Записки Мышонка — принца и волшебника

Кто-то присвистнул. В холле собралась толпа, я приподнялся на цыпочки, чтобы увидеть, в чём дело, но не преуспел. Однако вскоре стоящий передо мной старшекурсник с Хаффлпаффа подвинулся, другие тоже потеснились, и я оказался в первом ряду. Прямо посреди холла сидела на старом чемодане, прижимая к груди кожаный потёртый саквояж, рыдающая профессор Трелони. То и дело издавая громкие утробные звуки, она повторяла: — Нет! Нет, вы не можете так поступить со мной! — Вы могли бы увидеть в хрустальном шаре этот очевидный исход, — тоненько, нежно, но со стальными нотками в голосе сообщила профессор Амбридж. — Хоть вы и не в силах предсказать даже погоду на завтра, вы, конечно же, не могли не понимать, что ваш убогий стиль работы и неодобрение, которое я ясно продемонстрировала вам во время моих инспекций, делают ваше увольнение неизбежным! Захотелось спрятаться обратно в толпу, но проход уже сомкнулся за моей спиной. Отступать было некуда, и я был вынужден наблюдать за этим публичным унижением из партера. — Вы н-не можете! — взвыла профессор Трелони; из-под её огромных очков струились слёзы. — Вы… н-не можете меня уволить! Я п-провела здесь шестнадцать лет! Х-хогвартс — м-мой родной д-дом! — Он был вашим домом, — сказала профессор Амбридж, — но перестал им быть час назад, когда министр магии подписал приказ о вашем увольнении. А теперь будьте добры покинуть замок, вы нам мешаете. Амбридж не просто увольняла неподходящего педагога. Она наслаждалась происходящим, и я не к месту подумал: если бы Блейз стоял рядом, он обязательно отпустил бы этому поводу какой-нибудь мерзкий комментарий. Среди других учеников реакция была разная — кто-то смотрел с недоумением, кто-то хмыкал; Лаванда Браун и Парвати Патил, обнявшись, тихо плакали. Амбридж должна была кого-то уволить. Это было ясно с самого начала — без этой демонстрации её власть не стала бы полной. И я, когда была возможность, не сказал ни слова в защиту несчастной прорицательницы. Глядя на неё, жалкую, с распухшим красным носом и глазами-щёлочками, завёрнутую в многочисленные старые шали, тусклую, тощую, я испытывал странную смесь глубочайшей жалости и уже знакомого облегчения. Я не видел этой сцены в видениях, но осознавал её неизбежность — и вот, свершилось. Толпа колыхнулась, пропуская профессора МакГонагалл. Та быстрыми шагами пересекла холл, остановилась возле Трелони, вручила ей большой клетчатый платок и принялась утешать, похлопывая по спине. — Ну-ну, Сивилла, успокойся, — произнесла она голосом, в котором явственно слышалась сдержанная ярость, — вот, вытри слёзы… всё не так плохо, как ты думаешь, тебе не придётся покидать Хогвартс… — Неужели, профессор МакГонагалл? — ледяным тоном осведомилась Амбридж, сделав несколько шагов вперёд. — И кто же уполномочил вас сделать подобное… — Я, — раздался звучный голос. Парадные двери распахнулись, ученики снова потеснились, на этот раз пропуская директора Дамблдора. Я не видел его с более или менее близкого расстояния со дня похорон Артура Уизли, и теперь с болезненным изумлением отметил, что он постарел. Нет, от него всё ещё веяло мощью, чем-то, похожим на дыхание северного моря, но тело стало как будто хрупче, ломче. Он выглядел как столетний старик. Женщина, державшаяся в тени, возраста не имела вовсе: ей могло быть сорок... или сто сорок. Сероватая кожа напоминала пергамент, но в медно-рыжих волосах не было и намёка на седину. Шею покрывали морщины, а осанка была ровной. Мне кажется, мало кто обратил на женщину внимание — Дамблдор с его резким заявлением приковал всеобщее внимание. — Вы, профессор Дамблдор? — спросила Амбридж с коротким мерзким смешком и вытащила из складок мантии свиток пергамента. — Боюсь, вы не понимаете ситуации. У меня имеется приказ об увольнении, подписанный мною и министром магии. Согласно Декрету об образовании №24, генеральный инспектор Хогвартса обладает правом присутствовать на занятиях, назначать испытательные сроки, а также увольнять любого преподавателя, чьи методы работы он — то есть я — сочтёт не соответствующими нормам, установленным Министерством магии. Я решила, что профессор Трелони профессионально некомпетентна, и я освободила её от должности. Дамблдор улыбнулся, словно его это заявление ничуть не смутило. — Разумеется, вы совершенно правы, профессор Амбридж, — сказал он дружелюбно. — Как генеральный инспектор, вы имеете полное право увольнять моих преподавателей. Однако у вас нет права выгонять их из замка. Боюсь, — он позволил себе короткий поклон, вежливый, но строго на грани, — что подобные решения по-прежнему находятся во власти директора, и мне угодно, чтобы профессор Трелони осталась жить в Хогвартсе. Профессор Трелони при этих словах икнула и затряслась: — Н-нет, я п… пойду, Дамблдор! Я ос… оставлю Хогвартс и п… поищу счастья ещ… ещё где-нибудь… — Нет, — отрезал Дамблдор. — Мне угодно, чтобы вы остались, Сивилла. — Он повернулся к МакГонагалл. — Могу я попросить вас проводить Сивиллу обратно наверх, профессор МакГонагалл? — Конечно, — ответила та. — Поднимайся, Сивилла. Из толпы поспешно вышла профессор Стебль и взяла Трелони под другой локоть. Вместе они провели её мимо Амбридж и двинулись вверх по мраморной лестнице. За ними суетливо побежал профессор Флитвик. По дороге он вынул палочку, скомандовал: «Локомотор, чемоданы!» — и багаж профессора Трелони, поднявшись в воздух, тронулся вслед за ней. Сам Флитвик замкнул процессию. Если бы Дамблдор отвесил Амбридж пощёчину прилюдно, она и то не выглядела бы такой ошарашенной. — И что, — процедила Амбридж с отвращением, — что вы будете с ней делать, когда я назначу нового учителя прорицаний и ему понадобится её комната? — Это не проблема, — вежливо ответил Дамблдор, продолжая улыбаться. — Видите ли, я уже нашёл нового учителя прорицаний, и она выразила желание занять комнаты в подземельях. — Вы нашли?.. — пронзительно воскликнула Амбридж. — Вы? Позвольте напомнить вам, Дамблдор, что, согласно Декрету номер двадцать три… — Министерство имеет право утвердить подходящего кандидата в том — и только в том — случае, если директор не сумеет найти такового, — сказал Дамблдор. — Но я рад сообщить вам, что в данном случае мне это удалось. Позвольте представить… Женщина за его спиной сделала шаг вперёд, и я понял, кого она мне напоминала — старейшину О’Куинн. Только моложе на неустановленное число лет и самую малость человечнее. *** Где он её раздобыл, кто она такая и правда ли, что ирландские ведьмы могут проклинать взглядом — вот вопросы, более всего интересовавшие учеников в тот день. А тех, кто посещал прорицания, ещё волновал вопрос домашних заданий от Трелони: делать их или уже не нужно? За ужином на Амбридж было страшно смотреть. Она улыбалась так нежно, что у меня по спине шли мурашки, и разделяла отбивную на тончайшие волокна, забывая положить хоть что-нибудь в рот. Не оставит она этого вот так, не простит этого унижения. Задуманное показательное увольнение превратилось в какой-то фарс; директор Дамблдор одержал явную победу, школа ликовала. Я уныло жевал пирог с почками и думал о том, что нас ждёт дальше. На кого следующего обратится карающий взор мадам генерального инспектора? Как будто за последние два с лишним года я ещё не уяснил как следует, что такие размышления до добра не доводят! Передо мной стоял позолоченный кубок, пламя свечей бликовало в полировке, подрагивало. Только что я страдал над едой — и тут же окружающий мир померк. Я видел лужайку перед Хогвартсом, хижину Хагрида, людей в алых мантиях с палочками в руках. Красные лучи. Кто-то падает. Хагрид? Нет, не похоже, он здоровее, массивнее. Там кто-то куда более хрупкий, более… Я видел упавшую профессора МакГонагалл, её распахнутый в изумлении рот и влажные запавшие глаза. —...рти? Мышонок! Блейз тряс меня за плечо, вытаскивая из транса, а я с трудом осознавал, где я нахожусь. Профессор МакГонагалл сидела за преподавательским столом, ела мало и смотрела строго, но в её осанке чувствовалось какое-то горделивое превосходство. Это был воин, который ещё не выиграл войну, но, во всяком случае, одержал победу в сражении. — Ничего, — пробормотал я, отводя глаза. — Ничего. — Что увидел? «Профессор МакГонагалл, пожалуйста, не ходите ночью на улицу, когда сойдёт снег и холмы вокруг Хогвартса порастут молодой травой», — вот какое предупреждение я мог бы дать. Бредовое и бессмысленное. — Ерунду, если честно, — сказал я, улыбаясь Блейзу. Он прищурился, пытаясь подловить меня на лжи, но общение с Амбридж существенно улучшило мои способности притворяться: я выдержал взгляд друга и вернулся к еде. Сердце колотилось, в ушах шумело, но руки у меня не дрожали. Нашему классу повезло — мы оказались в классе мадам О’Хейз в числе первых. Она выбрала комнаты в подземельях, но очень далеко от гостиной Слизерина и покоев декана Снейпа. Не знаю, чего я ожидал, заходя в новый кабинет прорицаний. Наверное… чего-то. Во всяком случае, какой-то необычности. Но класс выглядел тускло и безлико, только на подоконнике возле фальшивого окна стоял горшок с какими-то чёрными колышущимися побегами. Более никаких украшений не было. Пахло подземельями — сыростью, камнем. Камин за преподавательским столом горел жарко, и мы постарались рассесться поближе к нему, занимая первые парты. — Это же дьявольские силки, — вдруг раздался смущённый шёпот. Невилл Лонгботтом прикрыл рот руками, явно стесняясь того, что вообще заговорил. Но вдруг из высокого кресла, ранее казавшегося пустым, поднялась высокая рыжеволосая женщина, подошла к горшку, погладила побеги и заметила сильным голосом: — Действительно. Фамилия? — Л-л-лонгботтом, мэм. — Заикаться не обязательно. Но вы правы, это дьявольские силки — крайне смертоносное растение, если не знать, как с ним обращаться. Не советую проникать в класс в моё отсутствие. Не думаю, что кто-то собирался. — Пять месяцев, — произнесла она, — чуть менее ста пятидесяти дней — вот и всё время, которое мы проведём вместе. На исходе этого срока меня призовут обратно на родину, и едва ли я смогу избежать той тяжкой ноши, которую придётся принять. Но эти дни… — она отвернулась от дьявольских силков и посмотрела на нас всех и ни на кого конкретно, — я проведу в попытках помочь вам немного больше узнать о тайнах будущего. Профессорских степеней не имею, обращайтесь ко мне «мадам О’Хейз». Будет достаточно. Вы подняли руку, мисс, желаете задать вопрос? — Простите, мэм, мы готовили дневники сновидений, их нужно сдавать вам? — пискнула Лаванда Браун. На лице преподавательницы мелькнула сдержанная ироничная улыбка: — Не стоит, дитя. Когда вам пятнадцать, сны редко предвещают будущее, чаще — погружают в водоворот сладких фантазий. Оставьте их себе. Я хочу, чтобы вы попытались объяснить мне, что такое будущее. Отойдя от силков, она встала возле камина полубоком к нам, теперь одна сторона её лица ярко подсвечивалась оранжевым светом, а другая казалась чёрной. Тёмная мантия слегка колыхалась, а в волосах будто бы теплились языки пламени. — То, что будет? — неуверенно спросила Лаванда. — Нет. Близко, но нет. Ещё версии? Будущее — это то, что может быть. Мы не видим единственную неповторимую уникальную линию грядущих событий, только возможности. Большинство из тех, кто находится в этом классе, будущего не увидят никогда. Оно так и останется скрытым от вас. Некоторым… — в этот момент я на мгновение почувствовал на себе её тяжёлый взгляд, — некоторым дано больше. Пойдёмте со мной. На моей памяти только одно занятие у нас сопровождалось выходом из класса, и ничего хорошего там не было. Но, разумеется, без возражений я вместе со всеми двинулся следом за мадам О’Хейз. Причём оказалось, что поспеть за ней не так-то просто: она вполне могла бы дать дедушке фору в пеших прогулках быстрым шагом. В молчании мы миновали длинный коридор, повернули дважды и оказались в ещё одном пустом классе. Там у стены стояло четыре высоких, выше человеческого роста, зеркала. Я их узнал — они использовались на втором этапе Турнира в прошлом году. Гарри рядом со мной шумно сглотнул, и я понял, что друг не в восторге от того, что видит их снова. Мы разделились на четыре маленьких кучки. Мадам О’Хейз взмахом палочки зажгла свечи в воздухе и велела: — Смотрите. В отличие от Трелони, она не пыталась играть в мистификацию и сама, встав за нашими спинами, сложила руки на груди и уставилась в одно из зеркал. Я сглотнул. Хотелось сбежать. — Что я вижу? Свою невыспавшуюся физиономию, — пробормотал Гарри еле слышно. — Я рада, что вы не ослепли, мистер Поттер, — раздалось сзади, и Гарри покраснел. Больше никто болтать не пытался, все смотрели в зеркала. Некоторые морщили лбы от натуги, пытаясь что-то увидеть. Милли Булстроуд аккуратно потирала пятнышко на носу. Гарри откровенно скучал. Я смотрел куда угодно, только не в зеркало — в основном, на тёмный в пятнах от сырости потолок, на медные рамы с цветочными узорами. И едва не подпрыгнул, когда тяжёлая ладонь сжала моё плечо. — В зеркало, мальчик. Не бойся. Я подчинился. Первое, что я увидел, это самого себя. Но я как будто изменился. Может, вырос? Но подбородок оставался всё таким же печально-гладким, со щёк никуда не делась дурацкая припухлость, и всё же я, как во сне, не мог узнать собственное отражение. Обычно не находилось времени его изучать. Что поменялось? Что?! Мадам О’Хейз стояла прямо у меня за спиной, возвышаясь почти на целую голову, и казалась древней старухой. Её пальцы больно впивались мне в плечо. А отражения начали двигаться, изменяться. Я видел самого себя. Возможно, вообще впервые — обычно в видениях мне являлись другие люди. Я бежал по коридорам Хогвартса, ослабленный галстук болтался на спине. Нужно было успеть, время утекало сквозь пальцы. Поворот, ещё один, по лестнице — через две ступеньки, главное, не ошибиться и не застрять в исчезающей. Куда и зачем я буду так спешить? Там, в будущем, я понимал, что не могу позволить себе ни секунды промедления. Как будто речь шла о жизни и смерти. Я моргнул, и видение прекратилось. Пальцы на плече разжались, и, не говоря ни слова, мадам О’Хейз отошла к гриффиндорским девочкам. Я отвернулся от зеркал и до конца урока развлекал себя мысленным сочинением писем всем, кому я хотел бы написать. *** — Что ты увидел? — спросил Гарри, когда мы вышли из класса. В последнее время мы разговаривали только на совместных уроках. Всё ещё больше, чем с Гермионой, но уже не так, как раньше. — Ерунду какую-то опять, — сказал я, — куда-то когда-то буду бежать по Хогвартсу. А ты? Увидел что-нибудь? — Я безнадёжен, — отмахнулся Гарри, но глаза отвёл, и мне это показалось тревожным. Вообще, выглядел он плохо, и я поинтересовался, надеясь, что вопрос не прозвучит назойливо: — Ты нормально спишь? Выглядишь… — Попробуй тут, выспись, когда Драко нудит про подготовку к СОВ и каждое утро спрашивает, что я выучил! — отмахнулся Гарри. — А так, сплю как убитый, — и он подёргал шнурок на шее. — Как Рон? — Тренируется... не как убитый, а как проклятый. Гермиона сказала, что это хорошо — пусть лучше переживает из-за квиддича, чем думает об отце. Кстати… — Гарри оглянулся, почесал в затылке и продолжил, убедившись, что рядом никого нет: — Первое собрание уже завтра. Если всё-таки захочешь прийти… — Оно запрещено, Гарри. Ваша организация… — Да плевать! Ладно, боишься — не приходи. По гриффиндорским канонам, насколько я успел их изучить, в ответ на это мне следовало прийти в ярость и заявить, что ничего я не боюсь, конечно, приду. Но я, вздохнув, слегка сжал плечо Гарри и попросил: — Будьте осторожны, пожалуйста. Он сбросил мою руку и ушёл, не говоря ни слова. Я подумал: не за ним ли я буду бежать? Не ему ли будет грозить опасность? В видении я выглядел так же, как сегодня. Видимо, это произойдёт вскоре. «Будущее — это то, что может быть», так сказала мадам О’Хейз. Но что делать, если все мои видения сбываются, и я совершенно не в состоянии их предотвратить?