Скоро рассвет

Январь 2013       «Почему я решил, что в Эдинбурге не может быть так же холодно, как в Москве?» — Игорь, кутаясь в пальто поверх тонкого свитера, ругал себя за то, что не надел под низ предложенную Виталиком толстовку. Пробуждающиеся от посленовогодней неторопливости улицы встретили его пронизывающим холодом и противно моросящим дождём.       Виталик вот уже несколько дней упорно отказывался сходить с ним к Трону Артура, утверждая, что там скучно. «Просто гора с толпой туристов.» Поэтому за последние дни они обошли весь центр, пробежали по музеям, ботаническому саду и Дин Вилидж, а сегодня Игорь в одиночестве брёл в сторону парка Холируд по монотонным серо-коричневым улицам Лита с редкими яркими пятнами барбершопов, кафе и магазинчиков на первых этажах.       Мимо гордо просеменила, цокая когтями по асфальту, маленькая рыжая собачка — в породах Игорь не разбирался — а с другого конца поводка за ней вышагивал огромный бородатый мужик в болотно-зелёном брезентовом килте. «Красивые икры», — с завистью подумал Игорь и засомневался, что сам когда-нибудь решится такое надеть. С его-то тощими ногами.       Снизу гора не казалась высокой, и Игорь почти дошел до верха, когда понял, что переоценил свои силы. Ему ещё сорока трёх нет, а одышка уже пенсионерская.       Женщина схожего возраста, на каблуках и с выводком шумных детей, которым она бойко рассказывала что-то на испанском, уверенно прошагала вверх. Игорь посмотрел вслед этой компании, вытер сопли перчаткой и выдохнул облако пара. Здесь, по ощущениям, было ниже нуля. Понял, что ни одного шага наверх он сделать уже не способен, развернулся и пошел обратно.              Уже у подножия телефон в кармане издал одиночную трель.       Виталий:       Я после работы схожу в бассейн, разомнусь и приму нормальный душ. А потом меня друзья позвали в паб. Пойдешь с нами?       Закостеневшими пальцами Игорь напечатал ответ:       Да. Тебя ждать дома или прийти куда-то?       Виталий:       Скину адрес.       Приходи к восьми.       Я прямо туда.       У него оставалось ещё часа четыре, чтобы дойти до дома, пообедать и привести себя в порядок в практически полевых условиях.       Виталик снимал двухкомнатную квартиру на четвертом, самом верхнем этаже мрачно-серого дома в Лите. Высокие окна выходили во двор, окруженный такими же мрачно-серыми домами, над которыми нависало мрачно-серое январское небо.       Дом был старым, полы скрипучими, а давление в трубах — раздражающе низким. Виталик ещё в первый день виновато пожаловался Игорю, что не проверил базовые вещи перед тем, как согласиться на эту квартиру, а съезжать до окончания договора — тот ещё геморрой. Теперь приходилось страдать.       Летом, объяснял он, ему понравились огромные высокие комнаты, но зимой выяснилось, что они прогреваются с большим трудом. А чтобы помыться, приходилось съёживаться, подогнув колени, с краю ванны, у смесителя, и держать душ на уровне плеч, чтобы из него вытекало хоть что-нибудь.       Ежедневно поддерживать гигиену в таких условиях было нереальным, и они, торжественно пообещав друг другу выбираться в душ хотя бы через день и постоянно кутаясь в слои тёплой одежды и пледов, в плане любовных утех ограничивались по большей части взаимной дрочкой. Именно за ней и поеданием фиш-энд-чипс из соседней забегаловки под случайно найденную в польском «склепе» запылившуюся бутылку «Советского» шампанского прошли все восемь «Гарри Поттеров», просмотренные за канун и первый день нового года.       В ночь после прилёта, добравшись до кровати, они обложились грелками, Виталик поджал ноги, Игорь накрыл бедром его ледяные стопы и услышал:       — Я, кажется, впервые за долгое время засну в настоящем тепле.       А сегодня закончились новогодние выходные Виталика и он вышел на работу. Неумолимо приближался конец отпуска.       Желание не мыться было заманчивым, но впервые выходить в люди — тем более на встречу с друзьями — с грязной головой не хотелось. Он и так не Ален Делон.       Закончив, Игорь оделся и взглянул на телефон. Оставался ещё целый час. До паба идти пять минут. Пока мылся, успел замерзнуть, поэтому завернулся в плед на диване. Хотел почитать, но после пары страниц почувствовал, как тяжелеют веки и очнулся уже от звонка.       — Ты где?       На часах перевалило за восемь.       — Блядь, я, кажется, уснул. Прости. Иду.       Он в спешке протер глаза, пригладил ещё слегка влажные волосы, накинул пальто и вышел в туманный переулок.       Виталик и трое друзей ютились на разномастных стульях за небольшим столом в самом дальнем конце наполненного посетителями шумного паба. Сам Виталик сидел в углу у окна, и к нему было не подобраться. Заметив Игоря, он улыбнулся и торжественно объявил:       — Дамы и господа, это мой бойфренд — Ииигор.       Исковерканное имя развеселило, а от впервые обозначенного вслух статуса по телу разлилось приятное тепло.       Никто не встал, чтобы уступить ему место поближе, поэтому Игорь размотал шарф, снял пальто, повесил их на спинку свободного стула с краю и присел на него.       Виталик представил друзей: Фиона с длинными рыжими волосами сидела по правую руку от Игоря; Клэр с короткой чёрной стрижкой — напротив; и Стив с ёжиком осветленных волос, внушительными темными бровями, массивным пирсингом в ухе и тонкими губами развалился слева от Игоря, между ним и Виталиком.       — Как вы с Талли познакомились? — услышал он голос, не уловив в общем гуле от кого он исходил.       Он хотел было ответить, но чуть заторможенная после вечернего сна голова, гул и потерянный за последние дни навык общения с кем-то кроме Виталика не дали ему быстро построить фразу на неродном языке. Открыв наконец рот и не успев произнести ни звука, он услышал из противоположного угла:       — Он был моим учителем в школе.       — Какая прелесть, — улыбнулся в умилении Стив. Клэр же нахмурилась и скривила губы.       Игорю, который уже чувствовал себя не на своём месте, стало совсем неуютно. Он перевел взгляд на Фиону — та вроде бы смотрела дружелюбно. Она наклонилась к его уху и сказала:       — Не переживай, Клэр вечно торопится кого-нибудь малознакомого осудить. Потом успокаивается. Все новые люди через это проходят. Ты что пьёшь? Сейчас моя очередь заказывать.       — Не знаю… Пиво, наверное. — Игорь наконец смог что-то произнести. — Подожди, деньги.       — Не переживай, — она потрепала его по плечу, — следующий раунд весь будет твой. Какое пиво?       Игорь задумался, вспоминая знакомые сорта. Фиона окинула его оценивающим взглядом:       — Ты выглядишь как сешн ай-пи-эй. Красное, стаут, джи-энд-ти? — обратилась она к остальным и, получив синхронный кивок в ответ, встала из-за стола и уверенной походкой двинулась к бару. Игорь проводил её взглядом, борясь с мыслью, что где-то он её уже видел.       Он развернулся обратно к столу. Виталик подмигнул ему, улыбнулся и продолжил рассказывать что-то Клэр.       Пиво с необычным фруктовым привкусом пошло хорошо, и беседа продвигалась бодрее, хоть Игорь и продолжал подтормаживать. Виталик предложил попереводить для него, но Игорь отказался — не хотел его напрягать. Он молчал, не понимая половины быстрой речи, и просто восхищённо открывал для себя новую сторону Виталика. До сих пор Игорь видел только как тот вежливо благодарил кассиров в супермаркете и делал заказы в кафе. А теперь он живо щебетал с незнакомыми интонациями и хохотал над недосягаемыми для Игоря шутками.       Когда Виталик погружался в очередной рабочий разговор с Клэр и Стивом — они, выяснилось, были его коллегами — Фиона задавала вежливые вопросы, будто пытаясь вытащить его из этой неловкой ситуации. Надолго ли он здесь, что уже успел посмотреть, давно ли работает учителем и что преподаёт. Игорь отвечал односложно (десять дней, основные достопримечательности, семнадцать лет, историю) и снова терял дар речи, когда нужно было спросить что-нибудь в ответ, поэтому к тому моменту, как все впятером покинули паб, он так ничего о ней и не узнал.       Клэр сдержанно помахала на прощание рукой. Стив крепко обнял его, расцеловал в обе щеки и сообщил, что ему было очень («Очень!») приятно познакомиться. Потом взял Клэр под руку, и они двинулись в противоположную от дома Виталика сторону.       — Фиона живет под нами, кстати, — услышал Игорь, глядя им вслед.       Теперь, вне шумного паба, говорить и слышать других было проще, и он обратил внимание на её приятный бархатный тембр с еле заметной хрипотцой и высокий рост, но начать задавать вопросы так и не решился.       На третьем этаже подъезда с длинными пролётами и узкими площадками, где жильцы хранили пустые цветочные кадки, деревянные ящики, старые чемоданы, коляски и велосипеды, Фиона распрощалась с ними, пожелав спокойной ночи.       В темной квартире, захлопнув дверь, Виталик прижался к Игорю.       — Спасибо, что пришёл. Тебе не понравилось?       Игорь провел щекой по его шелковистым волосам, пахнущим хлоркой и цитрусовым шампунем.       — Понравилось.       — Ты просто молчал почти весь вечер и сидел с кислым лицом.       — Извини. Не очень вписался. Я не прошел конкурс?       — Дурак. Как ты можешь не пройти конкурс? Ты же лучше всех. Пойдём в кровать.       — А грелки?       — Я знаю способ получше, чтобы согреться, — Виталик начал возиться с пряжкой на его штанах. — Ты меня? Я супер чистый сегодня.       От переполнившего его желания в порыве он чуть не сказал «да», но вовремя остановился:       — Я тоже. Давай лучше ты меня?       Виталик вздохнул и потащил его в спальню, не включая свет.       — Ладно, ленивая задница.       На следующий день Виталик убежал на работу. У них оставался последний совместный вечер перед завтрашним утренним рейсом.       Игорь опять пошел гулять. Бродил по пустынной дороге вдоль реки Лит, не забыв в этот раз пахнущую Виталиком толстовку.       Несколько дней назад они гуляли тут вместе. Остановились, чтобы полюбоваться видом, но вместо этого Игорь засмотрелся на закутавшегося в безразмерный шарф Виталика в натянутой до бровей вязаной шапке. Тот подошел чуть ближе, взял его ладонь, привстал на цыпочки, чтобы поцеловать, но тут раздались шаги и из-за поворота показался бегун с собакой. Игорь резко отпрянул. Виталик обиженно надул губы. Потом он попытался снова, но Игорь так и не смог ответить, продолжая оглядываться на дорогу, на окна на другой стороне реки, на деревья, за которыми мог оказаться кто-то.       Полгода назад подруга Виталика, Кася, привезла их на машине в аэропорт. Пробок по пути было неожиданно мало, и они, выехав с запасом, добрались до терминала за час до начала регистрации.       — Как же я рада, что ты решился, — она обняла Виталика так крепко, что тот застонал и умоляюще посмотрел на Игоря. — Ты большой молодец и у тебя всё получится. Мы с Ромой обязательно заедем в гости, как только с Испанией всё прояснится.       Отпустив Виталика, она повернулась к Игорю и пронзила его притворно грозным взглядом:       — А ты, красавчик, не еби ему мозги, приезжай тоже.       Его поражало, что с самого момента знакомства, когда он впервые приехал домой к Виталику, в квартиру, которую тот делил с Касей, она не стала обращаться к нему на «вы», как другие люди её с Виталиком возраста, даже те, что были его коллегами. Виталик объяснил потом, что у Каси авторитет нужно заработать. Профессия или статус её не волнуют; она росла в окружении «статусных», и прекрасно знала, что все они — люди. Ей лишь было важно, что за люди. Поэтому у них дома он мыл чашки сразу после использования, чтобы не навлечь на себя гнев этой пигалицы с дредами и пары её недружелюбных мейн-кунов.       Потом Кася удалилась. На словах — чтобы не переплачивать за парковку. Но он подозревал, что она просто учтиво оставила их вдвоем, подарив час времени, которого они, как ни старались, не смогли добрать за предыдущие недели. У одного был конец учебного года, потом экзамены и непрекращающаяся работа завуча. У другого — английский тест, интервью на рабочую визу в консульстве и ненужная нагрузка на работе от обиженного его увольнением начальника. Только в первые дни июля у них стало получаться быть вместе чуть чаще и чуть дольше.       Но и это закончилось, и теперь они ждали начала регистрации на скамейках в переполненном зале вылетов. Понимая, что обняться на прощание прямо здесь возможности не будет, ушли в туалет и, пока никто не видел, протиснулись в одну, наименее грязную кабинку.       Игорь протер закрытую крышку унитаза комком бумаги и сел на нее. Виталик устроился на его коленях, обнял и положил голову ему на плечо.       — Я не хочу тебя оставлять здесь, — сказал он.       Игорь не ответил. Грудь сдавило, в носу защипало.       Виталик чуть отстранился и посмотрел в его увлажнившиеся глаза.       — Зато я хочу тебя, — добавил он, — но у меня плохие ассоциации с сексом в общественном туалете.       — У меня тоже, — вздохнул Игорь. — Лучше не надо.       Всё оставшееся время они просидели в этой кабинке, обнявшись, разговаривая шёпотом и замолкая, когда хлопала входная дверь и помещение наполнялось звуками шагов и журчания.       Игоря разрывало. Он хотел признаться, что ему страшно. Что всё пойдёт не так, что про него забудут в новой интересной стране, что появится кто-то еще. Кто-то лучше. Кто-то обеспеченней. Кто-то моложе. Хотел сказать это всё, но стыдился своих мыслей. Он же взрослый. Он должен понять. Он обязан будет принять, если такое случится. Он же всё равно никуда отсюда не сможет уехать. И поэтому просто молчал.       Виталик долетел благополучно и не забыл. Писал и звонил регулярно, и каждый раз от его сообщений Игорь машинально расплывался в улыбке. Коллеги замечали и спрашивали, не ждать ли в ближайшее время второго брака. Игорь отнекивался.       Он должен был приехать в Эдинбург на осенние каникулы. Они всё спланировали. Он взял отпуск, в первые дни каникул усиленно работал, чтобы успеть пораньше разобраться со всей бюрократией конца четверти, но накануне вылета его сын, Дима, попал в больницу с аппендицитом. Если бы на симптомы обратили внимание раньше, если бы врачи поставили диагноз быстрее, ко дню вылета Дима уже мог быть в реабилитации. Но Игорь узнал, что тот на операционном столе, когда уже паковал чемодан.       Игорь сперва разозлился на бывшую жену, Лену, за то, что упустила плохое самочувствие сына, но, приехав в больницу, увидел, что она и так винит себя и свою работу и решил остаться с ними и поддержать.       Билет пропал, в больнице не обошлось без взяток, и, когда заговорили о переносе его визита на Новый год, оказалось, что денег не хватит. Тогда Виталик сам оплатил ему билеты. Игорю снова было стыдно.       Игорю вообще постоянно было стыдно.       Не только из-за нехватки денег. Его так пугала перспектива показаться старым и скучным в их первую ночь, что он нагородил чуши про свой опыт и прошлое и теперь опасался сделать какое-то неверное движение, боясь не оправдать ожиданий. К счастью, Виталик инициировал, вёл, и Игорь совсем не был против: его устраивала роль, которую он взял на себя. Виталик из вежливости иногда предлагал ему поменяться, но Игорь никогда бы этого не сделал. Не смог бы, хоть и хотел — и за это тоже было стыдно.       А ещё было стыдно за постоянно всплывающие воспоминания.       В июне они пошли на Максидром и на концерте The Cure прыгали по щиколотку в грязи, зажатые радостной толпой со всех сторон. Под «Boys Don’t Cry» Виталик потерял кед, нырнул внутрь людской массы, повозился там, вынырнул лицом к Игорю, подмигнул ему, развернулся, прижался спиной и крепко схватил за руку. Игорь вспомнил другой концерт, со времен которого прошла четверть века, другую руку в своей ладони и всё, что произошло потом. Подумал, что Виталику сейчас почти столько же лет, сколько было Максу, когда он ушёл. Нахлынуло ощущение обреченности, окутало страхом, а потом снова стало стыдно. Он же умный. Рациональный. Он не будет поддаваться суевериям.       Но, несмотря на постоянные стыдные мысли, в любую свободную минуту, по первому зову Игорь спешил к тому, чьё присутствие сводило его с ума, и он никак не понимал, что тот нашёл в такой полудохлой швабре как он.       А в Виталике ему нравилось всё: как рассыпаются нимбом по подушке его тёмные волосы, и как перекатываются мышцы на усыпанной родинками спине, когда он собирает их с утра в бесформенный пучок; как он пристально, пронизывающе, смотрит карими глазами из-за очков и как ранимо и растерянно выглядит без них; как съёживается и хохочет от любого прикосновения к его нежному, мягкому животу; как он тихо говорит что-нибудь прямо в ухо своим достойным ночного радиоэфира голосом, заставляя плечи покрываться мурашками, и как мило хмурит лоб и поджимает пухлые губы, когда обижается или сосредотачивается.       Как сейчас. Виталик вернулся с работы, наскоро поел и, извинившись, что вынужден работать в их последний вечер, уселся на диван с ноутбуком, чтобы закончить последние задачи. Игорь не обижался, потому что мог сидеть рядом и просто любоваться, закутавшись в плед, с чашкой чая в руках. Любовался и снова тонул в своих навязчивых мыслях. В двадцать семь умирают музыканты. В двадцать восемь умер самый любимый музыкант. До двадцати восьми еще неделя. Его здесь не будет в этот момент. Пока всё в порядке. А вдруг что-то пойдет не так?       Тревога не отпускала, назойливо крутясь в глубине живота.       Виталик захлопнул и убрал ноутбук и придвинулся к Игорю.       — Так обидно, что тебе уже пора уезжать.       — Я тебе ещё не надоел? — Игорь попытался отшутиться.       — Придурок, — Виталик легонько ударил его кулаком в плечо. — Приедешь весной, на каникулы? И летом! На всё лето!       — Хотел бы, но сам понимаешь, у меня столько денег нет.       — Господи, да я заплачу за твои билеты, без проблем вообще.       — Мне не нравится, что ты опять будешь мне что-то оплачивать. Я тебе девушка по вызову что ли?       — Ну, ты похож, конечно, на эскортницу высшего разряда, — Виталик хитро улыбнулся, забрал у него чашку, поставил рядом, уселся сверху на колени Игоря и положил руки ему на плечи. — Красивый, ухоженный, эрудированный. Я готов быть твоим папиком. Даже буду рад.       У Игоря загорелись щёки.       — Виталь, ну что ты несешь? Я же взрослый человек, я намного старше тебя. Как я могу такое позволить?       — Ну напомни мне еще раз, что ты старше и ответственней. Ты разведённый российский учитель с двумя несовершеннолетними детьми. Но мне же неважно. — Он улыбнулся и нежно притронулся своим носом к носу Игоря. — Я хочу проводить с тобой время. У меня нормальная зарплата. Я могу себе позволить купить тебе билет раз в три месяца, честно. И принимать тебя здесь, сколько твоя виза позволяет, могу. Приезжай, а?       — Ладно, — сдался Игорь от такой безапелляционности. — Приеду.       Раздался звонок в дверь.       — Господи, кого там несет в такое время? — Виталик с неохотой поднялся с колен Игоря. — Точно у Фионы что-то закончилось. И как же я ненавижу эту квартиру! Ни воды нормальной, ни глазка в двери.       Замок щёлкнул, и ворчание прекратилось. Игорь прислушался, и до него донеслись обрывки шёпота на английском: «Что тебе здесь надо?»       Игорь встал и подошел ближе к прихожей.       Высокий мужской голос говорил:       — Я с машиной, поехали ко мне. Шарлотта уехала, я всех распустил. Весь дом наш.       — У тебя кокаин под носом и глаза бешеные. Я бы, даже если хотел, не поехал бы с тобой. Уйди, пожалуйста.       — Ну хорошо, давай не у меня. Давай у тебя. Талли, я скучаю.       — А я — нет.       Игорь решился и вышел из комнаты. В дверях стоял невысокий незнакомец, который, заметив его, произнес только «Оу».       Виталик повернулся, и Игорь увидел его растерянное лицо.       — Тебе нужна помощь? — спросил он по-русски.       — Я справлюсь, — Виталик нахмурился.       Но парень, уверенно отодвинув Виталика, вошел в квартиру, приблизился к Игорю и начал рассматривать его, презрительно глядя снизу вверх огромными зелеными глазами.       — Это что за гериатрический пациент, Талли? — спросил он, не отводя взгляда.       — Эд, уйди, пожалуйста, — обессиленно сказал Виталик.       В глазах парня мелькнула догадка.       — Это что, твой секси учитель? Ммм. Неплохо. — Эд прищурился и прикусил губу. — А он тебя наказывает, когда ты плохой мальчик?       Игоря затошнило. Он почувствовал как кровь отливает от лица, а Эд продолжил, не отрывая взгляда:       — Что ты для него делаешь за хорошие оценки?       — Эд, иди отсюда на хуй, — уже заорал Виталик.       — Ладно, ладно, не буду вам мешать делать домашнее задание, — ответил Эд, продолжая смотреть Игорю в глаза, а потом развернулся и двинулся к двери, напоследок бросив Виталику: — Но я рядом, если что. Всегда. Развлекайся пока в своем затянувшемся порно, только не забывай, что на фетишах далеко не уедешь.       — А на чем уедешь? На изменах и кокаине? — крикнул Виталик ему вслед и захлопнул дверь, а потом испуганно посмотрел на Игоря, который тут же рванул в туалет.       Из него выполоскало еще не успевший перевариться ужин. Стало немного легче.       Он нажал на рычаг и сел на пол, прислонившись к стене. Виталик стоял в дверном проёме.       — Ты в порядке? — спросил он.       — Не знаю, — слова еле выдавливались из раздраженной гортани.       — Не слушай его, — продолжил Виталик. — Он ёбнутый. То есть, в глубине души хороший, но ёбнутый. Ты же слышал, какую он чушь говорит.       Эд не говорил чуши. Он сразу попал по больному. Наверное, все так думают, когда слышат о них. Эта Клэр вчера тоже.       И разве они неправы? Мог ли он ответить что-то на это? Не мог, потому что всё так. И потому что с английским у него дела совсем плохи.       Год назад он был спикером на международной педагогической конференции в Берлине. Несколько лет мечтал туда попасть и в том году отправил заявку, не надеясь ни на что. Но его неожиданно пригласили. Он долго готовился, зубрил английский текст своей презентации и вроде бы хорошо выступил, но в конце начались вопросы, и он растерялся. Плохо понимал, что ему говорили люди с другими акцентами, а из собственного рта вылетало что-то бессмысленное. Он сбежал с конференции сразу после своей лекции, пропустив всех остальных спикеров и ужин с коктейлями, и уехал в Фридрихсхайн к Лёхе, у которого ночевал.       Хотелось напиться после провала, и Лёха точно помог бы с этим лучше всех. Увидев лицо появившегося в дверях Игоря, тот сразу же взял пальто, и они отправились в какой-то затхлый местный бар без названия.       — Не переживай, они уже забыли, — уверенно заявил Лёха после рассказа Игоря. — Первый блин. Давай, за твой интернациональный дебют. И чтобы дальше — больше.       — Больше позора? Ладно. Давай.       Они чокнулись и опрокинули свои шоты одним глотком. Игорь поморщился, выдохнул и закинул в рот кислую оливку.       — Не думаю я, что они забыли. Мне так стыдно, ты не представляешь. Думают ведь теперь, что я несерьёзный какой-то. А я столько времени потратил на это. — Игорь обхватил голову руками.       — Чтобы это была твоя самая большая проблема, Гарик. Нервные клетки не восстанавливаются. Нюхнёшь? — Лёха потянулся в карман, поправив прилипшие ко лбу редеющие светлые кудри.       Игорь покачал головой. Ничего нового.       — Твою ж налево, Лёх, тебе уже под полтинник, а ты наркотой до сих пор балуешься?       — А тебе уже за сорок, а ты только один косяк в жизни скурил? И тот — мой.       Так и было. Никаких наркотиков кроме той травы, за курением которой они и познакомились двадцать три года назад, он не употреблял.       — Я забочусь о своем здоровье.       — Ой, не смеши мою жопу, Гарик. Поверь мне, многие вещества, которых все так боятся, гораздо безопаснее твоего любимого односолодового, зато дадут тебе шанс испытать то, что ты себе даже представить не можешь.       — Безопасней? А зависимость?       — А алкоголиков не бывает что ли? И не все наркотики вызывают зависимость. Спасибо маме, — Лёха поднял стакан в воздух, — всё про изменение сознания рассказала.       — Аминь, — подтвердил Игорь. — Мать твоя — редкое создание, конечно.       С Беллой Игорь продолжал общаться после смерти Макса, и хорошо помнил, как в последние годы жизни, уже выйдя на пенсию после многолетней работы в психиатрии, она увлеклась изучением веществ, которые, по её мнению, незаслуженно были в своё время вытеснены из медицины и перешли в класс нелегальных.       Сама Белла умерла от рака в двухтысячном. Лёха тогда сразу же взял её девичью фамилию и уехал в Германию. Лёха Прохоров, гражданин России без определённых занятий, стал Алексом Вайсбахом, гражданином Германии без определённых занятий, но явно с доходом, достаточным для регулярного использования рекреационных наркотиков.       — Ты, кстати, в Шёнеберге ещё не был? — задорно спросил он, вернувшись из туалета, — Может, склеишь уже какого-нибудь мужика, наконец?       — Да что ж вам всем неймётся? Что ты, что эти двое в Москве. Вы мне уже дыру в голове просверлили.       — Потому что мы на тебя двадцать лет смотрим и не можем понять что с тобой, и где ты свернул не туда. Мы же все тебя видели, когда ты любил по-настоящему, а все твои романы потом — это ведь было совсем не то.       — Я любил Лену.       — Ну вот не надо ля-ля. Ты же пока с ней был, ебал всё, что движется.       — Ага, и все были женщинами.       — Интересно, почему?       — Потому что я не гей.       — Ага, один раз не…       — Бисексуал в лучшем случае. И ушел я к Марго. И её я тоже любил.       — Марго… Марго не стереотипная баба. Потому тебя к ней и потянуло. Ты там просто сублимировал.       — Лёх, если твоя мать была психиатром, это не значит, что ты разбираешься в тонкостях человеческой души. Сублимировал. Это не так работает.       — Может и не так. Кто я такой, чтобы понимать, как у вас там это устроено. Но я всё равно считаю, что тебе нужен мужик. Который придёт и тебя хорошенько выебет, чтобы ты уже вспомнил, кто ты такой.       — Иди на хуй, торчок старый.       Лёха захохотал на весь бар:       — Я-то торчок, а вот хуй — это твоя конечная станция. Помяни моё слово.

***

      Ну вот. Вот он сидит здесь на полу туалета, неоднократно выебанный мужиком, но стало ли ему лучше?       Наоборот.       Только больнее. Только страшнее, а страхи — реальнее.