Сохи не могли сидеть сложа руки и наблюдать за тем, как их друг доводит себя до изнеможения. – Я буду осторожен, не переживайте. И вообще, — он обвёл взглядом аудиторию и обратился к друзьям, — почему профессор Ан ещё не пришла? Разве она не ненавидит опоздания? Кажется, на прошлой лекции одному такому «опоздуну» ужасно досталось. – Наверное деканат пытается склонить её для участия в фестивале в эту субботу, — пожал плечами Сохи, как будто это само собой разумеющееся. Университетский фестиваль начинался уже завтра, о чем Чанён, конечно же, успешно забыл. Он вообще-то не собирался идти, но Сохи с Ники напрочь запретили ему даже думать о том, чтобы провести такое событие в бассейне. Их старшие готовили сцену и украшали здание университета, а все потоки разрабатывали собственные палатки с развлечениями и едой. Понятно, почему друзья так настаивали на том, чтобы пойти. – Я слышал, они всех преподавателей пытаются туда сослать. Говорят, за нами нужно лучше присматривать. Нишимура задумчиво почесал подбородок, на котором уже появилась лёгкая щетина. – А разве наши сонбэ не рассказывали, как в прошлом году кто-то чуть не поджёг сцену? – Точно, было такое, — согласно закивал Сохи и вынул из рюкзака тетрадь с изрядно помятой обложкой. При взгляде на неё Ники чуть не хватил удар. – Я слышал, даже тренера Чона пытаются отправить патрулировать сквер возле универа, но он стойко отнекивается. – А какие на нём сегодня кроссовки? – вдруг громче, чем планировал, произнёс Чанён, на что получил от Сохи заговорческую улыбку. – «Найки». – Всё кончено, — одновременно вздохнули Чанён и Сохи. – Кажется, сегодня демократии на тренировке можно не ждать. Двери распахнулись и в аудиторию влетела разгневанная фурия. Один волосок вылез из идеальной причёски, а каблуки, словно секундные стрелки, эхом отражались от стен. Сохи взглянул на наручные часы – подарок отца на поступление в университет – и демонстративно раскрыл рот от шока. – Она опоздала на десять минут, — шепотом, так, только чтобы друзья могли его услышать, произнёс он. – И судя по виду, деканат всё же смог склонить её на свою сторону. Профессор Ан отвернулась к группе спиной, трясущимися не то от гнева, не то от разочарования пальцами схватила мел и нацарапала тему лекции. Может быть, именно этот ужасающий звук и заставил его произнести те немыслимые слова. Может быть, всё дело в Вонбине, который не переставал вертеться в его голове, как самая назойливая мысль. Но, тем не менее, Ли Чанён проговорил, понизив голос: – Может быть, тренер Чон и профессор Ан неплохо бы смотрелись вместе. Обычно противоположности притягиваются, разве не так говорят? Ники от удивления выронил ручку и та с громким стуком коснулась пола. – ЭТО ГЕНИАЛЬНО! – закричал Сохи и с восторгом вскочил с места. Его лицо, пунцово-красное, ярко пылало и походило на один большой красный помидор. Он улыбался во все свои тридцать два, как если бы получил долгожданный подарок. Глаза друга блестели, и Чанён, смотрящий на него с ужасом и удивлением, прекрасно знал это выражение: Сохи напоминал мальчишку, что придумал отличную шалость. – Я очень рада, что Вам, многоуважаемый студент, нравится мысль Сократа. Может быть, вы яснее выразитесь? Что конкретно гениального Вы нашли здесь? Как Ваше имя? Профессор Ан, сузив глаза под крупной оправой очков, уставилась прямо на Сохи, который, казалось, уменьшился в два раза, сгорая от стыда. Ники спрятал лицо в ладонях и пытался унять смех, но всё безуспешно. Чанён одними губами произнёс «Удачи», стоило Сохи взглянуть на него. Сохи выругался, а Ан Юджин искусно выгнула бровь и потянулась за остро заточенным карандашом. – Тогда так и запишем. Приятно наконец узнать Ваше имя, Чёрт Собачий. Надеюсь после лекции Вы проявите великодушие и задержитесь на небольшую беседу со мной. А теперь наконец-то займите свой место и не мазольте глаза. Сохи плюхнулся на лавку, поднял злополучную ручку и зашипел на Ники, которого разрывало от смеха. Аудитория перешёптывалась, а Чанён и сам не мог перестать улыбаться. Конечно, после лекции Сохи получит и ещё как, но внезапно его собственная мысль показалась Чанёну не такой уж и нелепой.