how could you?

Он к нему — в цветущий сад, в светлую обитель — врывается темным вихрем. Зирохцесс, поливая росток, дергается, как мальчишка. — Светлые действительно готовы на все ради цели, не так ли, братец? Яд сочится из каждого слова, глаза, привычно уставшие, смотрят с волчьей ненавистью. Брат. Часть души. Враг. Зирохцесс поднимает на него взгляд, не зная, бежать или бить, опережая чужой удар. У них вся жизнь с четкой гранью, с единственным возможным выбором. — Ты все еще злишься на то, что не Ингвэр стала избранной? Рывок — костлявые пальцы Алмагота поднимают его за воротник, даром, что Зирохцесс выше и сильнее. Он поддается грубой хватке, жалея, что не убежал, только увидев брата. — Не смей говорить о ней так, словно она ещё жива. И яд его слов разбавляется искренним горем — вязким и липким. Зирохцессу хочется оттолкнуть его и смыть это чувство в ближайшем ручье. Потому что Алмагот вдруг не кажется коварным и жестоким. Потому что под маской — боль отца, пусть и названного, потерявшего дочь. — Я не понимаю, о чем ты. Вы ведь ее забрали, Церонор сказал, что излечит ее, что… Пощечина оглушает не хуже магического удара. — Ты сам сидел у ее тела. Сам слез пролил больше, чем Прешвирра, — он закрывает глаза, отталкивая Зирохцесса так, что тот падает на землю. — Она тебя, дурочка наивная, действительно любила. К свету твоему лживому тянулась. Презрение во взгляде Алмагота, когда он встал на светлую сторону, кажется детской обидой по сравнению с тем, которым он его оглядывает сейчас. Разочарованный в призрачной семье и мире, что всегда выбирает третий, недоступный им вариант. Зирохцесс ведёт плечами, сбрасывая желание наброситься в ответ. — Уходи, прошу. Так мы ничего не выясним. Бормочет, переводя взгляд на рододендрон, посаженный Ингвэр в один из ее визитов сюда. Алмагот уходит молча, не затворив дверь и оставив после себя едкое чувство вины. — Мне жаль, что она погибла, — растворяется в тишине сада.