секунду назад

Светлана Этим летним вечером я сижу на балконе, поджав под себя ноги. Мне хочется курить и… нестерпимо хочется думать о тебе. Гадаю, что ты сейчас можешь делать, где ты и с кем. «Какого тебя ещё волнует этот вопрос, Сурганова?». Волнует. Я вспоминаю тебя той, какой хочу запомнить навсегда: доверчивой, открытой и бесконечно нежной. Вспоминаю каждый сантиметр твоего лица, которое так отчаянно хочется хотелось расцеловать, каждую, самую незаметную, родинку и веснушку. Вспоминаю, как ты, взъерошенная и взволнованная, ловишь мою руку, крепко сжимаешь и шепчешь мне, так горячо и сбивчиво: — Светка, я влюбилась, как последняя идиотка, понимаешь? А у меня перехватывает дыхание, и в груди становится так тепло. Я спрашиваю, тоже шёпотом: — Почему же как идиотка? — Потому что я никогда, ни-ког-да ещё такого не испытывала. — Ты касаешься губами и холодным носом моего плеча, я веду плечом — щекотно, а ты вновь поднимаешь на меня взгляд. — И потому что я никогда не была так оглушительно счастлива. — Динечка… — шепчу я, вкладывая в это слово всё. Всё то, чего никогда не смогла бы выразить словами. А голос дрожит и к глазам подступают слёзы. Смотрю на нежный профиль твоего лица, осторожным движением касаюсь скулы. Тобой хочется любоваться, как произведением искусства. Сокращаю расстояние между нами и останавливаюсь в паре миллиметров от губ. А ты отстраняешься, смотришь на меня серьёзно и строго, требовательно спрашиваешь: — Ты понимаешь, Сурганова? Я слышу тревогу в тихом голосе, хочется ответить серьёзно, но лишь ловлю твой взгляд, целую в нос, щёки, лоб. Смеюсь и продолжаю покрывать беспорядочными поцелуями лицо. «Светка, боже мой, Светка», — смеёшься тоже. А потом мы, конечно, сливаемся в долгом, крышесносном и упоительно сладком поцелуе. Я взыхаю, прогоняя наваждение, устало говорю вслух: «Возьми себя в руки, Сурганова», ищу запрятанную где-то сигарету. После долгого перерыва от неё кружится голова и появляется та самая желанная лёгкая расслабленность. А ночью мне опять приснится сон, где будем только мы — две юные и до смерти влюблённые девчонки. Диана Шепчу одними губами: «Светка», повторяю, дыхание щекочет нёбо на каждом выдохе: «Сурганова». Кусаю губы и шепчу тихо, будто пробуя на вкус, нежное полузабытое: «Светик». Сердце заходится глухой болью, казалось, что почти уже стёртой, забытой. Обрываю себя: «Какого чёрта?». Какого чёрта, Диана? Медленно выдыхаю, пытаясь успокоиться. Успокоиться и мысли о Светке… Смешно. Подсознание лишь подкидывает издевательски яркие картинки. Шумные прерывистые вздохи, твоё нежное, молочного цвета плечо, сумасшедшие поцелуи до звёздочек в глазах… «Светик, моя нежная девочка», — бормочу бессвязно. А потом даже под пытками не признаюсь и не соглашусь, что я это говорила. Кажется, что это было так давно, словно в другой жизни. А потом — что это было чёртову одну секунду назад. Сдаюсь. В очередной раз. Включаю запись на диктофоне. Твой смех, живой, искренний и немного резкий… «Ну Динка, отстань»… Не помню, когда я успела это записать, и теперь уже не вспомню. Слушаю раз, другой, третий… Хочется — бесконечно. Не сдерживаю мрачной усмешки. «Да ты чёртова мазохистка, Диана». Скулю, как брошенная собака. Так, будто это меня бросили, а не я. Вздрагиваю и с облегчением вспоминаю, что дети в лагере. Тишина пустой квартиры давит теперь невыносимо. Беру в руки гитару, пытаюсь что-то наиграть, через пару минут бросаю это бесполезное занятие. Ловлю ускользающее вдохновение, на первом попавшемся листке бумаги записываю строчку. твой смех на повторе в моём диктофоне Напряжённо кусаю губы, додумываю следующую. и важное что-то ты просто не понял Вспоминаю своё суровое и такое робко-взволнованное: «Ты понимаешь, Сурганова?», словно со стороны вижу смешно нахмуренные брови. Светка молчит, как партизан, и нежным поцелуем в лоб заставляет разгладиться складку между бровями. С лихорадочным блеском в глазах дописываю песню. Мы без слов клялись в вечной любви и никто из нас двоих на самом деле не понял ничего.