+

Гоуст несколько напряжён, парясь в экипировке под зрелым июльским солнцем и давлением развернувшегося перед ним и стоящим рядом Капитаном действа — сержант МакТавиш, — в тренировочной майке и шортах, золотистый от загара и пота, — с полной отдачей и явным раздражением муштрует новобранцев: давно покончив с подробной теоретической частью и найдя её неусвоенной, кричит, рычит и агрессирует на физическом уровне. — Он сегодня в ударе, — замечает Прайс, подкуривая, наблюдая, как Соуп давит одному из парней на лопатки тяжёлым пыльным ботинком, вжимая в грунтовку грудью и подбородком. — Не понимаешь сигналов, животное?! Или, сука, не слышишь?! — слышит Саймон. Громогласное. Не подавляет жар, не опасаясь, что кто-либо узнает о вздыбившейся на затылке щетине. — Тебе оторвало обе ноги и жопу! — Определённо, — спокойно соглашается он с капитаном, отмечая удобство и свежесть дыхания через вшитый в балаклаву облегчённый фильтр, желая покурить, но ограничивая себя в этом — он знает, что Джон прийдёт к нему, и знает, что Джон не всегда терпит вкус табака в его рту. Гоуст продолжает следить: с каждой секундой накаляется пропорционально озлоблению сержанта. Саймон не разбирает его приказов, прогрузившись в мысли и совсем немного грёзы о том, каким достанется ему Джонни — неистовым, адски горячим.. требовательным. Только заметив, что рядовые приступили стройно мотать круги вокруг тренировочной площадки, он смаргивает морок, глядя, как тяжело, выбивая мелкий гравий из-под сапог, к ним приближается МакТавиш. Саймон незаметно сглатывает, про себя требуя толику обжигающей приструнённой ярости в синих глазах, но Джон не смотрит на него и вскользь. — Капитан. Лейтенант, — бесцветно приветствует, остановившись достаточно близко — они даже через одежду ощутили пышащие от него гнев и жар полудня. До дрожи в коленях красивый: выправленный, суровый, взведённый и опасный при неосторожном обращении. Джон кидает взгляд на сигару Прайса, но не смягчается, когда замечает, что Гоуст не курит — обычно он удовлетворён этим фактом. — Эта партия — редкостные кретины, — отчитывается. — Разреши развеяться? Иначе их ряды значительно поредеют. Прайс усмехается и кивает, неспеша выходя от стены здания к парням: он не будет лоялен, лишь обманчиво спокоен в контрасте с кипящим негодованием сержантом. Гоуст поворачивается и натыкается на давлеющий кобальтовый взгляд — отвечает безразличным, понимая однако, что это совсем не введёт его в заблуждение. — Намеревался дыру во мне просмотреть, Райли? — гудит он, надменно вскидывает подбородок и смотрит свысока, скостив разницу в росте и выслуге. — Просмотреть, — низко неясно отвечает Гоуст и достает сигареты, не отказывая себе в трепете и предвкушении, остро окативших при внимании на крепко сжавшиеся битые кулаки. — Пока можешь, — цедит Джон и разворачивается ко входу в часть. — Три минуты, Саймон. Саймон сжимает зубы и заставляет себя держать непринуждённую позу, глаза открытыми, чуть ли не ломая в пальцах сигарету. — Есть, сэр, — шепчет. И МакТавиш скрывается в прохладе помещения. Гоуст вертит пачку в руках, тупо глядя, просто убивает некоторую часть времени, чтобы не скакать за сержантом, виляя хвостом, как радостный щенок — Соуп ненавидит собак: и Саймон в свои тридцать пять абсолютно не его щенок, Саймон — его любовник. Не знает пока, обомлевший от молодой терпкой страсти, что возлюбленный. Ему стоит некоторых усилий добраться к спальне в своей неизменной манере: уложился в меньшее, потому что привык так, и должен постучать, дождаться разрешения, — искренне хочет разрешения, — но его никогда не прельщала публичность, тем более, такого формата. Он только задевает костяшками дверь, обозначая присутствие, заходит беспрепятственно и молча. В прогретой комнате Джонни светло сквозь развёрнутые жалюзи, придирчиво убрано и пахнет самым приятным, что Саймон когда-либо обонял — самим Джонни: ярко его разжаренным телом поверх гигиенических средств и чистой одежды; Саймона окатывает теплом, как лестью, — Джон ждал его здесь, переборов тягу к созиданию в рандоме и хаотичном быте, как отмечено в прошлый визит. В прошлый визит Гоуст брал его на стопках книг и макулатуры, ведь незахламлённого места здесь не было. Сам хозяин у стола напротив окна, — не переодевшийся, немного остывший, матовый, — стоя вычитывает статистический рапорт. Он не реагирует на вторжение, и лейтенант так же тихо запирает дверь изнутри. Ждёт, любуясь свободным, но подобранным в недовольстве силуэтом — Саймона глубинно темно волнует твёрдрость его мускулатуры, лопаток и позвонков, колен. Его подошв, его голоса: — Ноль пять. Он продолжает работу с документацией, пока Гоуст смиренно и быстро раздевается: в первую очередь расстёгивает массивный пояс с разгрузкой, опуская на пол, расшнуровывает и скидывает берцы, носки, снимает штаны — ловко складывает их к ремню, оставаясь в белье, экипировочной куртке и футболке под ней, перчатках. Он не чувствует себя глупо, стоя голым только до пояса, наоборот — от ожидания в кителе летнего образца уже слишком душно, пальцы влажные. В балаклаве, которую сейчас мечтает снять, распалённый до невозможности нормально вздохнуть — ему нравится, когда Джон снимает её сам, — как и исподнее, — и мысленно просит об этом. МакТавиш не поворачивает головы, и желание его взгляда и похвалы застревает в груди и горле неудовлетворением, но Райли привык терпеть… — Единица, — давит Джонни, раздражённо передёргивая плечами. И Гоуст облегчённо бросает на пол перчатки, нехотя, но послушно стягивает влажное предэякулятом бельё, пряча в кулак. Соуп наконец разворачивается, холодно оценивая — томящегося: полураздетого для него, ширококостного, персиково-розового коленями и измятыми полосами от резинок носков на голенях. По Джону от горла к паху идёт густая волна любви и алчности — он разом снимает шорты и трусы, подцепляет щиколоткой, подбирает и аккуратно складывает, бросает в корзину для последующей стирки. Усмехается непрерывному тяжёлому наблюдению — гол до майки, пока скрывающей эрекцию, загорелый, прочный, собранный; обутый, — басит на метнувшийся за бельём прозрачный взгляд: — Попытайся стащить, жулик.. Гоуст совсем незаметно улыбается — он сделает это. Но Джон не отвечает на блеск открытых глаз. Угрожает всерьёз, чуть приподнимая брови, — Райли понимает, насколько ему нравится мысль: — И я разберу тебя по косточке. Настроение, кажется, не улучшилось. Намерен ли он быть жестоким с Саймоном? Наклоняется, чтобы расшнуровать ботинки. — Жёлтый, — громко и коротко заявляет лейтенант. Джон застывает, поднимая голову, выпрямляется, испытующе глядя. — Объяснись. Гоуст с восторгом ловит его внимание: — Останьтесь в обуви. Пожалуйста. Мысли и взгляд сержанта темнеют вмиг. — Так вот о чём ты думаешь, Lt. Давно это с тобой? — Около трёх часов, сэр, — отчитывается Гоуст, волевой не опускает глаз, надеясь, что Джонни спросит о проведённом в жарком кумаре, достойно вынесенном времени. — Я видел, как Вы шли на плац утром. — Глупый, — снисходительно бросает Соуп. Райли молнией пронизывает возбуждение, ресницы вздрагивают — Джон всматривается в лицо, соглашаясь удовлетворить его просьбу, остаётся доволен. — Полагаю, ты заслуживаешь утешения. Они редко использовали работу в качестве декораций, часто были сыты ею по горло, но порой обнаруживалось, что это самый верный способ от нее отдохнуть. Командует отрывисто и низко: — Место. Никто кроме них не узнает: где м е с т о лейтенанта Саймона «Гоуста» Райли — в постели сержанта, что он немедленно реагирует на подобные приказы. Саймону пока не объяснили, а сам он не может знать — его место в грудине сержанта, меж лёгких лёгких. Он бросает комканные боксеры к ногам, горящий от стыда и похоти забирается коленями на свежее постельное, опирается на руки — стандартная, наиболее частая позиция при уровне «Единица». Джонни с удовольствием рассматривает, как белокожий грубовытесанный Гоуст гнёт поясницу, выпячивает зад, подставляя неподготовленную чистую дырку и поджавшиеся яйца. — Всем бы твоё рвение в чём бы то ни было, — мурчит он, неторопясь подходит. У Саймона дыбятся волосы по телу от ощущения его присутствия так близко, приходится закусить губу в предчувствии и нетерпении прикосновения. Джон только смотрит, а лейтенант напрягает все мышцы, не сдвигаясь ни на миллиметр. Старается не льнуть к грубой разогревающей ягодицу ладони, коротко вздыхает на похабный и болезненный шлепок — алеющий пекущий след ладони проявляется тут же; сержант за бедро опрокидывает на бок, не соблазнившись перспективой втиснуться в нетронутый неделями зад. Саймон неловко перекатывается на спину, забираясь выше, теранувшись ожогом о простынь, поправляет сбившуюся куртку, смотрит вопросительно и взволнованно, когда Джонни запрыгивает на кровать, наследив, возвышаясь, и устраивает одну ногу на груди, вбивая пыль в чистую экипу. Гоуст видит, как его член топорщит майку, как близки на самом деле и черны его глаза в обрамлении густых ресниц — сглатывает, сжимает кулаки. — Нравится? — Джон переносит вес, прессуя лёгкие, вдавливая спиной в ровный жёсткий матрац. — Да, — шепчет Саймон. У него невыносимо туго стоит, становится ещë ярче и слаще, когда Джон аккуратно подбивает носком его подбородок, рычит: — Напомнить, как нужно разговаривать со мной? — Никак нет, сэр. МакТавиш чуть склоняется, больше ужесточившись, смотрит. Медленно, дав возможность возразить, ставит носок берца на защищённые тканью и фильтрационной вставкой губы, совсем невесомо, но пачкая — демонстративно, считывая выражение глаз любопытно и строго. Саймон искрит глазами, тихо стонет сквозь зубы. — Так жалко, Саймон? Что за грязь у тебя в голове... — Джон окидывает взглядом распластанного у ног мужчину: чёткий отпечаток сапога в центре скованной тяжело ходящей грудины, нагие напряжённые ноги, скрещенные в разбивших не одну голову страдальческих коленях, хмыкает на выбившийся из-под куртки полный влажный уже член. Строит из себя жалостливого, бросая к ладони Райли тюбик лубриканта. — Займись собой. Гоуст, не отводя взгляда, вслепую нащупывает и открывает смазку, не разогревая льет на член, попадая на полы кителя. Не подавляет глубокого стона, обхватывая, медленно сползая кулаком к основанию. Джон переставляет ногу на шею, опасно наступая на кадык. — Не заставляй ждать. Саймон ускоряет дрочку сразу и кардинально, хлюпает лубрикантом и предэякулятом, чувствуя, что с таким ритмом и давлением на горло продержится минут пять. Джон усложняет задачу, становясь рядом с головой, поворачивает ступню попепёк и перекрывает кислород под самой челюстью, заставив вскинуть голову. Он осторожен, в силу спецподготовки искусен, заинтригован, впервые проигрывая подобное с лейтенантом — будут вещи ниже и отчаяннее, но то, чем легко его вывести, стало приятной неожиданностью. Что интереснее, Саймон мало говорит о работе в любом ключе, и теперь Джонни в полной мере знает, почему так. — Тебе нравится? — грубо повторяет он, зовя стекленеющие глаза. Гоуста почти выгибает, когда Джон решает подрочить. Над его лицом, так что Саймон видит подробные плотные поглаживания ствола, желая ласкать текстикулы и сухую щель между ягодиц, пока он ублажается. — Да, сэр, — сипит он, схватившись за каменную в прогретой эластичной коже лодыжку, удерживаясь за неё и тогда же окончательно теряя голову. — Слишком. Я скоро.. — Отставить. Он не ослабляет натиска, и для лейтенанта мало что меняется даже без стимуляции — он вот-вот кончит в сбывшейся тайной и постыдной влажной фантазии. Саймон уверяет себя, что не настолько слаб к таким вещам, достаточно вынослив и рассредоточен; что во всём виноват Джонни, — чуткий к желаниям и внимательный, — громя его волю в минуты — их обоих безумно заводит этот факт. Райли не в силах скрыть предоргазменной дрожи, и Джон убавляет напор, давая насытиться воздухом хотя бы через маску. — Интересно, как далеко я могу зайти, — грудным голосом высокомерно размышляет МакТавиш, потирая ребро подошвы о скулу и висок Саймона — ботинок до конца шнуровки грязный и оставляет пыльную полосу на чистой, меняной полчаса назад балаклаве. Не спрашивает о зрительном контакте — настойчиво поворачивает голову лейтенанта больше, украшая щеку следом протектора: — Что ты готов позволить мне. — Вы могли бы проверить, — хрипит Гоуст, ощущая берущую его в объятия невесомость. Его простреливает возбуждением от картин потенциально пришедших в незаурядномыслящую голову сержанта идей. — Сэр. — Когда вымоешь их и себя до скрипа, — соглашается Соуп. — Так точно, — выдыхает Райли, жмурясь. Заряженный на неопределённый срок, рискующий выставить себя сопляком — тупорыло разныться и обкончаться, педантично намывая чужие берцы, если Джонни поставит его на колени. Когда Джонни поставит его на колени в полупустом помещении офицерского кабинета на дальнем полигоне. — У нас мало времени, — громко возвращает его в реальность Соуп. Переступает через бёдра, приседает, закинув руку за спину, ловя горячими подушечками головку. Саймон сцепляет зубы, рассматривает и любит рельефный загорелый живот с темноволосой редкой полосой к полностью готовому нежному члену, аккуратные налитые яйца, тонкокожие бёдра, коленки. Джон смотрит в лицо, изощрённо находя его крайне привлекательным — непорядочно вымазанное, красивое и уязвимое за топтанной тканью; в неукоснительно принадлежащие только ему глаза; смазывает себя остатками «грязи Саймона» на головке и неаккуратно заталкивает внутрь едва не ногтями, сразу насаживается — через несущественное сопротивление неароматизированной аптечной слизи, болезненно для обоих. Саймон чувствует перевозбуждённой плотью шёлк напитавшихся лубрикантом внутренностей, что близок к приступу клаустрофобии или потере сознания. Неряшливо всхлипывает. — О чёрт, — лениво тянет Джон, вздрогнув от звука. — Так жалко, Саймон? Не решил ли ты, что можешь скулить? — Никак нет, — сипит Райли, дрожа ресницами на скупую ухмылку Соупа. — Но Вы… Вы чертовски тесны. Сэр. — Давно не виделись, не так ли? — усмехается Джонни, на секунду теряя холодность, ловит взгляд: пламя его сердца за самыми радужками ослепляет на миг, а приковывает к себе навсегда — Саймон давно не мог согреться и теперь решает сгореть. Но Джон хмурится, легчает и одним плавным движением усаживается на пах, до упора, погрузив член в малоподготовленное сочное нутро — рычит, не удержав век. — Чё~рт, Джонни, — выдыхает Гоуст, впившись ногтями в лодыжки сержанта, оставляя на чёрной коже полумесяцы, — в последствии забьющиеся пылью, напоминающие им, как жарок был сегодняшний полдень. Джон ощутимо щипает его за внутреннюю сторону бедра, и Саймон, широко распахнув глаза, по счастью, немо стонет от удовольствия. С трудом ворочает сухой язык. — Спасибо, сэр. Больше не повторится, сэр. МакТавиш перегруппируется на колени, притираясь, пробуя коротко глубоко толкаться до основания — узкий, ощутимо весомый. Гоуст пытается совладать с собой, с ним — бесполезно. Ненавязчиво щекочет живот, но МакТавиш отбрасывает руки в стороны, опирается на торс только для удобства, не ощупывая и не лаская. Грузно двигает бёдрами в нарастающем темпе, цепляя сухой мошонкой окантовку куртки. Лейтенант захлёбывается дыханием под маской, сжав кулаки: больно. ожидаемо, до судорог запястий и гематом на ладонях: его, не дав отдышаться, кинули на самое дно. Соуп негласно ждёт и требует слишком многого, того, что Саймон боится не выдержать, — трахает ровно и правильно, удобно ему, как безмозглую игрушку для утех, даже не смотрит: жмурится и дышит ртом, прислушиваясь к себе. — Так держать, Lt., — наконец опускает взгляд Джонни, поняв его тревогу, находит взгляд, но не замедляется. Сбрасывая концентрацию, ненадолго показывает, насколько наслаждается происходящим. — О твоей выдержке ходят жуткие слухи. Я склонен верить им. Это разом убивает и воскрешает, Гоуст пугается и млеет ободрением — способный теперь отдаться, насладиться сексом и безвольной безинициативной принадлежностью, сожалея о непозволительных касаниях и желая их всё более страстно. — Используйте меня как необходимо, — ровно говорит он, вспоротый вожделением, поощрённый мурашками по коже сержанта. У него мало задач: «Не мельтеши, не скули, не кончайся» — МакТавиш ставит на ранг и квалификацию, как и прежде. Подскакивает на члене, как в чёртовом седле в галоп, расплескавши лубрикант из дырки по паху и экипировке Райли, несколько капель пачкают пятки ботинок. Саймон мечтает выказать разъедающий его кайф и удовлетворить Джонни любым доступным способом, но сейчас ни один из них, кажется, не устроит сержанта. Поэтому сосредоточенно лежит, напрягшись, встроившись в позицию и темп, скрыто наслаждаясь несущественностью, будто Соуп просто дрочит. Дрочит Саймоном, принося и ему в равной или, может даже, в большей степени наслаждение. Как бы там ни было, нарастающее планомерно достигнутое удовольствие не оставляет равнодушным серьёзного, играющего в бесчувственность Джона — у него разъезжаются колени, он порой скребёт ногтями защитный материал на животе Гоуста, скалится, но не стонет, продолжая игнорировать взгляд; пустовзорый берёт душу и член, раздумывая о чём-то. В ритмично вспыхивающее блаженство Саймона врезается неподвластное ему беспокойство: он не может точно сказать, нормально ли это для них обоих, потому как находиться в разных тем не менее пересекающихся плоскостях непривычно и даже опасно — для Саймона. Эмпатичному на достаточном уровне Джону он не чужд — уловить попытку лейтенанта протолкнуть в горло ком озабоченности и несексуальное натяжение в его позе не составляет труда. Каким бы чёрствым ни казался Гоуст, он нуждается в поддержке, о которой не всегда решается просить. В любом из случаев Джонни любит и хочет поддерживать его. — Заскучал? — смотрит он прямо. Саймон не расфокусируется, осознаёт, что перевозбуждён, что волны ментального дисбаланса из-за сосредоточенности на вверенных функциях в противовес желанию кончить. — Скучал с самого утра, не так ли? Это знакомо мне.. Гоуст несмело елозит по матрацу, включаясь в процесс, вдавливая и разгоняя член. Джонни опускает прекрасные, невысказанно любимые ресницы, протяжно выдыхает; возвращается — роется сквозь всё в мыслях Саймона. — ..когда ты пялишься. Тройка часов?.. Зачем врал мне? Лейтенант сухо сглатывает, распознавая в урчащем тембре и синеве открытого океана глаз утробное мрачное довольство. Он не боится глубины, совсем немного — её тайных обитателей, гораздо больше — не встретить их эфемерных. — Многим дольше, — шепчет. — Очень долго... Гоуст жмурится, прерывая вздох, от того, как Джонни непроизвольно сжался, сразу же поднимает взгляд, замечая вскочивший выше нетронутый член, с усилием и нуждой продолжает, помня свою обязанность: — ..чуть не сдох, увидев опять таким. Джон тихо смеётся: бархатисто, горделиво и не зло, так умеет только он — тающий от его звучания, от вида открытых шеи и плеч, мужественного лица с растянутыми усмешкой губами Саймон ещё не знает: только с ним. — Таким? — интересуется Соуп, сменяя рефлекторные механические фрикции на покачивания и медлительные перекаты бёдер, расслабляется, откидывая плечи назад. Райли мельком осматривает нежные сгибы сочленения таза и ног, набирающуюся блеском предэякулята эрекцию, возвращается к пристально следящим глазам. — Чертовски сексуальным.. — давится словами — Джон соскальзывает до самой головки и звонко усаживается обратно. Несколько раз, до того, что приходится вцепиться в простынь. — ..абсолютно компетентным! Сэр… Сержант вскидывает брови, бёдра, потрахивает только до середины. Вот-вот начнёт запыхаться в преддверии подступающего оргазма. — Боже, какой льстец, — ухмыляется, подначивая, прерывисто вздыхает, не пряча экстаз. — Ты понимаешь, что означает это слово? Саймона торкает, он стискивает зубы до гула в ушах: его берёт неясная злость, потому как он совсем н е г л у п — играться с ним в унижение аналитики и выработанной полутором десятка лет службы чуйки чревато, ведь кто, как не он, видит Джона МакТавиша: безусловно открытым, соразмерно компетентным и пугающе импульсивным с огрехом на благородство. И, если Гоуст говорит что-либо, так оно и есть. Но Джонни никогда и не ставил сказанное им под сомнение всерьёз, наедине забавляясь с недостатком коммуникативного опыта. — Так точно. Разрешите удостоверить Вас, сэр, — сухо, со сдержанным вызовом предлагает лейтенант, желая продемонстрировать собственную способность к достижению целей в рекордно короткие сроки — нащупывая рычаг, надеясь с его помошью "перевернуть", перенаправить Соупа в своё русло. Джон внутренне млеет в странноформатной похвале, предвкушении, углублении в Саймона: за срок службы случаев обезвреживания он прошёл едва ли меньше, чем минирования, а мозг Гоуста — самый хитросплетённый и обширный механизм, который он встречал. Сейчас, в эйфории свежей влюблённости и секса, Джон готов жить уверенностью — ни один потенциальный интеллект не сможет создать лучшее для него. — Как я мог усомниться... — дурачится он, отошедший от накопленного недовольства, тоном согласный позволить Райли ублажить его. Под плывущим озорством и накрывающей негой взглядом лейтенант произвольно взбрыкивает бледные деревянеющие бёдра навстречу — МакТавиш горячо кратким выдохом стонет, но жестоко вдавливает кулак в его живот, гудит: — Было разрешено? Гоуст скрипит зубами, в очередной раз обведенный вокруг пальца, но никогда не перестанет пытаться провернуть что бы ни было — Джон любит изгаляться в качестве бонуса за послушание и всегда получает то, чего хочет, не давая менять свои правила, когда не намерен. Использует все возможности склонить и утащить Саймона в дебри постюношеских на грани дурных фантазий, если это не противоречит принципам их партнёрства, но пока ни один из них не сопротивлялся по-настоящему. Джонни напрашивается на всякое, а лейтенант всегда готов услужить ему и дойти до конца. — Никак нет, — слабо отвечает он, разомлевший от жажды липко сталкивать их бёдра ещë и ещё, раз за разом, слышать его чёртовы сладкие похвалы. У Соупа может не закрываться рот в быту и на поле, он великолепно отзывчив в постели — да, с непривычки Райли сыплется от одного лишь дыхания после хорошего душа… В данный момент пылает нетерпеливый, хочет погнаться не за своим наслаждением, за его, так какого грёбанного дьявола?.. он так податливо раскрывается, и не отпускает, вновь пользуя член Гоуста решительно и быстро, изогнувшись под подходящим углом, доводит их до критичного истощения оболочек тихо, как ни разу до этого. Саймон.. терпит. Джон смотрит в непонимающие, но покорные глаза — не улыбается, не напрягает век, однако не вуалируя и не пряча обожания. — Ты и правда лучший из всех, кого я знаю, — шепчет он не в силах говорить громче, сгребая в ладони скользкую ткань куртки. Ломает брови, учащённо нестройно двигается и дышит. — Чёрт, — рычит Саймон, согнувшись, подбросив руки, намереваясь схватить за талию, но напряжённо застыв, мечется глазами с лица на член и обратно. Он в любой момент сорвётся, сольёт в Джонни, не успев предупредить, — терзает себя в ожидании его оргазма. — Так поощри меня. Позволь.. те. Сэ~р. Саймону не стыдно за стоны, за то, с каким напряжением и отчаянием в голосе он просит, неспобный думать сейчас. — Чёрт тебя дери.. Чёрт, Саймон... Возьми меня, — выдыхает сержант, угомонив деятельность, растекается и мягчает под трепетно прильнувшими сильными ладонями, дрожаще оглаживающими бёдра и лытки, выкраивающими время набраться сил. Джонни не отказывает в этом, разморенно тянется густой: подцепляя балаклаву, аккуратно складывает, вынужденно накрывая тканью с готовностью зажмуренные глаза, чтобы не царапать фильтром, неловко от неудобства стаскивает с головы. Гоуст взмокший и красный от накала, вольно громко вдыхает, мутнея взглядом. Закусив губу, твёрдо направляет приподняться и зафиксироваться — Соуп ласково неотрывно смотрит на него — живого до риска для сердца, свободного, — прогибаясь, опадая жёсткими ладонями по сторонам от следа на груди. И тяжесть его поддавшегося сильного тела, надломленного гордого духа оказываются в числе благ на вершине пирамиды Маслоу. — Зачем врал мне? — мурчит Гоуст. Вскидывает готовые бёдра, поднимает майку выше, любуясь сокращающимися от дыхания и позы мышцами, зацепившись за подвздошные кости, въезжает в достаточно растянутый зад до яиц, выдыхает, опускаясь обратно: — Глупый.. Он вгоняет член не до конца, быстро, перенося всю невыплеснутую энергию в Джона, заставляя его так долгожданно стонать, опустив голову. Набирает обороты ещë, экспериментируя с амплитудой в этой позе — громко хаотично вбивается в тающие вокруг него внутренности, понемногу задыхаясь, собираясь прийти вместе с Джонни: видя дрожащие веки, слыша, как он на грани беззвучного хнычет, теряя опору слабеющих рук. Очевидно, разрешено испачкать, кончить в него. — Так хорошо, сэр? — сипит Саймон, не сдержавшись от шпильки. — Заткнись и трахай меня, Райли, — по привычке грубит Соуп в ответ, вскрикивает хрипло, выгибается, чтобы разодрать пальцами ягодицы и впустить глубже. — Жуткие слухи, Джонни, — не унимается Гоуст. Наслаждается изгибом, решается трогать выше — рёбра и талию под хлопком, и запоминает похорошевшие до ангельских черты лица, — почти скрытые влажными в уголках ресницами глаза, рдеющие скулы, мятые им в порыве чувств губы, — перейдя в состояние адреналинового полуугара. Совсем не заботится о гордости сержанта, сбившегося до неразберихи из всхлипов и букв, о толщине стен и обеденном часе за их пределами. — Помни о них. Верь им. — Си.. — вздыхает, окончательно теряясь, Джон. Держит сябя твёрже, чем на самом деле — кое-как хватается за предплечья, стискивая со всей силы и сразу инертно нежа. С трудом разлепляет веки, уставившись животным тупым взглядом. — Почти.. Саймон! Соуп расправляется с такой резкостью и давлением, словно стянутая до спайки циклов пружина — обжигающие капли его семени брызгают на грудь и лицо лейтенанта; содрогается, выталкивая остатки, оставляя течь по стволу жемчужные капли. Саймон немо вскрикивает, прижариваясь ладонями к его коже, на последнем дыхании впихнув член полностью, обильно изливаясь глубоко внутрь — не имеющий сил глотнуть воздуха, выскочивший за грань. Джон не даёт им времени, трётся грязным опадающим членом о закрытый живот Райли, чистя, соскакивает с паха и кровати, направляясь к душу под расфокусированным взглядом. — Я выделил тебе полку. Возьми чистый комплект, — обыденно говорит он, наклоняясь, чтобы разбуться — растраханный, нескользкий только подколенными сгибами, аппетитно-ягодный, желанный больше!.. Чёрт, больше. Саймону едва не больно от скрутившего кишки истощающего вконец возбуждения, он закрывает глаза, стараясь угомониться, слышит шум воды. Расстёгивает куртку, насквозь потный, широко хватая воздух и успокаивая сердцебиение; раскидывается по постели, увлечённый мыслью искупаться и подремать в сиесту. Джонни не станет настаивать, чтобы он убрался, оставит ключ, но Гоуст, пренебрегая пищей, придержится режима и плана на сегодня — он лениво поднимается, оставляет китель и футболку у корзины с грязным бельём. Заходит в санузел нагим. Джон справедливо не стесняется его: тщательно торопливо вымывается, выгибаясь под едва тёплыми струями. — Останься, если хочешь, — предлагает на пробу, чуть повышая тон, не возражая тому, как открыто Саймон разглядывает его. — Прайс говорил, ты опережаешь график. — Хочу освободить пару дней на неделе, — лейтенант отворачивается, стремясь к контролю выжирающих его чувств. Наклоняется над раковиной, мельком взглянув в зеркало, — будь он проклят той славной наивной уверенностью на новосприимчивом лице, — выкручивает холодную воду и суёт под поток голову, приходя в себя. Умывается, смывая антисептическим мылом пот и сперму, моет уставшие от постоянной духоты шею и плечи. — Планы? Джон выпрыгивает из кабинки, обтирается, оставаясь большей частью мокрым; ждёт, пока Гоуст закончит охлаждать мысли и тело — не жалеет такого важного времени. Сердце замирает при мысли, что эти дни, возможно, для него, совпадут с его увольнительными. Джонни поймёт и не расстроится, если нет, — лейтенант из тех, кому необходимо личное пространство, скорее даже, простор. — Я.. — Гоуст поджимает губы, ссутулившись, чтобы не заливать пол, глядя на него исподлобья через отражение. — Думал слетать, может быть.. в Осло. Если ты свободен. Джон улыбается ему из-за плеча, делает шаг ближе — сверкает знакомо согласными и влюблёнными глазами, как в момент их странного смазанного обозначения обоюдной далёкой от дружеской симпатии. — Зовёшь меня на свидание, Lt.? В контексте специфики структур и загруженности у них элементарно не было шанса провести друг с другом какое-либо количество времени вне контрактного. Так что, ворочаясь ночами в собственных малоочерченных эмоциях и догадках, Саймон пришёл к попытке быть внимательным, осознанным и честным с Джонни — быть рядом, как нормальные. — Так и есть, — усмехается он, выравниваясь. Душу греет не пресечённый скользнувший по всей его фигуре любовный взгляд. — Прогуляемся... Знаю пару неплохих заведений. Сержант сокращает дистанцию, вторгаясь в тепло его тела и обволакивая его своим, — остышие ненадолго идут мурашками вместе, — цепляет учтивый кончиками пальцев кривую шрама на лопатке. — С удовольствием, — жмётся губами к рубцу: тяжелея веками в довольстве, обласкав подушками руки от плеча к запястью, щекочет центр холодной ладони. Возвращает прямой взгляд в зеркало. Любит ответный. — Всегда, Саймон. Райли ловит его пальцы, сплетает со своими, молчаливо благодаря и подтверждая взаимность. — Мне правда пора, — тихо неохотно тянет Джонни, остраняясь. — Боюсь, не смогу остановиться. Ты.. Он едва ли не впервые на опыте Саймона не может подобрать слов — видно, как он мучительно перебирает все рвущиеся наружу. — ..лучший из всех, кого ты знаешь, да, — ухмыляется лейтенант. — Будь лучше. — Я буду, — кивает Джон, легчая плечами, улыбается, — е м у — оставляя. Гоуст забирается в кабинку, стоит разнеженный, без движения — улыбается в стену, слушая краткие сборы. Хлопок закрывшейся двери. Тишину доверенной ему обители.