Начать заново

Единственное, что осталось у Майкла – это множество воспоминаний, когда всё было хорошо, когда их семейный дуэт с отцом проводил холодные вечера в горячих поцелуях, грубых провокациях и, в конечном итоге, просто наслаждением того, что они единственные, кто остались друг у друга. Но никто, в общем-то, особо не переживал по этому поводу буквально никогда. Рука медленно поднимает подол толстовки до самой шеи, чтобы прохладный ветерок вентилятора доходил до сжавшихся в комочки от возбуждения сосков. Пока резинка одежды успешно застревает между зубов, свободная рука бесстыдно пролезает под ремень и достигает паховой зоны, ласково проходясь по всей длине сквозь тонкую ткань. Его спина выгибается на скрипучем стуле в поисках удобной позы, пока мышцы на животе напрягаются от приятных спазмов. Быть может, Майкл и сошёл с ума, решив передёрнуть прямо во время ночной смены, да ещё и в таком мрачном сыром месте, где свободно могут передвигаться живые аниматроники, но факт того, что за ним могут наблюдать третьи лица – возбуждал, поверьте, ещё сильнее. «Майкл..» пронеслось в голове таким знакомым низким тембром, что проблемная зона тут же дала сигнал о своём подъеме. Афтон цепляется зубами за нижнюю губу сквозь чёрную толстовку, норовясь продырявить и без того единственную синтетику в его слишком скромном гардеробе. Кто-то провел грубыми пальцами по его плечам, сжимая практически у самых ключиц, да так, что на этом месте вполне могли остаться синяки. Хоть Майкл и был уверен в том, что это всего лишь фантомные прикосновения, но он не был готов рассеивать их, ведь это единственное, что было ему нужно за эти долгие несколько лет. «Сын, что ты творишь?» – и снова этот сладко-хриплый голос возле левого уха, заставляющий младшего Афтона издать тихий скулёж себе в толстовку, пока рука нетерпеливо достает из боксеров набухший член, из которого уже сочится прозрачная смазка, скатываясь к холодным костяшкам. Майкл пережимает орган у основания и зажмуривает глаза до разноцветных пятен перед глазами, не торопясь кончать так быстро. У того точно поехала крыша, ведь он ждал сигнала от воображаемого силуэта, пока тот, в свою очередь, молчал, и видимо наслаждался представлением. – Отец.. Майкл едва не давился от собственного дыхания, надавливая на влажную от смазки головку и вцепился второй рукой за край стола. Оргазм ударил неожиданно и мощно, выкидывая парня в астрал на несколько мгновений. Мокрая липкость растеклась по руке, испачкав джинсы и даже попав на пол. У младшего Афтона всегда коленки дрожали при виде отца, что уж говорить о его состоянии, когда он начинает дрочить.

***

Глаза его открываются тогда, когда в приоткрытое окно заглядывают лучи солнца, беззаботно гуляют по лицу, тем самым побуждая вынырнуть из царства Морфея как можно скорее. Майкл открывает глаза и морщится от утреннего света. Он не помнит, чтобы в комнате охраны вообще когда-либо было окно. – Что ещё за херня? Перед ним всё стояло не так, как прежде. Какие-то плюшевые игрушки глядели на него с некой заинтересованностью, рядом с ними – пластиковая баночка с недопитой газировкой, даже стены были не такие обшарпанные и более приятно бежевого цвета. Разве что вентилятор остался неизменным, на том спасибо. Афтон подрывается со своего места, не заметив, как за ним падает деревянный стул и подскакивают предметы декора. Либо Майкл трагично погиб от сильного оргазма, либо он окончательно сошёл с ума, раз видит вокруг себя преображённое место, которое абсолютно точно было больше похоже на десятилетний бомжатник, казалось бы, пару мгновений назад. За дверью послышались торопливые шаги, звон посуды и весёлые детские крики. Парень подошёл поближе и схватился за ручку, приоткрывая занавес в новую жизнь. Перед ним был тот самый коридор пиццерии, буквально скопированный из самого детства, когда ещё не начался полный кошмар. Майкл нацепил на себя капюшон и ещё раз взглянул через плечо на свое рабочее место, а оно всё оставалось тем же – приятным, хоть и очень непривычным. Кроссовки шоркали по начищенной белой плитке, выводя ошеломлённого Афтона в зал пиццерии Фазбер. Он был наполнен взрослыми и детьми, официантами и, конечно же, аниматрониками, что пели свою развесёлую песенку, подмигивали детям и вели себя как обычные роботы, запрограммированные на привычные несколько действий. Майкл хватает одну из масок, горкой лежащих на столе. Забавно, что эта маска была мордой его когда-то любимого Фокси, но тот без раздумий нацепляет её на своё лицо, чтобы не привлечь внимание и не распугать всех посетителей к чертям собачьим. Глаза проходятся по помещению ещё несколько раз в поиске ответов, Бога ради, хоть каких-нибудь зацепок, чтобы понять, что это всё – всего лишь большая галлюцинация, или своеобразный рай для измученного Майкла. Только вот, всё действительно по-настоящему, ведь мимо проходящий официант случайно задевает плечом Афтона и спешит извиниться. – Господи, парень, ты бы помылся разок. От тебя пасёт мертвечиной. Сотрудник скрывается за многочисленными столиками, оставляя охранника в полном замешательстве. Быть может, это не рай, а самый настоящий ад, в котором Майкл будет проходить собственную смерть из раза в раз, и снова наблюдать за гибелью остальных членов семьи? Раз это его личный ад, то он просто обязан ещё раз встретиться со своими родными, хоть разок взглянуть на улыбающуюся мать, поиграть с младшей сестрой и обнять брата, ещё один раз почувствовать запах свежевыпеченного тыквенного и ненавистного им пирога, да в целом вернуться к счастливой семье, которая разрушилась по его вине, когда он засунул голову надрывно плачущего брата в металлическую пасть проклятого Фредбера. Словно со скоростью любимого лиса-аниматроника, парень вышибает двери заведения и мимо проходящих людей, направляясь по выученной за годы дороге, мокрыми глазами разглядывая счастливых и не очень людей, также спешащих по своим делам вдоль многочисленных развилок спального района. После смерти брата Майкл никогда не обращал внимания на неизвестных ему людей, смешивая их в своих глазах серым пятном, перечёркнутым большим символом «Х». Но сейчас этот крест отклеивался с их лиц как недолговечная наклейка, падая и растворяясь где-то в ногах. Мир наконец-то приобрёл такие свойственные ему краски, оставляя бесконечный дождь где-то позади. Тёмно-красная дверь распахивается перед лисьей маской и ударяется об светлую стену прихожей, заставляя всех находящихся внутри вздрогнуть от громкого стука. Майкл не решается войти внутрь, застывая на месте как мраморная статуя Микеланджело. Дыхание сбилось моментально, как только на горизонте мелькнула макушка огненно-рыжих волос и девичий возглас от неожиданного прихода брата. Сердце пропустило удар, и ещё удар.. у него предынфарктное состояние? – Майки, дорогой, ты чего так рано? Я думала, ваша репетиция задержится минимум до вечера. Стук каблуков приближался к Майклу, и в нос тут же ударил знакомый аромат женских духов, принадлежащих родной матери. Сколько он себя помнит, она никогда не изменяла своему любимому парфюму, брызгаясь им ровно в одно и то же время утра. Дорогой сын может и пережил много всякой херни, но взглянуть на мать у него духу не хватило, и он тут же опустил налитые от слёз глаза в пол, дрожа от переизбытка чувств. – Интересная у тебя маска.. Ты, вроде говорил, что перерос отцовские побрякушки? Слово «Отец» раздалось у Майкла где-то в груди звонким колоколом, окончательно разрушая его здравомыслие одним щелчком. Он появился в своём прошлом, а быть может, и вовсе в другой временной линии, совершенно позабыв главного виновника торжества. Взгляд моментально скользит вверх, не задевая материнское тёплое выражение лица, и выискивает в доме знакомый силуэт. Миссис Афтон оборачивается туда же, заметив испуганные глаза сына. – Ты чего? – мама поворачивается обратно, не заметив ничего подозрительного. – Майкл, у тебя точно все в порядке? – Да.. Афтон младший берёт вверх над своей паникой и перешагивает через порог дома, захлопывая за собой входную дверь. Мимо него не проскользнуло то, как мама прижимает два пальца к носу, почуяв отвратительный запах исходящий от парня. Но она, конечно, постаралась сделать это как можно незаметнее. – Отец дома? – Да. Не всё же время мне проводить на работе. Особенно в день рождения младшего сына. В кухонном проёме возникает высокая широкоплечая фигура. Его тело всё также облегает фиолетовая рубашка, слегка прикрытая строгим чёрным галстуком. Уильям разглядывает сына сквозь толстые линзы очков, попутно застёгивая тёмную пуговицу рукава. У Майкла рот наполняется слюной каждый раз, когда у них с Уильямом происходит такой немой зрительный контакт, прерываемый лишь помехами старого телевизора в гостинном зале. Обычно после такого тайного пожирания друг друга взглядами у двоих начинались безудержные игры в «кто будет на этот раз сверху», но сейчас, кажется, один Майкл почувствовал не вовремя накатившее возбуждение. Ему вдруг стало неимоверно обидно от того, что здесь и сейчас они являются прилежной семьей, в которой нет места инцесту и бешеной химии между отцом и ребёнком. Уильям выглядел буднично, хоть и с каким-то непривычным отблеском безумия в глазах, что, разумеется, не ускользнуло от внимательного к деталям Майкла. Такой родительский вид нехило взбудоражил парня, и он тут же постарался скрыть поднявшийся член, незаметно оттягивая толстовку к низу. Тишину прервала мама, ласково похлопав сына по плечу, тем самым приглашая за стол. Старшего сына никогда не звали пообедать вместе, обходясь лишь намёками в виде того же хлопка или кивка головой. Всё это происходило потому, что подростковая идеология гласила – проводить время с семьей отстойно, лучше уж закинуться чипсами в своей комнате и забить хер на все семейные устои, пойти, так скажем, против системы. Пообедать сейчас с родными оказалось даром божьим для одичавшего за столько времени парня, поэтому он с радостью занял собственный стул рядом с Уильямом, который, похоже, не единственный удивился этой выходке. – Эй, я всегда сижу рядом с папой! Подскочившая к Майклу Элизабет смешно надула розоватые щёчки и попыталась отодвинуть стул, тем самым выгоняя обнаглевшего брата со стола. – Прости, Лиз, сейчас я пере-.. – Элизабет, не ругайся. Майкл давно не проводил с нами время. Пусть пока посидит на твоём месте. Уильям тепло взглянул на младшую дочь и склонил голову вбок, искренне улыбаясь такой смешной реакции дочери. Элизабет же не собиралась уступать место старшему брату. – Ты разве не хочешь задуть свечи вместе с Эваном? Он сидит рядом со мной, а ты не дотянешься, если будешь сидеть рядом с папой. На помощь подоспела и мама, окончательно убедив Лиз пересесть на другое место. Каждый день рождения брат с сестрой задували свечи вместе, независимо от того, кому принадлежал праздник. Конечно, иногда они ругались из-за этого, и семейный стол превращался в детскую драку, состоящей из злой Элизабет и плачущего Эвана. Если бы мог, Майкл бы порозовел от такого негласного позволения Уильяма сидеть рядом с собой. Независимо от того, в какой именно момент жизни неожиданно попал парень, он точно знал, что их отношения с отцом были натянутыми. Их характеры были похожи, Майкл был буквально отражением Уильяма, только, разве что, самую малость агрессивнее. Они ругались чуть ли не каждый день: то Майкл получит выговор и отстранения от занятий из-за многочисленных драк, то Уильям перегибал палку и слишком прикапывался к сыну по причине незначительных совершённых им мелочей по быту. То вообще оскорблял подростка за неуспеваемость в школе, хоть он и знал, что Майкл был прирождённым гением в областях инженерной науки. «Ты что настолько тупой, Майкл?» «Я вырастил грёбанного идиота.» «Куда ты свои руки пихаешь, гадёныш?» Хоть Уильям и никогда не применял физическую силу по отношению к детям, зато его грубые замечания били по самооценке словно наточенное мачете. Самое забавное – такой метод неправильного воспитания применялся только к старшему сыну, в то время как младшие ограничивались лишь серьёзным разговором за столом на кухне. От этих мыслей младший Афтон заметно поник, впиваясь отросшими ногтями в ладони, скрытыми в карманах грязной толстовки. Бывалое возбуждение улетучилось как его и не бывало. – Майкл. Приземлившаяся на колено ладонь отрезвила парня как ледяная вода, и тот резко поднял взгляд на отца, чудом не отдёрнувшись от неожиданного прикосновения. Сквозь толстенные очки на него глядели светлые глаза. Ну вот, опять ноги начинают дрожать. – Я не понимаю, что с тобой в последнее время происходит, но я очень рад, что ты наконец-то присоединился к своей семье. Искренне надеюсь, что ты не попал в плохую компанию. Видимо поведение и внешний вид Майкла очень напоминал заядлого наркомана, раз отец решил так открыто побеспокоиться о его состоянии. Удивительно, как он не почуял мерзотный запах, в то время как остальные члены семьи кривили нос от стоящего аромата на кухне. Парень порадуется, если у Уильяма всего лишь заложен нос. – Всё со мной отлично. Просто.. решил поменять стиль одежды. – Маска тоже является элементом стиля? Уильям растягивался в насмешливой улыбке, пока Майкл ещё больше съёживался на месте от такого пронзительного взгляда. Чёртов Уильям как будто всю жизнь игрался с подростком, как бы невзначай дотрагиваясь до его ног, доводя до неловкого положения и приливающей крови к щекам. Как будто он всегда знал, что ещё с раннего детства Майкл испытывал далеко не родственные чувства, робея лишь из-за одного присутствия главы семьи в доме. Отец всегда дразнил его, приближался на неприличное расстояние от губ, прикрываясь причиной конфиденциального общения, даже если находились они только вдвоём. Смерть жены стала лишь причиной для более активных действий. Но здесь, похоже, действительно не было ничего похожего на прошлую жизнь. Пока мама помогала младшим детям открыть подарки, предназначенные только Эвану, на кухне происходил бессмысленный, но такой долгожданный для Майкла диалог. – Может быть. – Я рад за тебя, но лучше сними её. Мне итак приходится видеть эти рожицы каждый день на работе, а вы помогаете мне помнить, что я живу с реальными людьми. Даже под дулом пистолета парень сейчас не снимет эту маску, и, наверное, в ближайшее будущее просто будет менять их каждый раз, объясняя всё это тем, что ему так комфортнее. Благо, люди на земле слишком зациклены на защите чужих прав, что, в какой-то степени, является лицемерием. Зато до Майкла не докопаются. – Нет. Мне так лучше. – Переживаешь, что я испугаюсь твоего внешнего вида? И снова этот неприятный блеск в отцовских глазах заставляет парня покрыться холодным потом. Он хочет отодвинуться подальше, но крепкая хватка держит его на месте. – Что ты имеешь ввиду? – Ну, вдруг ты себе что-нибудь проколол, не удосужившись спросить моего мнения. Я не стану ругаться, но хочу посмотреть. Позволь.. Свободная рука поднимается к лисьей маске, дотрагивается до резинового носа и чуть приподнимает её, обнажая подбородок фиолетово-синего оттенка. Руку тут же грубо отпихивают, но пальцы успевают вцепиться в морду, и чёртова маска отлетает назад с характерным звуком. Никто даже не оборачивается, и оно к лучшему, ведь дети не хотели бы увидеть сгнившую плоть, прекрасно очерчивающую человеческий череп. Майкл быстро отворачивается, чувствуя, как сердце начинает бешено отбивать ритм где-то в глотке. Он всего лишь хотел заново прожить счастливые моменты с семьей, не задумываясь о своём внешнем виде, но его мечты резко обрушились о скалу настойчивого Уильяма, который был против обыкновенной маски. Майкл натягивает капюшон и хочет убежать за пределы дома, но как только он встает, его руку обхватывает более широкая, и садит обратно на место. – Приятно было тогда на смене повспоминать прошлое? Кажется, у парня сегодня точно откажет сердце. Удивительно, что после гибрида аниматроников побывавших внутри, орган вообще остался на месте, хоть и давно не в хорошем состоянии, но, кажется, ему уже пришёл конец. Афтон неуверенно поворачивается обратно к отцу и смотрит на него с явным ужасом во взгляде, не понимая, как и когда он успел узнать о ночном рандеву его сына. – Но.. но как ты? Вместо ответа Уильям осторожно выглядывает за плечо Майкла и проверяет угол обзора жены на кухню. Благо, стена была достаточно длинная и прикрывала семью от нехорошей картины отца и сына. Секунда, и Афтон старший натягивает на себя Майкла, неспеша целуя того в уголок губ, при этом всё также самодовольно ухмыляясь. – Ты, хотя бы, веди себя по тише в следующий раз. И проверяй дверной проём. Майкл не знал, проведёт ли он жизнь также отвратительно, как и в прошлый раз, но точно знал, что Уильям не собирался избавляться от своего плана по убийству детей. Быть может, он учёл ошибки и не станет повторять их в этот раз. Вполне возможно, что всё пойдёт своим чередом, может даже в десятки раз страшнее. Зато он рядом с отцом, и их маленькая ячейка общества придёт в норму, когда Миссис Афтон, Эван и Элизабет покинут жизнь таким же образом, как и в прошлый раз. Теперь понятно, почему отец не чувствует вони. От него пахнет точно также.