A Man With a Heart

      — Он головорез! Преступник! Он утверждает, что борется за невинных, но я спрашиваю вас вот о чем: сколько людей погибло в его войне с преступностью? — На записи был слышен рев толпы, и когда он стих, он продолжил: — Он утверждает, что борется за бедных, за недовольных, и все же он миллиардер! Он человек, который открыто выступает за участие корпораций в управлении государством! Он лжец и мошенник, вот кто он такой. Он не может быть…       Раздался щелчок, и звук отключился. Воздух был густым и неподвижным, тяжелым, почти гнетущим. Стены были покрыты звукоизоляцией, а за монитором звукооператор возился со своими кнопками, регулируя звук на лету. Каждое произнесенное слово теперь транслировалось в прямом эфире, и давление возрастало. Я сидел за столом напротив своего интервьюера, микрофоны были установлены на подставках перед нашими ртами. Несмотря на мою подготовку, на лбу у меня выступили капельки пота.       Почему в логове Реджины так чертовски жарко?       Слава богу, это было не видеоинтервью. У меня гораздо лучше получается говорить уверенно, чем выглядеть.       Этот парень не был Зигги Кью. Здесь нет простых вопросов.       Тем не менее, Макс Джонс был безнадежно аутентичным репортёром. Из тех, кто придерживался старомодного подхода к журналистским расследованиям, и хотя его аудитория была не самой большой в мире, я не мог не восхищаться этим. Он был одним из последних уважаемых имен в журналистике, и согласие на интервью с ним также должно было придать моей кампании дополнительный авторитет среди моей базы, что всегда было хорошо.       — Это было заявление Уэлдона Холта, исполняющего обязанности мэра Найт-Сити, сделанное на недавнем политическом митинге. Каков ваш ответ на его заявление?       Я глубокомысленно кивнул, сделав паузу для пущего эффекта: — Некоторое время назад вы написали статью о шоу — «Кровью мы служим»?»       — Всё верно.       — Люди, стоящие за этим шоу, помогали ветеранам, ставили им импланты, помогали реабилитировать их, а затем, когда их общественный имидж улучшился, они забирали имплантаты и оставили ветеранов гнить. И чтобы посыпать соль на рану, они взимали плату с ветеранов за то время, пока у них были имплантаты.       — Я в курсе. Ведь именно я помог раскрыть эту историю. Вы ответите на вопрос?       Я отмахнулся от его беспокойства: — Я подхожу к делу. Видите ли, если вы посмотрите на мой послужной список, я человек слова. Вы — один из лучших, самых надежных репортёров нашего времени, вы нашли что-нибудь подобное? Какие-нибудь разорванные контракты или нанесенные удары в спину? Какие-нибудь недобросовестные сделки с моей стороны?       Он прищурился: — Пока нет.       — Холт проигрывает, и он это знает. Это не более чем дешевая попытка набрать политические очки.       — Но он ведь не ошибается, не так ли?       — Я не ангел, — признал я. — И буду первым, кто скажет вам это. Как и у любого другого владельца корпорации, у меня безжалостность шириной в милю и готовность делать все, что необходимо. В чем разница? Я человек слова. И если говорю, что собираюсь что-то сделать, что-то отдать, что-то взять, то сделаю это. Когда я сказал, что жестко отношусь к преступности, я это имел в виду. Холт дал много обещаний за эти годы, но можете ли вы честно сказать мне, что он их сдержал? Хоть какое-нибудь из них? — Последовал довольно неприятный момент молчания, — И в этом, больше, чем в чем-либо другом, заключается моя привлекательность. Я не идеален, но не буду притворяться.       — Хм. Тогда давайте поговорим о вашем прошлом. До сих пор вы были печально известны своей расплывчатостью в отношении своего прошлого. Почему?       Я пожал плечами, стараясь говорить как можно более дружелюбным тоном, придерживаясь созданной мной предыстории, в которую никому было труднее всего проникнуть: — Все просто: она ничем не примечательна и не впечатляет. Я не особенно хорошо образован, в отличие от мистера Пералеса, и не обладаю значительным политическим опытом. Я, во всех смыслах этого слова, аутсайдер. Черт возьми, мне пришлось самому научиться читать из-за отсутствия чего-либо в плане формального образования в моем детстве. Я был и остаюсь, по сути, необычайно удачливой уличной крысой.       — И все же, до относительно недавнего времени не было никаких официальных сведений о вашем существовании. Как вы это объясните?       — При сегодняшнем склеротическим и дисфункциональным руководстве? — С моих губ сорвался смешок: — Легко! Черт, я уверен, что значительная часть людей в НСША и Найт Сити сегодня не имеют документов!       Макс выглядел не впечатленным: — Хм. И как вы объясните внезапное объявление о том, что Джефферсон Пералез, по общему мнению, ваш главный конкурент и ведущий кандидат на пост мэра, внезапно снимает свою кандидатуру?       — Он довольно четко изложил причины своего ухода, когда делал свое заявление, вам не кажется? Если вы хотите более подробной информации, тогда вам придется спросить его, а не меня.       — Итак, вы никак не повлияли на его решение?       Оу, значит, он расставлял ловушку. Понял, журналистика во всей красе. Как он узнал о встрече? Я задвинул этот вопрос на задворки сознания и постарался сохранить спокойствие, когда ответил: — Да.       — Мои источники сообщают, что вы посетили его всего за несколько дней до его объявления. Вы хотите сказать, что это было совершенно не связано?       Я покачал головой: — Это было связано. Я слышал по слухам, что он подумывал о том, чтобы бросить гонку, и мне нужна была его поддержка, поэтому я пошел, чтобы попытаться получить ее. Как вы можете видеть, я добился успеха.       Подтекст был ясен по его тону: — И больше ничего не обсуждалось?       — Ничего существенного. Несколько любезностей, небольшой совет, но не более того.       — Что ж, тогда давайте обсудим некоторые из ваших позиций. В недавно просочившейся служебной записке вы уточнили, что благосклонно относитесь к корпоративным интересам. Не могли бы вы подробнее объяснить, почему?       Я нахмурился: — Было бы неверной характеристикой сказать, что я благосклонно отношусь к корпорациям. Точнее было бы сказать, что я считаю их необходимостью, и я неоднократно заявлял об этом.       — Для нашей аудитории, не могли бы вы пояснить, почему?       — Корпорации сегодня обладают огромной властью в нашем обществе. Это не секрет. Но чаще всего они ведут себя экстрактивно, стремясь обогатиться за счет других. Однако, как я продемонстрировал, это не обязательно так. И вот истина: проблема не в корпорациях, а в стимулах. Мы путем систематического дерегулирования изменили стимулы корпораций в негативную сторону. Но мы можем это изменить. При надлежащем стимулировании и регулировании корпорации могут стать огромной силой добра, выводящей миллионы людей из бедности и повышающей уровень жизни. Но только в том случае, если стимулы изменятся.       — И как бы вы предложили это сделать?       Я потер подбородок, обдумывая это, выбрав свою фирменную прямоту: — Вы знаете, не так давно некоторые корпорации начали лоббировать меня? Некоторые предлагали помощь в проведении моей экономической политики, другие угрожали моим деловым интересам, третьи пытались подкупить или даже открыто угрожали физической расправой. Не говоря уже о множестве других форм скрытого принуждения.       Макс нахмурился, хотя меня немного обескуражило, что он, казалось, даже отдаленно не смутился, услышав мои слова: — Вы можешь сказать кто это был конкретно?       — Я не буду называть эти корпорации по соображениям личной безопасности, но можно с уверенностью сказать, что их было значительное количество. Было бы справедливо сказать, что одна из них выделялась среди всех остальных, однако, и что она не входит в мои любимые.       — Чего они хотели?       Я пожал плечами: — Влияния, в основном. Никто не хочет терять свою долю рынка, и все хотят контроля. Некоторые хотят получить рыночное преимущество, другие хотят сохранить статус-кво, вы поняли идею.       — Вы приняли их предложение?       Я рассмеялся: — Конечно, нет! Ни один хороший бизнесмен не принимает чье-то первое предложение. Нет, я вел переговоры. Это не значит, что я сказал «нет» прямо — я не идиот, — но я позаботился о том, чтобы учитывать интересы общественности. На самом деле, я ожидаю, что некоторые корпорации скоро сделают какие-то объявления — ну, знаете, о сотрудничестве государственного и частного секторов и тому подобном, — так что следите за этим.       — Какое объявление?       — Как я уже сказал, Макс, я не идиот. И не буду объявлять о чем-то, в чем нет уверенности.       Макс, похоже, счел мой ответ забавным: — Это то корпоративное влияние, о котором вы говорили?       Я тяжело вздохнул: — Если быть до конца честным, я не совсем уверен, как должно работать корпоративное влияние в политике, я просто знаю, что нынешняя система этого не делает.       Макс приподнял бровь, глядя на меня: — Итак, ваш ответ таков, что у вас нет ответа?       Я вздохнул: — Это не совсем верно. У меня действительно есть несколько идей о том, как это сделать. Например, введение официальных корпоративных представителей для определенных отраслей, отобранных всеми фирмами в этом секторе, в городской совет имело бы большое значение для того, чтобы многие из этих тайных сделок стали достоянием общественности.       — Но разве это не подорвало бы право голоса общественности?       Я кивнул: — Это действительно меня беспокоит. Такая система может подорвать демократию, особенно если корпоративный избирательный блок больше, чем блок фактически избранных представителей в городском совете, и существует проблема скользкого пути, когда корпоративные лидеры приобретают политическую власть и подрывают свободные рынки и так далее, но я действительно думаю, что это осуществимо. Но, чтобы внести ясность, я не говорю, что мы должны делать что-то подобное, просто это возможно. — Я пожал плечами: — Тем не менее, говорите все, что хотите, о такой системе, но это повысило бы прозрачность, а больший общественный контроль почти всегда полезен в политике.       — Хм, понятно. Тогда давайте поговорим о ваших политических предложениях.       — Конечно, что вы хотите знать?       — Не могли бы вы изложить свои законодательные приоритеты для нашей аудитории?       — Конечно. Итак, если кратко подвести итог, то на фронте внутренней политики есть три основных вопроса порядка: преступность, жилье и образование. Преступность — это большая проблема. Конечно, сыграют роль и несколько других вопросов, таких как политика в области здравоохранения и реструктуризация налогов, но это большая тройка.       — Не могли бы вы быть более конкретными?       Я кивнул: — Ну, что касается преступности, то основное внимание будет уделено реформированию полиции города. Организацию необходимо будет национализировать, и за этим последует увеличение расходов. Полиция будет оснащена необходимым оборудованием, а не реликвиями или дробовиками, которыми она располагает в настоящее время, а также получит широкие полномочия по борьбе с насильственными преступлениями. С другой стороны, будут усилены меры по борьбе с коррупцией, чтобы предотвратить злоупотребление офицерами своей новообретенной властью.       — Угу.       — Итак, такие вещи, как обязательная видеорегистрация, привлечение отдельных офицеров к ответственности за серьезные злоупотребления властью без уважительной причины, гарантируя при этом, что у них все еще есть освобождение от ответственности доброго самаритянина, и тому подобное.       — Понимаю. А как насчет жилья?       — Одна из главных вещей, негативно влияющих на уровень жизни в Найт Сити, — это стоимость жизни. Люди не могут продвигаться по экономической лестнице, если вся их зарплата уходит на аренду жилья, понимаете? Чтобы исправить это, одним из наших главных приоритетов должно стать расширение предложения жилья в городе. Отремонтируйте заброшенные здания и переоборудуйте их в квартиры и тому подобное, а также расширьте жилищный фонд. Некоторые из них будут проданы как жилье по рыночной цене, другие будут сохранены городом для переоборудования в приюты для бездомных. Тем временем мы также рассмотрим возможность изменения некоторых законов о зонировании, чтобы стимулировать строительные фирмы строить больше квартир и поддерживать приемлемые цены на жилье на более долгосрочной основе.       — А образование?       — Ну, я собираюсь инвестировать в…       Макс нахмурился, когда его глаза начали светиться, он коснулся своего уха, а затем посмотрел на человека за стеклом, указывающего в мою сторону, прежде чем прервать меня: — Извините, что прерываю, но у нас срочные новости.       — О, конечно. Продолжайте.       — Мы только что получили сообщения о том, что Ханако Арасака была похищена на параде Даши, спонсируемом Арасакой. Наши источники сообщают, что нападавшие нанесли удар, когда парад был в самом разгаре, подавив и захватив контроль над парадной платформой наследницы Арасаки. Деталей мало, ребята, но нет необходимости говорить, что значение этого нельзя недооценивать.       — Вау, это громкая новость.       Макс откинулся на спинку стула и посмотрел на меня с блеском в глазах: — Скажите, корпорация, о которой вы говорили, выделялась среди всех остальных… Та, которая не попала в ваши любимчики…       Я приподнял бровь: — Да, что насчет этого?       Он посмотрел на меня, затем на человека за стеклом, а затем снова на меня: — Это была Арасака?       Я улыбнулся, зная, что мир слушает, и сказал: — Без комментариев.