Кровь и амбра

Он поднимается по наружной лестнице, сопровождаемый запахами костров, металла и пота, и волочит за собой бронзовый трезубец, оставляющий на ступенях тонкие и прерывистые полосы свежей крови. Никто не останавливает его – кто бы попробовал, – только бледно-желтое рассветное солнце бросает отблески на белоснежные волосы и заставляет щурить чувствительный зрячий глаз. Он поднимается на открытую солнцу галерею скромной усадьбы, и его трезубец скрежещет о деревянный настил; он чувствует приятную усталость во всех мышцах и то, как даже его покровитель-баатезу утомился подкармливать его силой после сегодняшней ночи. Это была грязная и вожделенная багровая месса, и Ссзет даже немного жалеет, что Энвер не может посещать его храм. Ему бы понравилось. Они могли бы напоить друг друга теплой юношеской кровью из ладоней и скрепить это… Ссзет бессознательно облизывает темные губы и все же удобнее перехватывает трезубец, толкая тяжелую створку дубовой двери, ведущей в столь желанный полумрак. Обстановка внутри действительно скромная, даже аскетичная как для лорда: из небольшой приемной, одновременно служащей и столовой, с узким столом под оконцем, печью и фортепиано, ведут только две двери, в маленькую спальню и кабинет. Кухня, ванная и комната для небольшого штата прислуги расположены на первом этаже, и сейчас, скорее всего, все еще спят внизу. Все, кроме одного пухлощекого румяного мальчишки, клюющего носом на скамейке у стены. Ссзет не знает его: видно, Энвер взял кого-то новенького. Неважно, так или иначе, он спускает на шею тонкую шелковую маску, защищающую кожу от солнца, и рассеянно оглядывает комнату; на столе оставлены какие-то исписанные аккуратным энверовским почерком листы пергамента, развернутые чертежи, кронциркуль, лекала, ящичек для перьев и сильно початый стеклянный винный кувшин: хозяин накануне наверняка опять засиделся допоздна. – Доброго утра, саэ, – а мальчишка тем временем вскакивает со скамейки, сонно икнув и не обратив внимания ни на темную кожу гостя, ни на его окровавленный трезубец. – Вы к милорду Горташу? Так они еще спят… – Обычно они порывают с этой аристократической леностью, когда я прихожу, – а Ссзет, тоже не особенно глядя на мальчика, шагает к столу и берет кувшин, плещет в оставленную липкую чашу и с жадностью делает несколько глотков; в комнатах пока не топят, и от ранней осенней прохлады, пробирающейся в узкие щели оконцев и двери, вино ощущается свежим. – Так что поди к ним и сообщи, что пришел Ссзет Хлаана. Если, конечно, еще хочешь работать у лорда, а не вылететь в первый же день, – после этакой ночи Ссзет благодушен и даже не задумывается о той крови с молоком, из которой состоит мальчишка. А тот, немного поколебавшись, но все же окончательно проснувшись, кивает и отбегает отпереть дальнюю дверь. Когда мальчик скрывается за ней, Ссзет уже неторопливо наливает себе еще полчаши, осушив кувшин, и утоляет жажду маленькими глотками. За дверью же слышны неловкое бормотание, невнятная сонная ругань, бормотание погромче и ругань намного громче, резко прерываемая ударом чего-то тяжелого и бьющегося, похожего на ночной горшок, о стену. Через несколько секунд мальчишка, весь красный, открывает дверь, прижимая к груди несколько крупных осколков, и, заикнувшись, отступает в сторону: – П-прошу вас, проходите, саэ, милорд готовы вас принять. Хмыкнув, Ссзет отставляет пустую чашу и молча проходит в спальню; на мгновение задержавшись на пороге, он краем зрячего глаза замечает, как мальчишка собирается уйти, и, остановившись, слегка цепляет его длинным пальцем за подбородок. – Постой, ты мне еще нужен. Сперва убери это в армариум, – он вкладывает в свободную руку мальчика трезубец, – а потом зайди к нам. И да, – помедлив, он все же решает быть благодушным до конца, – если я задержусь, он может исчезнуть, так что не беспокойся об этом. Освободив душу мальчика от возможных тягот и переживаний, Ссзет чувствует себя до приятного отвращения добрым и наконец проходит в спальню, переступив через оставшиеся осколки; уже довольно проснувшийся, но еще взъерошенный Энвер вольготно расположился на своей неприхотливой жесткой постели – разве что покрытой белым кружевом поверх волосяного матраса, – одну руку сложив между прикрытых одеялом ног и опершись на локоть второй. Его немного мальчишеское небритое лицо имеет привычное лукавое выражение, но Ссзет скорее цепляется взглядом за его мягкую и мясистую, слегка блестящую после сна волосатую грудь. Он не скрывает, что даже через много лет после того, как его баатезу помог ему бежать из матриархального Мензоберранзана, он предпочитает некоторые… мужественные вещи. – Я опять тебя разбудил, – он кивает и устало опускается в обитое кожей кресло, вытягивая ноги и складывая руки на животе. – Приятно, что ты всегда это замечаешь, – саркастически жмурится Энвер; его голос еще хрипловат после сна, и это определенно будит в Ссзете отдающиеся теплом в тяжелых мышцах мысли. Откинувшись в кресле, он прикрывает оба глаза, и слепой, и зрячий, втягивая носом воздух. После десятков лет жизни в Подземье обоняние, кажется, навсегда остается острым, так что он с удовольствием улавливает несильные запахи вчерашнего вина и ночного пота через всю комнату. – Вы хотели меня видеть, саэ? – громкий мальчишеский голос сбивает с мыслей, и Ссзет недовольно приоткрывает зрячий глаз, поворачивая голову. – Да, – он кивает на свои сапоги, – сними и почисти. Я… не представляю, где я ходил, – он с сомнением смотрит на налипшую на кровь черную грязь на подошвах, как будто действительно не припоминая этот сладкий чавкающий звук, проникающий в его острые уши даже через монотонное многоголосое пение. Мальчишка с готовностью опускается на колени, аккуратно стаскивает с него сапоги, и Ссзет удовлетворенно шевелит пальцами в потемневших понизу чулках. – Может быть, вам ванну сделать, саэ Хлаана? – Ну-ну, это уже лишнее, – а Энвер смеется, удобнее перекладываясь на узкой подушке. – Поди. Я позову, если понадобишься. Мальчик кивает и, с опаской глянув на неубранные осколки, все же прикрывает за собой дверь, сжимая замызганные сапоги. – Предпочитаешь меня грязным? – выждав с полминуты, негромко спрашивает Ссзет, щуря зрячий глаз и стягивая кожаные перчатки. – Как ни странно, да. Всегда предпочитал мясо в собственном соку, – не то серьезно, не то шутливо отвечает Энвер, также щурясь; он часто сладко распущенный по утрам, как это странной и забавной привычкой свойственно людям. Ссзету это нравится. – Так иди сюда, – он откладывает перчатки на столик рядом и не хочет разговаривать, не хочет вставать; ленивое сонное возбуждение разливается по телу. – Ха, мало того, что ты командуешь прислугой в моем доме, как в своем собственном, так еще и мне решил приказывать? – а Энвер откровенно смеется. – Во-первых, у меня нет собственного дома, так что, надеюсь, ты простишь мне это минутное пользование твоей роскошью, – парирует Ссзет. – Во-вторых, я просто предлагаю тебе то, чего ты и так хочешь. Энвер прикусывает губу, как будто секундно борясь с собой, но все же резко откидывает тонкое одеяло и поднимается. – Ты думаешь, я хочу? Что где-то между тем, чтобы помочиться, прополоскать рот и выпить теплого меда, я собираюсь безвкусно сношаться с тем, кто не объявлялся в моей… нашей жизни две недели кряду? – он спрашивает, пока Ссзет неприкрыто разглядывает его мягкие волосатые живот и ляжки и слегка набухший после сна член, свисающий между ними. – Потому что да, я хочу, – босые ноги неслышно переступают по калишитскому ковру, – безвкусно хочу этого грязного, – кресло скрипит, когда Энвер наступает на сиденье коленом, – слепого и старого, – желанной тяжестью садится на бедра, – пахнущего кровью дроу. Он, голый и необыкновенно беззащитный, сидит на коленях Ссзета, выпрямив спину и удовлетворенно глядя сверху вниз, и Ссзет думает, что он выглядит очень… человечным. Не в том значении, разумеется, где он освобождает рабов или проявляет милосердие к нищим, а том, в котором он отличается от зачастую худых, костлявых и живущих сотни лет эльфов. В нем очень много крови, думает Ссзет. Обжигающе горячих крови и молодости. Он проводит ладонью вверх по сочному боку, заставив Энвера слегка вздрогнуть от щекотки, а его член – немного напрячься, приподнимаясь, быстро отзываясь на приятное прикосновение и то, как Ссзет естественным движением сжимает его грудь. И, не задержавшись, ведет рукой выше, обхватывает за шею и притягивает к себе, почти заставив поцеловать. Их отношения всегда были такими, почти на грани принуждения, едва не переступая ее, и Энвер влажно кусает его, схватив обеими руками за плечи, и Ссзет отвечает ему таким же укусом в приятно оглушающей тишине утренней спальни. – Ты приходишь, как дьявол, – рука Энвера скользит по его животу поверх темно-пурпурного дублета, – когда я хочу, – он так близко, что Ссзет видит только половину его лица и чувствует его шершавые и горячие губы своими, – когда мне нужно, – жесткая ладонь сжимается между ног, сладко стискивая член и яйца через тугие бриджи. – Осторожно, – напоминает Ссзет, все же откидывая голову назад, чтобы видеть лицо Энвера целиком, – мой дьявол лишил меня половины зрения и вдобавок оставил эту отметку, – он касается небольшого черного клейма на темно-серой коже между бровями. – Ох, – Энвер тоже отстраняется, – хочешь верь, хочешь нет, но мой тоже оставляет на мне отметки, – он ведет ладонью между своих расставленных ног и подбирает мягкие яйца, демонстрируя уже пожелтевшие синяки на ляжках. – Они сойдут, – меланхолично замечает Ссзет, опуская взгляд и лаская его бедра, любуясь следами рук и губ своих. – Это зависит от дьявола, – а Энвер усмехается, снова задирает его голову за подбородок и коротко, почти целомудренно целует в уголок губ. Ссзет опирается на подлокотники, собираясь встать, и Энвер податливо спрыгивает с его колен, тянет его за руку к кровати. – Я слышал, в борделе теперь работают двое мензоберранзанских дроу, – он тянет с плеч Ссзета мягкий кожаный гаун, сбрасывает на пол перед тем, как тот заберется следом за ним коленями на постель, и привлекает в быстрый поцелуй. – Я по таким местам не ходок, ты знаешь, но народ говорит… – В этом борделе уже столько лет работают люди, но ты заговорил о нем только тогда, когда там появились дроу, – парирует Ссзет, потягивая завязки, соединяющие его дублет и бриджи; на лице Энвера на долю секунды появляется легкая растерянность, но уже через мгновение он снова ухмыляется. – Обидчивый, – он щелкает Ссзета по носу и принимается быстро расстегивать множество маленьких пуговок на его дублете. – Люди – это всего лишь люди, но дроу… Они делают языком такие вещи, что потом ног не чувствуешь. То есть не знаю, как те двое, но мой собственный – делает, – он бросает полурасстегнутый дублет и хватает Ссзета за спущенную на шею маску, глядя снизу вверх. Ссзет смотрит на него спокойно; он мог бы поделиться с Энвером тем, что думает по поводу моего собственного, и тем, почему дроу так часто хорошо владеют языком, но не хочет. Не потому, что между ними нет доверия – не после того, как Энвер открыл его колдовству свои мысли, своего сраного баатезу, подмигивающего мальчику с мокрым лицом и расцветающими пунцовыми синяками на щеке, плече и спине, – но просто потому, что еще теплая утренняя постель – не слишком подходящее место для рассказов о том, как тебя насиловали. Так что он только развязывает маску, оставляя ее в руке Энвера, и меняет тему. – У тебя здесь холодно, – Ссзет разворачивается спиной, берясь за оставшиеся пуговицы и предоставляя Энверу задние завязки. – О, постоянная прохлада укрепляет разум и дух, знаешь ли. И тело, – со знанием дела замечает Энвер, быстро распутывая шнурки. – Я заметил, – хмыкает Ссзет и отводит руку назад, нащупывает и сжимает его налившийся, приподнявшийся уже немного член, пару раз мягко и медленно продергивает, наслаждаясь шипением сквозь зубы и уткнувшимся ему в плечо лбом. Член явственно и быстро твердеет в его руке, отзываясь на ласку, и сам Энвер отзывается тоже, еще торопливее растягивая шнурки. – Кроме того, – слегка переведя дыхание, он замечает, когда Ссзет опять поворачивается к нему и наконец сбрасывает расстегнутый дублет, – ты всегда можешь… отыскать более теплое место, чтоб согреться, – Энвер снова лезет рукой между бедер, откровенно лаская ладонью их и промежность, и смотрит открыто и прямо, едва-едва с ноткой лукавства. Ссзет молча берет его за бедра и прижимает к своим, слегка толкается, зная, как хорошо через тонкую рубаху и бриджи Энвер чувствует возбужденное напряжение его члена. И еще один по-человечески мокрый поцелуй – в предвкушении того, что Энвер обещает; Ссзету каждый раз приятно, что это правда – то, как его гордый лорд тирании любит быть разложенным… распятым и растянутым. Он любит это как истинный гедонист, и Ссзет нередко вспоминает их первый раз – раздвинутые ноги, неожиданно нежные мальчишеские вздохи и золотые когти, вбитые в лопатки до мяса. Энвер тянет вниз, приспускает его развязанные бриджи, давая налившемуся темному члену упруго выскользнуть из них и прижаться к его собственному; Ссзет почти чувствует его желание уступить похоти и поласкать их рукой, быстрой человеческой потребностью сдрочиться между их животами, и ему не нужно сладким и жестким усилием открывать мысли Энвера, чтобы убедиться в своей правоте, хотя им и нравится мысленно сливаться в своих коротких животных прелюдиях, раздразнивая и обещая. Тугие бриджи соскальзывают вниз по худым темно-серым ногам, и Ссзет остается в одних подвязанных под коленями пурпурных чулках и прикрывшей член выпростанной мягкой рубахе; Энвер заваливается на спину, приглашающе раздвигая теплые бедра. Ссзет быстро стаскивает рубаху через голову, открывая все покрытые сплошной черной татуировкой торс, руки до запястий и шею – и поблескивающее в рассветном полумраке золотое монисто, прикрывающее ключицы; своим особым внутренним светом полнится мензоберранзанская голубая шпинель – дорогой подарок Энвера, в свое время приведший к большой ссоре. – Ты можешь открыть мне свои мысли, сын Баала, но я и без того знаю, как твой большой член соскучился по этим бедрам, – а Энвер все улыбается, закидывая руку за голову и безмятежно глядя на него из-под полуприкрытых век, – по тому, как бы хорошо обслужить их. Он прав, Ссзет действительно хочет улечься между его бедер, навалиться, войти глубоко и, может быть, даже рывком немного порвать, доводя Энвера до злого болевого экстаза, но… это будет интереснее, если не будет так просто. Ссзет переступает на коленях, придвигаясь ближе, и щелкает пальцами, простым колдовством смазывая их холодным и вкусно пахнущим кислым яблоком маслом. – Раздвинь шире, – он велит негромко, проводя другой рукой по обильно волосатой груди, цепляя и сжимая торчащий от прохлады темно-коричневый сосок. У Энвера чуть дергается верхняя губа – приятным раздражением нервов и ожиданием, – но он все же отставляет одну ногу, согнув и упершись пяткой в смятое одеяло, больше открывая ягодицы. Ссзет слегка задевает его промежность и быстро находит маслеными пальцами мягкую и упругую дырку в окружении густых зарослей волос, поглаживает ее подушечками пальцев, заставив Энвера вздохнуть, покрепче сжать ее и жадно разжать. – О, как же ты хочешь, – Ссзет нависает над Энвером, и вправду кажущийся таким непропорционально высоким и худым рядом с плотно и стройно сложенным человеком; его темно-серый член сладко напрягается от ощущения податливого, не раз опробованного зада под пальцами, – хочешь много и больно, – он дразнит пальцами, едва ли наполовину погружая указательный и медленно вытаскивая, снова поглаживая и разминая снаружи, – больше, чем твоя природа может принять. – Ох, если ты имеешь в виду, хочу ли я, чтобы хищная тварь разорвала меня до крови – давай обойдемся без этого, – усмехается Энвер, немного ерзая бедрами. – Но вот чтобы мне в какой-то момент даже подумалось остановить тебя, пусть даже я бы этого и не сделал, потому что ты бы все равно не остановился… да, этого я хочу. – Значит, все будет так, как ты хочешь, – Ссзет улыбается одними губами, убирая руку и резко переступая коленом через ноги Энвера. Он возвышается над обжигающе живым лордом тирании мертвой тенью Подземья, неподвижной и притягательной, с полурасплетенными белыми волосами, на концах которых запеклась темно-бурая кровь. – Но лежи смирно, потому что сперва я тоже получу то, что хочу, – он опускается, нависая над Энвером и бросая черную тень поперек его живого лица, и с его пальцев стекает холодное колдовское масло. Быстрый вздох обнажает желтые зубы, когда Ссзет обхватывает член Энвера ладонью, опираясь на другую руку и внимательно глядя на него сверху вниз. Небольшой толстый член ладно умещается в скользкой руке, и когда Ссзет двигает ей вверх и вниз, заставляя его крепко затвердеть, Энвер вздыхает и хмурит свои мягкие брови. – Хочешь испытать меня? – он спрашивает на выдохе, удобнее берясь за узкую подушку и подаваясь бедрами навстречу тугой и скользкой хватке. – Хочу тебя поиметь, – без затей отвечает Ссзет и переступает ногами быстро, как драук, усаживаясь на член Энвера, потираясь об него промежностью и ягодицами. Он распоряжается телом Энвера в непривычной, но желанной манере, кожей к коже, бедрами к бедрам, ладонями на мягком животе, обострившимися запахами нагревшегося масла, пота и мускуса. Приподнимается на коленях и нащупывает его твердый член, сдвигает слипшиеся от масла волосы на лобке и направляет его между своих ног. Глаза Энвера кажутся еще более черными, чем обычно, и он низко вздыхает, когда Ссзет оттягивает его крайнюю плоть и почти лениво садится сверху; короткие смуглые пальцы сладко сжимают темные бедра. У них давно так не было, Ссзет чаще поддается своим собственническим желаниям и инертным желаниям Энвера, так что это очень туго и больно, и он то послушно открывается, расслабляя мышцы, то зажимает упругую головку, доставляя Энверу это натянутое удовольствие на грани. Но все же Энвер с легким нетерпением давит на его бедра, и член Ссзета еще крепнет от растягивающей боли, от чужого желания, от того, как плотно налитой член его любовника раскрывает его сокращающуюся дырку. – Садись уже, дроу, иначе мне придется надорвать тебя, – Энвер с жадностью обхватывает его узкие бедра и уже с силой давит, но Ссзет легко напрягает ноги, оставаясь на месте. – Я говорил тебе… никогда не угрожай мне, маленький лорд, даже в любви, – его дыхание совсем легонько волнуется от возбуждения, и голос спокоен; он щиплет Энвера за сосок и сильно оттягивает, покручивая в пальцах. – Иначе мне придется… – но он недоговаривает, потому что Энвер просит: – Во имя льдов Стигии, заткнись… и сделай так еще раз. Ссзет возбужденно усмехается и переносит весь вес на ноги, ласкает его грудь, натирает и потягивает пальцами соски; желание жарко разливается между его вздрагивающими ляжками, когда Энвер все же мягко, но уверенно насаживает его на свой член и сам скользкими, тугими толчками входит внутрь, пока подвисающие яйца не касаются его густо волосатого лобка. – Нет, я люблю угрожать тебе, сын Баала. Более всего, когда ты почти что весь голый… и меня возбуждает мысль о коротком лезвии за лентой твоего чулка, – Энвер смотрит на Ссзета из-под полуприкрытых век, вздыхая в ритм с тем, как тот, опершись на его грудь, принимается неторопливо и сладко трахать его, качая бедрами. – Но я не ношу ничего такого, – усмехается Ссзет; горячая кровь приливает к его щекам от каждого влажного толчка, придавая скулам легкий лиловый оттенок, – мне достаточно своих рук, – он переступает ладонями выше и без предупреждения туго сжимает горло Энвера, чувствуя колющую кожу щетину и все живее двигаясь на его члене. Энвер хрипло тянет воздух сухими губами, и Ссзет наслаждается тем, какой он твердый внутри, как стискивает руками его бедра и ягодицы и какой остротой подает возбуждающий запах их выступившей смазки. – Я хочу хорошенько трахнуть тебя, маленький лорд Горташ, – шепчет Ссзет, крепче сжимая ладони; прилившая кровь начинает стучать в ушах, твердый член с тихим чавканьем масла скользко входит в его горячую, ноющую от желанной боли дырку и тупым наслаждением давит на что-то внутри, – и сжимать твою шею, пока твои бедра не сведет агонической судорогой и ты не заполнишь меня своим обильным семенем, в последний раз поимев такое удовольствие, – его зрячий красный глаз подергивает поволокой, но через мгновение он снова сосредотачивает взгляд на покрасневшем лице Энвера – и как ни в чем не бывало разжимает руки, спускает ладони вниз по груди и опять устраивает их на животе, рывками бедер объезжая ладно входящий внутрь член. Энвер кашляет и сипло стонет носом, хватаясь за талию Ссзета и не в ритм толкаясь в него. – Х-хах, я люблю тебя таким, сын Баала, – его голос хриплый, обыкновенно смешливый и необыкновенно низкий. – Я ведь и вправду чуть не спустил в тебя сейчас. – Знаю. Я тоже, – хмыкает Ссзет и прикрывает глаза, заканчивая разговор и отдаваясь ощущениям. Он поднимается и опускается до ноющего напряжения в мышцах бедер, чувствуя, как уже сладко растянута его разогревшаяся дырка и как легко и скользко короткий толстый член заполняет ее, давая удовольствием в низ позвоночника и промежность. Его собственный темный член такой возбужденно твердый, качается от ритмичных толчков и через раз шлепает его по плоскому животу; острый, немного солоноватый и душный запах еще подтекшей от примитивного животного удовлетворения смазки явственно говорит о том, что рано или поздно он будет готов спустить от одной этой скачки на упруго трущемся внутри стволе. Кажется, это повод немного сменить позицию. Ссзет открывает глаза, замечая, как разрумянившийся Энвер часто и глубоко дышит, как он снова закинул одну руку за голову, впившись короткими пальцами в узкую подушку, а второй, оставшейся на темном бедре, легонько направляет его. Ссзет приостанавливается, глядя на него сверху вниз с тенью улыбки, чувствуя, как его щеки по-мальчишечьи лиловеют – этим невинным детским чувством эйфории, которая свойственна ему в те моменты, когда зубья его трезубца входят под подбородок, раздробляя челюсть, когда по мановению его рук кровь идет горлом и сочится через поры кожи, когда Хадар открывает ему черную межзвездную тьму, полнящуюся холодными бледными кошмарами, и когда он чувствует пульсирующее внутри желание своего любовника. Ссзет подбирает ноги и вытягивает их вперед, ставит правую Энверу на грудь, а сам откидывается назад, опираясь на его колени. Так проникновение особенно глубокое для них обоих, и Ссзет медленно двигается, покачивая бедрами вперед и назад, невольно оттягивая член Энвера, почти соскальзывая и снова влажно насаживаясь, отчетливо чувствуя и туго упирающуюся головку, и то, как ствол входит на всю длину. Ленты его правого чулка растянулись, и тот съехал вниз до лодыжки. Энвер грубо тянет его, обнажая темную ступню, сминает в руке и на секунду прижимает к лицу, жадно втягивает носом запах перед тем, как отбросить в сторону. Ему не нужно возбуждаться больше – Ссзет знает, как легко он кончает, если так упруго оттянуть его член вниз и хоть жестко сдрочить ему, хоть хорошенько объездить плотно зажатым задом, – но иногда очень сложно устоять перед соблазном. И Ссзет ритмично двигается на Энвере – как танцует, сдаивая и сцеживая. Часто звякает монисто, движения бедер становятся отрывистее, дыхание заполошнее, и дрожь пробегает по плоскому животу, когда Энвер снова стонет носом, жадно шаря руками по темным коленям и бедрам. Его детские стоны, блеснувшие в рассветной темноте желтые зубы, дрожащие ресницы, ритмичное поскрипывание дощатого настила постели и дразнящие ласки по ляжкам до самых яиц и лобка – Ссзет не выдерживает этого и грубо упирается голой ступней в щеку Энвера, прижимает его голову к подушке. – Тише, – он велит с шипением, весь в жаре и румянце, как при лихорадке, и торопливыми толчками доводит себя до туго скручивающего промежность удовольствия. Энвер выворачивается под взмокшей ступней, вкусывается в нее зубами, заставив невольно одернуть ногу, как от горячего ожога, ударить пяткой в плечо. – О, мой ненаглядный… давай, попробуй приказать мне это еще раз, – даже сбивающийся голос Энвера сочится сарказмом, а его руки… В левую он наконец берет – и сразу сладко сжимает – подтянувшиеся яйца, а пальцами правой обхватывает качающийся член, разок кулаком проезжается по влажной головке и сразу вниз, размашисто надрачивает крупный темный ствол. Это… очень много. – Я хочу… твой рот, – Ссзет хрипловато стонет, подаваясь в ласкающие ладони и обратно – на готовый заполнить его семенем, упруго въезжающий по самые яйца темно-красный член. – Так иди и возьми, – и Энвер с глубоким вздохом отпускает его, раскидывает руки, то ли как перед распятием на фурке, то ли как для нежного объятия. Ссзет резко слезает с его члена, чувствуя, как сильно сокращается горячая и растянутая дырка, и снова подбирает ноги, почти усаживаясь Энверу на грудь, так, что его лицо оказывается между разведенными бедрами. – Мне нравится ракурс, – Энвер не удерживается от комментария, легонько облизывая подвижные губы, – сильные бедра и такие полные яйца… – он высвобождает зажатую коленом руку и оттягивает член Ссзета ниже, сходу принимает в рот и сочащуюся головку, и напряженный ствол где-то на треть. Это жарко, жарко и так влажно, глубже по мягкому языку; Ссзет толкается бедрами, хочет засадить в горло, и три пальца, легко вошедшие в растраханный зад, только подталкивают его к мучительно желаемой разрядке. – Ш-ш, зубы!.. – он прикрикивает, когда Энвер раздражающе проезжается зубами по стволу, но сочный, глубокий и тугой толчок головкой в мокрую глотку стоит того. Ссзет наваливается, зажимая в кулаке черные волосы и снова проталкивая член так же глубоко. – Зубы, Энвер!.. – еще пара толчков, и ему приходится вытащить; Энвер тоже вытаскивает из него пальцы, раскашлявшись, и Ссзет нетерпеливо садится ему на грудь. – Да не в горло же, чтоб тебя… дай мне… – Энвер высвобождает и вторую руку, пытаясь вылезти из-под него, но Ссзет обрывает его, сжимая колени: – Нет. У тебя есть руки, ты забыл? Он уже готов кончить, и, будьте прокляты Асмодей и все баатезу Нессуса, когда обе смуглые ладони туго обхватывают и сдрачивают его член, а влажные от слюны губы принимают в себя налитую головку, его яйца наконец туго поджимаются и в сладкой судороге разрядки он сдавливает ребра Энвера коленями, с негромким горловым стоном хватаясь за изголовье постели. Первая белесая струйка сразу течет по самодовольно смешливым губам, но дальше Энвер снова принимает в рот, до дрожи приятно обсасывает головку и умело сцеживает рукой остатки семени. Ссзет тяжело дышит и чувствует сбегающий из-под густых белых волос по загривку пот, смотря сверху вниз, как Энвер с удовлетворенным причмокиванием выпускает его набухший член из губ и отпускает его рукой, собственнически проводит раскрытой ладонью по влажному лобку и верху бедра. – Я буду так трахать тебя снова, и снова, и снова, – в голосе Ссзета почти присутствует своеобразная нежность, и он проводит рукой по волосам Энвера, по его щеке и еще немного ласкает свой все еще налитой член, оттягивает его вниз и собирает головкой подтекшее на небритый подбородок семя, снова проталкивает в губы и с тихим стоном легонько трахает Энвера в рот, наслаждаясь нежащим уздечку языком. И, вытащив, сползает по его телу, глубоким поцелуем пробует свою сперму из нечищенного рта, чувствуя, как твердый член скользко упирается ему в бедро. – Хватит нежничать, дроу, – но Энвер толкает его в грудь, заставляя податливо повалиться вбок, в ожидании лечь на спину; он садится, наскоро обтирает ладони краем кружевной простыни и седлает темные бедра Ссзета. – Тогда иди ко мне, – Ссзет протягивает к нему руки, привлекает к себе и крепко обнимает, лаской продавливает поясницу; Энвер сдавленно, возбужденно ахает в дернувшееся длинное ухо, когда его член оказывается так плотно зажат между их животами. – У тебя такая животная течка… давай же, трахни меня, сладкий маленький лорд, – Ссзет касается уха Энвера губами и медленно шепчет, с удовольствием поглаживая его мягкие, напрягающиеся под пальцами ягодицы, пока тот шумно дышит ему в плечо, прикусывает кожу и по-мальчишески живо трется членом о его живот. Мурлыча развязные скабрезности в ухо Энвера, Ссзет ласкает и его спину, множество почти сошедших, но хорошо ощущающихся под пальцами светло-розовых шрамов от плети, и думает, как однажды все же доберется до его дрянного камбиона – когда у него будет время, – и принесет Энверу его умные глаза и россыпь неестественно белых зубов, покрытых горячей кровью баатезу. Это будет потом, и это определенно доставит ему удовольствие, но сейчас – сейчас Ссзет смакует то, как лорд Энвер Горташ влажно трахает его живот, прогибаясь в пояснице, и искусывает его плечо. – Давай, я помогу тебе спустить, как ты любишь, – Ссзет мимолетно целует краешек его уха, своими длинными и промасленными от колдовства пальцами мнет раздвинутые ягодицы и свободно вставляет в податливо раскрывшийся зад один и затем сразу второй. Он мягко трахает Энвера пальцами, сдаивает его драгоценное семя – до приглушенных стонов в плечо, и особенно глубоко засовывает пальцы, когда тот замирает на несколько секунд, и его член часто дергается, выплескивая несколько тугих струек между их животами. Энвер сладко подрагивает, сипло постанывая горлом и обжигая дыханием черную татуированную кожу; его член так нежно напрягается, и вязкое семя все подтекает Ссзету на живот, пока тот неторопливо дрочит возбужденно сжавшийся зад, приятно надавливая пальцами изнутри. Он вытаскивает их скоро с липким звуком, тоже обтирает о простыню, и Энвер тяжело выдыхает, упирается взмокшим лбом ему в плечо, удовлетворенно обмякая и придавливая всем весом к постели. Ссзет хмыкает и поднимает глаза к потолку, медленно скользит взглядом по его деревянным кессонам; веки ощущаются тяжелыми, и во всем теле присутствует сонная леность. – Ну что же… – а Энвер со вздохом приподнимается, отодвигается в сторону и, садясь, спускает ноги с постели, – удовольствия удовольствиями, а дела, вестимо, не ждут. – И я никак не уговорю тебя еще полежать?.. – лениво спрашивает Ссзет, не меняя положения, только склоняя голову к плечу, чтобы лучше его видеть. – Никак невозможно, дорогой мой, – а поднявшийся Энвер уже плещет воду из кувшина в тазик для умывания и смачивает в нем полотенце, протирает лицо, подмышки, живот и хорошенько вытирает себя между ног, – мне сегодня нужно предстать перед советом с обновленным проектом моего инфернального движителя. Ты помнишь, у него были некоторые проблемы… со стабильностью, – оправившись, он открывает сундук и быстро натягивает и подвязывает первый чулок. – Так что я тщательнейшим образом внес несколько изменений, чтобы уменьшить потребление энергии и вероятность – ну… или по крайней мере радиус – поражения, ты знаешь, всего живого при выходе из строя, так что сегодня никак не могу… Ссзет вяло следит за тем, как тот одевается, как легко скользят под смуглыми пальцами ленты и ткани. – …никак не могу дать всему этому скатиться в сточную канаву, – его мягкие, полные ноги так преступно хороши в черных бархатных бриджах, что Ссзет даже ревниво дергает носом, переворачиваясь на бок. – В таком случае, если ты не возражаешь, я ненадолго останусь… что-то чувствую себя совсем без сил, – он медленно и сонно моргает, продолжая наблюдать, как Энвер надевает рубаху и в два оборота подпоясывается вышитым золотом кушаком. – Ты ведь знаешь, чем меньше нас будут видеть вместе… – Энвер бросает на него вопросительный взгляд, смачивая небритую шею ароматной амбровой водой. – Сменишь еще раз прислугу, – отмахивается от него Ссзет и подтягивает ногой колкое шерстяное одеяло. – Может быть, – Энвер на секунду поджимает нижнюю губу. – Но ладно, я все равно никогда не могу тебе отказать… – и он снова жеманничает, накидывая на плечи длинный домашний гаун из тяжелого шелка, и обувает туфли без задников. – Отдыхай. Я распоряжусь подать тебе позже обед, этого чудного фруктового калишитского вина и сделать ванну. А у меня, – бросает взгляд на напольные часы, – как раз есть немного времени все перепроверить, – прикладывает пальцы к виску и легонько кланяется. – Что, так занят, что даже оставишь меня без прощального поцелуя? – в голосе Ссзета прорезается тонкая насмешка; он подтягивает одеяло выше и прикрывает бедра. Энвер смеется, как мальчишка, и каблуки его домашних туфель почти бесшумно утопают в ковре, когда он подходит. Наклоняется и ненадолго касается щекой щеки, окутав запахами амбры и пота. – Отдыхай, кровожадное чудище, – бормочет и шутливо толкает в лоб, снова распрямляясь. Ссзет как будто еще чувствует кожей колкую щетину, провожая его взглядом. Дверь тихо закрывается, и за ней с шумом знакомого приглушенного голоса, цоканьем каблуков, шуршанием пергамента и звоном посуды начинается жизнь. Без Энвера в его спальне становится… пусто. Тихими щелчками пружинного механизма отмеряют время напольные часы, слегка присвистывает холодный ветер, пробирающийся вместе с белым утренним светом сквозь щели в маленьких оконцах, чуть приподнимается от дыхания черный бок самого Ссзета, видимый в углу небольшого зеркала, в воздухе душно пахнет амброй и мимолетной бесстыжей любовью. Ссзет невнятно бормочет, и от его пальцев по комнате медленно растекается магическая тьма, сползает с кровати, охватывает и поглощает сперва обитый камчой сундук для белья, черно-белые деревянные панели на стене за ним, затем кресла, палисандровый столик для умывания, затушенные с ночи бра, оконные стекла и наконец проникает сквозь зеркальную поверхность, погружая обе комнаты – отражения друг друга – в абсолютную темноту, и только как будто ставший громче, заглушивший остальные звуки ход часов напоминает о том, что в мире еще что-то существует. Ссзет свешивает руку с постели, прикрывая глаза, и ему кажется, что если еще чуть-чуть потянуться пальцами, то он почувствует залившую пол спальни теплую кровь. Но это всего лишь остатки запаха от его окутавших шею волос. В комнате нет крови, потому что он не убил Энвера. Так ведь? В сердце на секунду появляется непривычный прохладный страх, но тут же проходит, сметаемый безразличной усталостью. Нет, нет. Он бы запомнил это. Интересно, кстати, как бы отнесся Энвер к тому, что он бы пустил кровь тому розовощекому мальчишке, допущенному к его холеному телу маленькому слуге, а то и всей его дворне? Калишитские ковры пропитаются темной кровью, сочно хлюпающей при каждом шаге босых ног, и он, и Энвер… Нет, это ненужная мысль. Минутное видение угасающего от усталости разума. К чему эта мелочная резня, когда все Врата… все Побережье Мечей склонится перед ними, по первому мысленному зову подставляя шеи под удары топора, и Чионтар наполнится кровью, выходя из берегов, и будет омывать его ноги, и отделанный человеческой, эльфийской, гномьей, дварфийской и драконьей костью трон, и его красивый любовник будет сидеть у него на коленях, мановением золотых пальцев подзывая новые и новые затуманенные умы на плаху?.. Когда мальчик пару раз несмело стучится и осторожно заходит, чтобы принести ему теплого вина и прибрать оставшиеся осколки, Ссзет уже крепко спит.