Лучший друг

Сильное плохое предчувствие терзало его всю ночь. Энакин не мог уснуть, ворочаясь в кровати и раз за разом отгоняя видения убитых и тех, кто скоро умрет. Сила чего-то снова ожидала, и это было что-то плохое, касающееся его и… Асоки. Плиты падают вниз. Большие куски стен обваливаются в темную пропасть. Побледневшие от напряжения пальцы из последних сил держаться за край наклонившейся платформы. — Помоги! — кричит ему Асока. Энакин закрыл глаза, прогоняя жуткий образ. Неужели в этот раз умрет она, последняя, кто был ему дорог в этом мире? Это будет очень неправильно. Невозможно, чтобы Асока покинула его также, как мама и Падме. Она обязана выжить. — Умрет, — тихо подтверждает жуткий голос в голове, — она тоже сегодня умрет. Энакин сидел на кровати, вглядываясь во мрак. Техника и немногие предметы мебели плавно кружились по комнате. Злость и страх никуда не ушли, но приняли форму, которую он полностью мог контролировать. Нахлынули воспоминания, которые днем он отгонял от себя. Вдруг все здание госпиталя резко вздрогнуло. Сперва был сильный толчок и глухой всепоглощающий звук, который Энакин, прошедший всю войну клонов, ни с чем не смог бы больше спутать. Взрыв. Кто-то скинул бомбы совсем недалеко от него. Кажется, взрыв произошел этажом выше. Прямо над ним… — Асока! — спохватился Энакин, распахивая Силой дверь и выбегая в освященный аварийными алыми лампами коридор, и побежал к лестницам. Начала выть сирена. Немногочисленный персонал и пациенты в спешке эвакуировались из здания, на которое одна за одной летели бомбы, сбрасываемые с вражеских истребителей, как сообщил солдат, а вскоре Энакин увидел их сам. — Милорд, какие приказания? — спросил солдат-клон по комлинку. — Общий сбор у входа Б, пусть готовят истребители и ракетницы. Подбить, но не убивать всех. Сепаратистов захватывать в плен. Отдав распоряжения, Энакин бросился к комнате Асоки. Он подбежал к ней; все было в порядке, как и вечером. Энакин протянул руку к двери, и в тот же миг стена коридора проломилась. Раскидывая куски металла и камня, повстанческий истребитель пробороздил полы коридора и остановился, вспыхнув. Через секунду еще один взрыв прогрохотал почти вплотную к Скайуокеру. В мгновение ока он ослеп и оглох. Осталась только Сила. Энакин вскинул руки, закрывая голову и удерживая обломки на расстояние. Созданный Силой барьер спас его жизнь. Несколько секунд растянулись в целую вечность. Чужие боль и страх захватили его в мгновение бессилия. — Учииииитель! — кричит Асока, чувствуя, как горит на ней кожа и мышцы, как кровь заливает глаза, как что-то тяжелое придавливать ее сверху, а она погружается в глухую и пустую темноту. Тонкие синие языки пламени, прорвавшиеся через незримую преграду, опаляли лицо и руки, а от сердца расползалось холодное и мокрое чувство страха и безнадежности, предчувствия скорых потерь.

***

Зрение и слух вернулись, перемешиваешь с восприятием Силы. Цвет у привычных предметов изменился. Одно ухо не слышало, а второе воспринимало звук слишком резко, до головной боли. Разум отключился. Словно в наркотическом тумане Энакин не мог понять, что в этой мешанине огня, обломков металла и камня, крови, паники и боли было реальным, а что кошмарным мороком. Ему казалось, что он действует не сам, а умелый кукловод дергает за ниточки. Сила текла сквозь него, защищая своего любимца. Огонь взрыва остановился перед невидимым барьером. Внутри Энакина что-то сломалось. Он упал на колени, запрокинул голову, закрывая глаза, вскинул руки. Огромные обломки поднимались в воздух, открывая небо для многочисленных жертв обрушения. Небо прорезал долгий низкий звук, от которого закладывало уши. Энакин почувствовал, что Сила, которая вела его до этого момент, покинула его. Последнее, что он запомнил перед тем, как потерял сознание, были разлетающиеся в разные стороны обломки и истребитель, пролетающий над ним с низким гулом и воем.

***

Он медленно шел по развалинам госпиталя. Вокруг штурмовики и спасатели что-то делали. Истребитель полыхал. Голубые языки пламени вздымались в синее небо, на котором блестели светлые точки звезд. Энакин снова и снова взывал к Силе, ища одну единственную яркую звездочку, но Сила слепила множеством живых разумных и страдающих существ вокруг него. Штурмовики обходили его стороной. Он видел трупы, а в мыслях всплывали обрывки воспоминаний. — Асока! Асока! — срывает он голос, спотыкаясь, бежит по обломкам, пока кровь заливает глаза и рот, — Асока! Отзовись! Прошу, Асока! Сзади подходят люди. Его люди. Белые доспехи и синими узорами. Они что-то говорят. Он поворачивается на них, чувствует страх, когда они видят его лицо. — Где она? Почему ее не спасли сразу? — Кто она, сэр? — Она! Где она? Имя. У нее было имя. Его надо произнести, но что-то мешает. Одно имя, фамилия, быть может. — Мы проводим поиски раненых, сэр, — говорит один из них. Энакин не помнит, кто это был. Это они допустили. Она пострадала из-за них. Почему взрыв не предотвратили? Почему они сейчас умалчивают о ее местоположении? — Сэр, — подбегает еще один штурмовик, — сэр, мы преследовали повстанцев. Пленников не получилось захватить. Четверых подбили, один ушел. При чем тут это? Почему не проводят поиски ее? Это единственно важное сейчас! Ее должны найти! Она должна быть жива! Ее должны найти! Штурмовики хрипят, поднимаясь в воздух. Их горло сдавлено Силой. — Ааагх! — штурмовик с маркировкой легиона Асоки пытается что-то говорить со сдавленным горлом. — Найти ее. Найти Асоку! — выдавливает из себя имя Энакин. — Это приказ! Первоочередной! Тела падают на землю с гулким стуком, который отдается долгим эхом в голове. Его вела боль. Сгусток горькой боли и гнева окровавленным комком лежал глубоко в обломках. Энакин со всех ног кинулся туда мимо горящего истребителя. Пламя лизнуло его тунику, прожигая ткань одежды, оставляя алые пузыри на коже. Энакин не чувствовал физической боли. Привычно игнорировал ее, преобразуя в Силу, ведущую его. Кусок боли и бессильной ненависти лежал под завалом из огромной плиты. Энакин стоял и смотрел на плиту, мечтая скорее прекратить страдания той несчастной, что попала в эпицентр взрыва. Боль. Страх за собственную жизнь, который был лишь слепым инстинктом. Мечта о смерти, дарующей спокойствие и безмятежность, а главное освобождающей от боли. Кровь. Кровь заливает глаза, легкие, вся ее кожа в крови. Хотя нет. Нет больше кожи. Она сгорела в адском пламени взрыва. Боль. Страх. Надежда. Энакин резко вынырнул из восприятия Асоки, которое сейчас мало отличалось от восприятия мира зверем или ребенком. В голове проснулся жутких голос, объединяющий все голоса: Палпатина, Оби-Вана, матери, Падме, Квай-Гона, Йоды и Винду… — Убей ее. Смерть избавит от всех мук и страданий. Она наконец обретет свободу, о которой не смеет мечтать, пока ты рядом. Убей, — вкрадчиво говорил жуткий голос в голове. Плита сдвинулась ближе, придавливая тело под ней сильнее. Энакин судорожно вдохнул. Ночной кошмар, урод, который теперь всегда с ним, шептал о скорейшем избавлении от страданий. — Нет! Не тронь нас! — выкрикнул Энакин. — Дурачок, — прошептал голос, — я-то ее не трону… а ты? Разве не ты сам действуешь? Если Асока умрет, то виноват будешь ты… — прошептал голос и мерзко захихикал. — Нет! Неправда! Я никогда бы не поднял руку на Асоку. А ты… Сгинь! — Не могу, — улыбнулся голос в голове, — потому что я — это ты! — Ложь! — выкрикнул Энакин. — Разве твои мысли — ложь? Или ты не сам себе господин, а лишь жалкий раб? — При чем тут это? — Ах, уже не важно, но ведь и Падме ты убил, теперь ей ой как хорошо… Без постоянного страха… без тебя… — Уйди! — еще раз выкрикнул Энакин, хватаясь за голову. — Пропади ты пропадом! Сгинь! — Хорошо, хорошо, — покорно согласился голос, — но это глупо. Сейчас ты спорил и ругался сам с собой. Прощай, до встречи! Голос пропал, растворяясь во вдруг возникшей боли. «Плита… Надо поднять плиту… Асока… должна жить…» Боль и гнев на голос в голове придавали сил. Плита вздрогнула и резко отлетела в сторону, с грохотом падая на землю вдали. В глазах потемнело. Контуры предметов стали вновь размытыми и нечеткими. Линия горизонта подмигнула и повернулась набок. К горлу подкатила тошнота.