Записки Мышонка — принца и волшебника

Ни разу в жизни мне ещё не снилось такого кошмарного и отвратительного сна! Я видел каменные стены, капельки влаги на них. Дрожащий факельный свет. Морщинистую длиннопалую руку с ножом. Замах. И много крови, бьющей фонтаном на стены. Мне не требовалось помощи в расшифровке этого видения. Гоблины убьют Долорес Амбридж. Где-то в подвалах Гринготтса свершится то, что они считают справедливой казнью. Это должно было произойти, таковы были планы Дженкинса и остальных. Но, проснувшись от ужасных картин, я долго сидел на кровати и не мог отдышаться. Дорого бы я дал за возможность посоветоваться с кем-нибудь, но с кем? Меня окружали хорошие люди, у меня были близкие друзья, но никому из них я не мог доверить того, что очевидно подпадало под определение государственной тайны. А если бы и мог — что тогда? Для Гарри, Рона и Гермионы вся политика — тёмный лес. Драко немногим лучше. Блейз, возможно, понял бы мои объяснения, но я легко представил, как при упоминании об убийстве Амбридж он начинает хищно улыбаться, и содрогнулся. У Паркера свои интересы и игры. Сьюзен… племянница главы ДМП будет обязана пересказать тёте наш разговор, если поймёт, что речь идёт о благополучии магического мира. Закрыв глаза и задвинув подальше навязчивое видение, я повторил те шаги, которые мне описывал Паркер. Итак, сначала — вандализм, скандал с гоблинами, общественное возмущение. Дальше — инспекция в банк. Она началась и ещё длится. Как долго? По планам — до Рождества, но вряд ли Амбридж продержится так долго. Следующий ход — новая волна возмущения, в красках описанное в СМИ убийство министерской чиновницы. Я не сомневался, что для пользы дела обо всех прегрешениях Амбридж забудут, и не пройдёт и месяца, как в глазах всего магического мира она станет чуть ли не святой. Такое проворачивают сплошь и рядом. Уже на этом этапе самые нервные начнут забирать деньги из гоблинского банка. Гоблины терпеть долго не будут, заморозят вклады. А потом на сцену выйдет... кто? Руфус Скримджер? Или кто-то из маггловских чиновников? Кто предложит народу альтернативу и безопасность денежных средств? Не так уж важно, главное, что гоблины перестанут быть единственными хранителями волшебного золота. Но зачем это Дженкинсу и остальным? Что им даст контроль над выпуском галеонов? К сожалению или к счастью, я без труда нашёл ответ на этот вопрос: ради самого контроля. И всё же казалось, что я упускаю нечто важное, может, даже ключевую деталь. Видение стучалось в виски. Что я тут сделаю? Ровным счётом ничего. Это не моё дело, не мои проблемы, не мой масштаб. Но однозначно, я предпочёл бы не знать, как именно убьют одного из самых неприятных из всех знакомых мне людей. *** Неделя шла своим чередом. Свободное время оказалось почти полностью посвящено огромным домашним заданиям. На маггловедении мы перешли к разбору международного законодательства, и головы студентов начали взрываться от объёмов информации. На древних рунах нам для полного счастья подсунули систему магических китайских иероглифов. Которые рунами в полном смысле не были, но «вы же видите очевидные общие принципы!». Драко ходил замотанный, с кругами под глазами и учился, кажется, даже по ночам. Несколько раз я видел, как сквозь его полог пробивается свет. Да и остальным было непросто. На меня друзья смотрели по большей части с завистью. А я дрожал от страха — надвигалась суббота, и мне предстояло первое в жизни занятие окклюменцией. — Да ладно, Гарри тоже будет учиться, и ничего, бодрый, — попыталась поддержать меня Гермиона. — Это же так интересно — защита разума! — Только ощущения мерзкие, как будто голову консервным ножом вскрывают, — некстати встрял Драко, и Гермиона на него зашипела. Я так и не сказал, у кого буду учиться. Кажется, ребята решили, что мне предстоит встреча с каким-нибудь приглашённым европейским экспертом, благообразным безвредным дедушкой за восемьдесят. Ни за что в жизни не готов был развеивать их заблуждения! С утра в субботу я так и не сумел позавтракать. Медитировал над тарелкой каши и размышлял о том, что лучше — голодный обморок или нервная рвота. Обморок как-то поизящнее, что ли. Взятая в библиотеке книга «Тайны разума» уверяла, что нужно очистить сознание и остановить внутренний монолог. Я пытался, но, к сожалению, меня то и дело тормошили соседи по столу — Блейз и Драко. То пытались уговорить съесть хоть ложку, то спрашивали, чего я такой бледный. Может, мне в Больничное крыло? Звучало заманчиво. Но я осознавал, что максимум — получу отсрочку. А пережить ещё одну неделю мучительного ожидания был не в состоянии. Лучше уж побыстрее. Паркер прислал письмо, в котором говорилось, что декан Снейп возьмёт меня с собой в Хогсмид и отведёт на занятие, а через полтора часа заберёт. Идея кинуться к профессору на грудь с мольбой: «Учите меня окклюменции сами, я вас буду бояться!» — постепенно переставала казаться бредовой. Но, конечно, ничего такого я не сделал. Сначала мы с деканом шли молча. Потом он заметил прохладным тоном: — Выберите одну мысль и держитесь за неё. Образ, воспоминание, что угодно. Тогда именно оно окажется на первом слое вашего сознания, и легилимент прочитает его первым делом. У вас получится, вы хорошо врёте. — Сэр? — спросил я с притворным удивлением, но Снейп от меня только отмахнулся. Что ж, приходилось признать, он прав: я неплохо вру. Ему уже доводилось сталкиваться с моими талантами в этой области. На этом разговор и закончился. Я слегка отвлёкся и даже смог насладиться тёплым днём, солнцем, пробивающимся сквозь ещё по-летнему высокие облака; запахами земли и влаги. У дверей одного из коттеджей меня ждали двое: мистер Грюм, тяжело опирающийся на посох, и сухонькая старушка в платочке. При виде меня она хитро подмигнула и пригласила внутрь. За что, предсказуемо, получила нагоняй от Грюма — сначала надо было убедиться, что тут нет Пожирателей Смерти под обороткой. — До встречи через полтора часа, мистер Маунтбеттен-Виндзор, — процедил Снейп. — Грюм, Тонкс, приятно было увидеться. Судя по тону, в гробу он их обоих видал. Старушка-Тонкс, когда Снейп отошёл на несколько шагов, заявила довольно громко: — А ведь у нас полкурса по нему сохло! Прикинь, Берти? Снейп — молодец, даже головой не повёл, а Грюм с проклятиями погнал нас в дом. Там Тонкс превратилась в саму себя — невысокую симпатичную девушку чуть за двадцать с короткими волосами цвета жвачки. — Дом проверен и защищён охранными чарами. Мы будем внизу, — сообщил Грюм, опускаясь на табурет возле очага и морщась. — Тонкс будет постоянно отслеживать ваши перемещения при помощи чар, но если что — зови на помощь. — Аластор едва не проел мистеру Паркеру все мозги, когда услышал, что не будет присутствовать на ваших занятиях, — театральным шёпотом поделилась Тонкс. — Обязательно поблагодарю за это мистера Паркера, — ответил я. — Позориться я предпочитаю без свидетелей. — Расслабься, — широко улыбнулась она, — это все проходили. Ничего, выжили. Пара месяцев стыда — и дело в шляпе. О, вот и миссис Уизли прибыла, — добавила она, взглянув на большие наручные часы. — Ну, иди! Как говорят в аврорате, раньше сядешь… — ТОНКС! — рявкнул Грюм, и она захихикала, как школьница, а я, невольно заулыбавшись, поспешил наверх. Коттедж выглядел нежилым: никто его не ремонтировал, в порядок привели исключительно номинально. Внизу — очаг, две табуретки, стол и крючки для одежды. На втором этаже — запертая дверь, вероятно, ведущая в спальню, и открытая комната, похожая на черновик кабинета. То есть там стоял письменный стол, деревянный, с грубой крышкой, были стулья и даже одно кресло — но ни о какой композиции в интерьере речи не шло. Возле стояла миссис Уизли, которую мне всё же по причине давнего знакомства можно было называть Флёр. На ней была тёмно-синяя строгая мантия, серебристые волосы собраны в тугой узел на затылке. Флёр мягко улыбнулась и протянула мне руку, которую я с трепетом пожал. По счастью, в моей голове что-то сдвинулось, и я больше не чувствовал влияния вейловских чар. Но, увы, это совершенно не мешало мне видеть, насколько она красива. И каким, спрашивается, образом мне скрывать это откровенное восхищение ею от неё же самой? — Как поживаешь, Бе’ти? — спросила Флёр, по-прежнему слегка грассируя. — Сейчас явно лучше, чем после того, как ты залезешь мне в голову, — улыбнулся я открыто. Флёр рассмеялась мелодичным смехом. — О, не пе’еживай! — воскликнула она. — Все боятся первых уроков окклюменции. Признаюсь, — она слегка понизила голос, — со мной занимался папин младший па’тнё’ по бизнесу. А я в него была влюблена с шести лет, в фантазиях чуть ли не до свадьбы дело дошло. И тут, представь себе, мне т’инадцать — и мне сообщают, что сейчас он… как ты сказал? Залезет мне в голову. Вот это был стыд! Мне кажется, я поставила какой-то об’азовательный ‘екорд! Она снова рассмеялась, я улыбнулся в ответ, но мне подумалось, что история эта закончилась не очень хорошо. Не знаю, почему. — Сказал бы, что мне стало легче, но… — я развёл руками, а Флёр указала мне на кресло и предложила сесть. Сама опустилась на стул напротив, закинула ногу на ногу и заговорила, даже почти точно выговаривая как минимум половину «эр»: — Суть окклюменции в развитии природной защиты разума от внешних нападений. К сожалению, универсальных методов не существует, каждый человек ищет свой подход. На этих занятиях я буду пытаться проникнуть в твой разум, а ты будешь защищаться любым способом. Только, — она хмыкнула, — я буду рада, если ты не станешь меня бить. — Мне бы это и в голову не пришло! — возмутился я и отвлёкся, пропустил момент атаки. — Легилименс, — произнесла Флёр, направив палочку мне в лицо, и мир померк. Какая там защита! Я потерялся в собственном разуме. Воспоминания вспыхивали сами собой безо всякой моей воли. Вот мы с Анной ругаемся из-за сломанной игрушечной лошадки, вот я пытаюсь вынырнуть из бассейна, а вода затягивает меня обратно, и страшно до ужаса. Цербер по имени Пушок. Амбридж, которая применяет ко мне «Круциатус». Краешек первого поцелуя со Сьюзен и тут же — я подливаю Драко сваренный Блейзом «Веритасерум». Руки Блейза в шрамах, из свежего пореза течёт кровь. Дедушка поднимает меня на руки и сажает себе на плечи, мир вокруг — огромный, а я так высоко, и смех рвётся из груди. Отпустило резко. Я сидел, вцепившись пальцами в подлокотники кресла, по лбу и вискам лился пот. Флёр, встав со стула, наклонилась надо мной с выражением тревоги на лице. — Что… именно ты видела? — спросил я неповоротливым заплетающимся языком. — То же, что и ты. Но, в отличие от тебя, я не знаю контекста, поэтому большая часть воспоминаний была мне совершенно непонятна. Вообще, — Флёр поджала губы, — в процессе обучения воспоминания не обсуждаются, но я должна спросить. Эта женщина действительно прокляла тебя «Круциатусом»? — Да, но… её судили за это. Всё в прошлом. Флёр высказалась по-французски, причём нецензурно. Не желая ухудшать ситуацию ещё больше, я не стал напоминать, что отлично всё понимаю. Вместо этого спросил: — Там был просто ворох мыслей, я ничего не мог сделать, просто утонул в них. Как вообще возможно защититься? — По-своему, — сочувственно вздохнула Флёр. — Ты должен хотеть сберечь свои тайны, и твой разум сам найдёт подходящий способ. Воды? Я отказался, и начался второй сеанс. Когда он закончился, я подумал, что «Круциатус» милосерднее. Там тебе просто больно, ты ничего не понимаешь, орёшь. А это изощрённая пытка. В этот раз я выпил стакан воды, а Флёр, снова присев на краешек стула, заметила: — Это совершенно нормально — неудачи на первых порах. Но подумай — ты ведь защищаешься от воздействия чар вейлы, не так ли? Механизм очень похожий. Я не буду утомлять тебя, мой читатель, описанием следующих пяти неудач. Когда Флёр сказала, что на сегодня более чем достаточно, я уже с трудом слышал, что мне говорят. Более всего на свете хотелось уснуть прямо в этом кресле, но, конечно, это было бы совсем уж недопустимо. Так что я встал (на всякий случай), изобразил максимально дружелюбную улыбку и поблагодарил Флёр за занятие. Она наморщила нос и покачала головой: — Ну и воспитание у тебя! Ты же едва на ногах стоишь… Выспись сегодня как следует, хорошо? Увидимся через неделю. Рекомендации были излишни. В полудрёме я добрался до спальни, упал на кровать и отключился, даже не сняв мантию. Сверху зашуршал полог, потом ступням стало прохладно, но я не обратил на это никакого внимания. Наутро выяснилось, что Блейз умудрился меня разуть, избавить от галстука и укрыть одеялом. *** — Наконец-то! — зашипел Гарри, едва мы с ребятами вошли в Большой зал. — Пошли, надо вам кое-что рассказать. Блейз заворчал что-то про завтрак, но Рон заверил его, что еды хватит, так что мы выбрались на улицу и устроились на поляне возле озера. Я накинулся на сэндвичи с ветчиной — от голода подводило живот. А Гарри, поджав колени к груди, заговорил: — Дамблдор не только окклюменцией со мной будет заниматься. — Побереги мою фантазию и рассказывай, — велел Блейз, растягиваясь на траве и закрывая глаза. Гермиона укоризненно покачала головой, но вслух ничего не сказала. Рон и Драко старательно делали вид, что им не смешно. Гарри надулся, но последовал мудрому совету. — Мы начали с окклюменции, как и договаривались. Было… ну, не очень приятно, но я как-то готовился к худшему. Ничего не понял, как там надо защищаться, но Дамблдор сказал, никто с первого раза не понимает. А потом он объявил, что на первый раз достаточно, и такой: «Есть ещё одна тема, которую я хотел бы обсудить с тобой, Гарри». Темой этой стал, предсказуемо, Том Риддл. — Оказывается, Дамблдор давно изучает природу его бессмертия. Он сказал, что методов существует немного, все они лежат в плоскости очень тёмного колдовства. Помните, мы тогда у Сириуса спрашивали? Вот Дамблдор тоже думал о бессмертном теле лича, но в итоге понял, что причина в другом. И… — Гарри вздохнул, — я, наверное, зря влез, но он очень долго говорил о том, насколько это запрещённая и губительная магия, так что я спросил — имеет ли он в виду якоря души. — Вот дебил! — не открывая глаз, прокомментировал Блейз. — Нет бы послушал, глядишь, чего новое бы услышал. — Я и услышал, — отрезал Гарри. — Сначала Дамблдор пытался узнать, откуда я услышал про якоря. Я ответил, что информацию мы нашли давно, искали специально. После этого он сказал, что якоря называются «крестражи». И до сих пор никто не рисковал создавать больше одного, кроме, очевидно, Риддла. Я вспомнил наш последний разговор с Паркером на эту тему. О том, что уничтожение якорей-крестражей — не главная задача для маггловских спецслужб. Им достаточно устранить самого Риддла, а если он возродится ещё через десять лет — это будет уже другая проблема. Но также Паркер сказал, что пока что Риддла не убьют, хотя и могут это сделать, и велел подумать — почему. Только я ничего толкового не сообразил, все версии и теории разваливались как совершенно несостоятельные. И вот теперь директор Дамблдор решил выложить карты на стол. Почему? Между тем, Гарри продолжал пересказывать неожиданную беседу. Как мне уже было известно из материалов Паркера, Том Риддл вырос в сиротском приюте в Лондоне. Но я не знал, что его мать — из обнищавшего рода последних прямых потомков Салазара Слизерина — напоила приворотным зельем его отца, красивого маггла, сына местного эсквайра. Вместе они сбежали из деревеньки со знакомым мне названием Литтл Хэнглтон, поженились, но вскоре Том Риддл-старший вернулся обратно, утверждая, что его одурманили и околдовали. Мать Риддла-младшего умерла в родах. — Это всё жутко интересно, конечно. История Сами-Знаете-Кого и так далее, — вмешался Рон, — но зачем Дамблдор тебе всё это рассказал? — Я об этом не спросил, — ухмыльнулся Гарри, — но, похоже, думал громко. Дамблдор считает, что именно в прошлом Риддла можно найти ответ на вопрос о том, какие предметы он превратил в крестражи и где их спрятал. Потому что это главная проблема. Его… нельзя убить, не уничтожив крестражи. А чтобы их уничтожить, надо их найти. Он замолчал, на нашей поляне воцарилась тишина. А ведь Паркер объяснял мне, что Слизнорта Дамблдор позвал не случайно, а как раз для того, чтобы лучше узнать о детстве и мотивах поступков Риддла. Вот только меня, опять же, по словам Паркера, они интересовать не должны. — У профессора Дамблдора есть какие-нибудь идеи? — напряжённым тоном спросила Гермиона. — Что это могут быть за предметы и где их искать? — Думаю, да. Он сказал, что мы продолжим на следующем занятии. А ещё… что эти знания мне помогут. — А вот это уже интересно, — Блейз повернулся на бок, приподнялся на локте и пояснил: — То есть директор считает, что пророчество всё же работает? Раз начал делиться информацией? За ним раньше такого не водилось. — Возможно, — негромко возразил Драко, опустив голову, — он считает, что в пророчество верит… Риддл. И что он попытается добраться до Гарри так или иначе. — Нелогично, — отрезала Гермиона. — Тогда было бы правильнее учить Гарри защите. Разве нет? — Пфф! — отмахнулся Блейз. — Риддлу сколько лет? Семьдесят? Десять вычитаем, он болтался в виде духа бестелесного. Но у него как минимум полвека практики и обучения. Гарри против него не продержится и минуты, как ни учи. Мы переглядывались. Я размышлял о том, не поделиться ли с друзьями тем, что узнал от Паркера, но что-то удерживало меня от этого. Вероятно, мысль о том, что я не сумею объяснить, почему, имея возможность устранить Риддла сейчас, спецслужбы этого не делают. Да я и сам не понимал! — Сириус считает, что сразу после выпускного нам троим нужно уехать на материк, — добавил Гарри после долгой паузы. — И я с ним согласен, — кивнул Драко. Спорить, конечно, никто не стал, кроме Гарри, который был очевидно против. Но, рассуждая здраво, я считал, что ничего лучше и придумать нельзя. Разве что ускорил бы отъезд — например, не после седьмого, а после шестого курса. После новостей Гарри мой скомканный рассказ о занятии окклюменцией прозвучал слабо. Разве что Блейз слегка его расцветил, наглядно изобразив, в каком состоянии я вернулся. — Да ладно! Не так уж это и ужасно, — возразил Гарри. Блейз и Драко, уже пережившие это обучение, одновременно содрогнулись. Выдержке и выносливости Гарри оставалось только позавидовать. Ну, или директор Дамблдор был очень опытным и деликатным педагогом. — Вообще, это нечестно, что только у вас есть возможность учиться окклюменции, — вздохнула Гермиона. — Нет, спасибо, — скривился Рон, — обойдусь без посторонних у себя в голове. А ты, Гермиона, сможешь после школы найти себе педагога. Или тебе его найдут, если пойдёшь в Министерство работать. Папа говорил… — он сбился, но тут же продолжил: — Говорил, что это обязательно. А вообще, Гарри, когда ты уже назначишь отборочные? Пора готовиться! И разговор плавно перешёл на тему квиддича. Слушая краем уха спор Гарри, Рона и Драко о каком-то там методе защиты колец, я размышлял всё о том же: Риддл, якоря, которые, оказывается, крестражи, тайны Паркера, Дженкинса и остальных. Мой кошмар. Гоблины. Амбридж. А на фоне крутились воспоминания о вчерашнем занятии окклюменцией и о больших голубых глазах Флёр. Слева под нижним веком у неё крошечный шрамик, чуть-чуть светлее кожи. Я даже не думал, что так отчётливо запомнил его, но осознавал со всей ясностью — мне нужно освоить окклюменцию как можно скорее.