***
Когда всё закончилось, Нёвилетт нашёл её первым. Нехорошо так говорить, но тогда он был в числе первых, от кого хотелось бы сбежать. Но, должно быть, её ноги так отекли и опухли в солёной воде, истомились от заплыва через океан длиной в пятьсот лет, что больше они не желали слушаться и убегать перед ликом восставшего дракона. Он говорил долго. Не упуская ни одной детали, собирая их, как не успевшие высохнуть слёзы. Скорбь голоса, печаль в сердце — Фурина слышала его чувства и его слова, но они будто не доходили до неё. Судьба их истинного Бога, который пожелал ей жить счастливо — всё это казалось далёким и чужим. Далёким сознанием подумалось, что, должно быть, в этот день умерло не только Отражение. Или это Фурина всегда... была Отражением. Кривого зеркала. Она пролежала дома неделю. Может — больше, может — меньше. Честно говоря, в памяти всё осталось размытым и скомканным. Фурина не уверена, сколько раз зашло солнце и проснулась луна, пока она лежала на кровати и поглощала пустоту для того, чтобы та поглотила её в ответ. Но к моменту, когда она всё-таки впервые выбралась на прогулку после своего переезда, Фонтейн уже был совсем таким, как прежде. Почти всё было восстановлено. И даже люди вокруг не изменились, хотя на деле — изменилось всё. Фурина немного завидовала всем тем людям, что могли спокойно ходить по улицам, радоваться, улыбаться и вдохновляться, будто совсем ничего плохого не произошло. Она сама же едва могла переносить мысль обо всём, что ей раньше нравилось, что она любила и что помогало ей пережить самую тяжёлую свою роль: сладкое, спектакли, театр Эпиклез… Море. Всё, что в прошлом доставляло хоть минутную радость, осталось в прошлом. Фурина чувствовала себя опустошённой, отнятой у самой себя. В её жизни не осталось ничего своего: всё поглотило проклятое пророчество и роль Фокалорс. Театр Эпиклез больше не принадлежал ей, как никогда не должен был принадлежать обычному человеку. Спектакли манили и ранили, как любимые краски, выжатые из собственной крови. Сладкое больше не давало ей сил и радости, потому что ей больше не нужно было находить их для новой улыбки, пущенной в мир, и новой речи, сотканной из ожиданий. А вода… В любом виде… Воды она нахлебалась до конца своей жизни. Было даже жаль, что тело не было единого с ней мнения, и её всё ещё нужно было пить. Но Фурина не была настолько неразумна, чтобы перечить своей человеческой природе и не делать этого. Они живут в Фонтейне, так? Как её может воротить от самого вида воды? Тем не менее, о море, о водных путях и о фонтанах она не хотела даже думать.***
Признание Богов сверкало на ладони, как выстраданная веками слеза. Элемент Гидро, который ей не приходилось почувствовать ни разу за своё бытие «Богом», струился в ней, как собственная кровь, и Фурина хотела то ли усмехнуться, то ли сморщиться от насмешки судьбы. Это как выкрикнутое со сцены: «художественный консультант — Фурина!» — так трогательно и правильно, но так не вовремя. Ещё несколько веков назад такой дар вдохнул бы в неё новую жизнь. С Глазом Бога она бы не чувствовала себя такой беспомощной, ей было бы легче справиться со своей ролью… Почему из всех моментов именно этот сочли Высшие Боги удачным для признания маленькой смертной кем-то стоящим? Тем не менее, какой бы запоздалой ни была помощь, Фурина была невероятно благодарна. Это, по крайней мере, значило, что в ней ещё остались желания и стремления, которые удержат её в настоящем. Это значило, что у неё есть судьба и будущее, даже если она больше никому не нужна. Это дарило надежду. — Наверное, — подумала она вслух, — мне стоит научиться этим управлять. — А, точно-точно! Глаз Бога — часть его владельца и его стремлений, — сказала Паймон, с умным видом размахивая крохотным пальчиком в воздухе. — Уверена, ты быстро к нему привыкнешь! — Многие владельцы Глаза Бога носят с собой оружие. — Фурина повертела Глаз Бога, прежде чем опустить его молча сопровождать её в банте. — Теперь, раз он есть и у меня, будет лучше, если я тоже приобрету такое. Раньше я множество раз попадала в ситуации, когда мне нужно было защитить себя. Я больше не Архонт, но, по крайней мере, теперь я смогу сражаться и бороться. Путешественник был не такой молчаливый, как было принято считать в народе. Хотя, конечно, с говорливостью его спутницы и не сравнить. Пожалуй, главная разница состояла в основном в том, что Итер больше говорил по делу, хотя и пошутить, и поболтать он тоже был способен. Независимо от того, для чего он применял свои речи, Фурина быстро начала ценить качество, объединявшая все его слова, как подземные истоки связывают ручьи — искренность, с которой он их произносил, и ответственность, которую он за них держал. — Я мог бы научить тебя владеть мечом. — А? — О-о-о! А ведь правда! Итэр — лучший фехтовальщик во всём Тейвате! Хи-хи. Думаю, Фурина быстро научится, если её будет обучать такой первоклассный воин. — Меч?! Но я… — «Не знаю» — хотела сказать Фурина. «Не знаю, что подойдёт мне лучше меча» — пришло следом, но и это она умолчала. Мечи использовали многие храбрые герои её любимых пьес. Меч был и у Путешественника — самого яркого героя в её жизни. Фурина не считала себя героем, но ей нравятся изящные и тонкие вещи, а с элегантным мечом по красоте и эстетике мало что сравнится. А если есть тот, кто поможет им овладеть… Может, это действительно хорошая идея.***
Когда становишься владельцем Гидро Глаза Бога, контакт с водой неизбежен, и неважно, насколько ты от неё устал. В конце концов, от сцены Фурина тоже в итоге не смогла отказаться, хотя была так твёрдо уверенна оставить эту часть своей жизни позади… Хотя, возможно, как и с водой, как с морем, она немножко рада, что не оторвала этот кусочек полностью. Расстаться навсегда — это слишком грустно и больно, даже если ты всё-таки намерен уйти хотя бы на время. Она пришла к морю, чтобы научиться ходить по воде, не дав промокнуть туфлям. Идея пришла к ней ночью, и с тех пор отказаться от неё было трудно. Наверняка даже Нёвилетт не умеет бродить по озеру, как по земле, и преодолевать волны, как холмы — а Фурине было интересно, возможно ли такое для человека с Глазом Бога. Первые попытки были очевидно мокрыми. Туфли и носки пришлось снять. Фурина проваливалась в воду по колено ещё несколько дней, пока наконец пальцы не задержались на поверхности, едва чувствуя её влагу. Она успела сделать шаг, и провалилась только на втором — но этот второй шаг был таким большим, что Фурина засмеялась от восторга. Это возможно! Нужно только лучше прочувствовать элемент, и он сплотится навстречу, став твоим мостом! В определённый момент Фурина увеличила количество шагов до трёх. Потом их стало пять, за пятью — десять, за десятью — двадцать пять. Она побила собственный рекорд, когда в одну особо свежую и приятную ночь, когда луна была так чиста, что даже сиятельная утренняя роса не смогла бы с ней посоперничать, Фурина прошла до середины пути Клементины и только там провалилась под воду. Ноги так устали от элементальной нагрузки, что абсолютно не удержали на плаву, опустив Фурину на морское дно. Она не боялась ныряний. Озеро Фонтейна было безопасно для владельцев Глаза Бога, и, даже если бы Фурина не знала этого раньше, она почувствовала бы это сейчас — вода принимала её в объятия, не позволяя почувствовать боли, удушья или притеснения. Интересные ощущения… Совсем не похоже на потоп. Скорее на колыбель. Больше всего при мысли о море и воде Фурина боялась потопа. Крепкие стены Оперного театра защитили её, когда Фонтейн погрузился под воду, но она всё равно каким-то образом помнит это ужасающее чувство: когда всё исчезает под чёрными массами поглощающих без остатка слёз этого мира. Возможно, она слишком часто представляла и видела во снах, как это происходит. А, может, Эпиклез всё-таки затопило тогда, и какое-то время она пробыла в воде, но совершенно этого не помнит. Сейчас она не чувствовала себя тонущей, и впервые за долгое время, поглощённое мыслями и сожалениями, она чувствовала успокоение. Под водой оказалось не так одиноко, как ей представлялось: вокруг было очень много разной жизни… И забавных морских существ. Они такие очаровательные на вид. Как жаль, что нельзя взять их с собой и поселить у себя. Возможно, если бы её дом заполонили морские жители, то он, как и озеро, перестал бы быть таким одиноким и пустым. Или, возможно, она могла бы создать себе друзей. Маленьких очаровательных существ, похожих на морских жителей — но совсем других. У них были бы имена, было бы обращение «месье» и «мадемуазель», они бы вместе могли бы устраивать чайные церемонии каждый день, угощаясь пирожными и тортом. Комнаты бы наполнились разговорами, в которых звучал бы не один лишь голос Фурины. За столом мог бы звучать не только её смех. И тишина дома выходила бы погулять на свежем воздухе хоть изредка, чтобы дать от себя отдохнуть. Фурина могла бы познакомить новых друзей с другими: с Путешественником и Паймон, с Нёвилеттом… Возможно, с кем-то ещё? Вместе с водными соратниками Фурина могла бы организовать собственную труппу — когда-нибудь однажды, когда и сцена перестанет напоминать о потопах и пучинах — и тогда бы их полюбило ещё больше народу! Мелюзины могли бы приходить на общие чаепития, потому что они достаточно любознательны и свободны; Нёвилетт мог бы подтянуться за ними, ведомый своим любопытством; возможно, кто знает, госпожа Клоринда, госпожа Навия? Когда-нибудь?.. Возможно ли такое?.. И людей вокруг становилось бы всё больше, и чаепития бы становились всё шумнее, но Фурина совсем не против. Правда, совсем не против. Её дом больше не такой роскошный, но в нём по-прежнему хватит места всем. По-прежнему… И тогда она сможет жить так, как хочет. Ах… Так странно. Она была уверена, что слёз уже не осталось. Она столько их выплакала, что хватит на ещё один бесконечный океан, который нужно пересечь. Но теперь она снова плакала, и снова не могла остановиться, и водой принимался даже крик, который не вырывался из неё… Пятьсот лет? Меньше? Когда в последний раз она кричала от рыданий и боли, которую невозможно было выносить? Когда она переучилась плакать тихо и незаметно, чтобы никто ни о чём не догадался? Она кричала в рыданиях, и океан слышал её. Вода обнимала множеством рук, как Эгерия, как Фокалорс, как Нёвилетт, и больше не просила никуда плыть, не просила менять форму под сосуды, не просила быть тихой и прятать, потому что Океан примет всё. Капли за каплей слёз, похожих друг на друга, как скорбь, как боль, как печаль и облегчение, как одиночество и покинутость, сливались с великим озером Фонтейна. Крики и воздух, вырывающиеся из неё, летели вверх… И по их следам — робко строящиеся надежды.«Пусть вся боль и все слёзы, что ты держала в себе вместе с тайной, уйдут в вечный океан и освободят твоё сердце для нового начала. Я буду рядом с тобой. Я позабочусь о том, чтобы у тебя было всё, чтобы отпустить и принять. И, когда придёт время, надеюсь, что снова увижу, как ты улыбаешься. Теперь по-настоящему».