Зимние забавы и их последствия

- И ещё одну, - вновь протягивает наполненную горько пахнущей жидкостью ложку Федя. - Царенька, ну же, не упрямься. Выглядел занемогший после недавнишней охоты государь мало сказать плохо, а чувствовал себя и того хуже. Тело его бросало то в жгучий жар, то в морозный холод. Меха и одеяла казались жёсткими, а свет свечей - ослепляюще ярким. Каждый вздох отдавался колющей болью в горле и в рвано вздымающейся грудной клетке. - Отравить меня вздумал? В пыточную отнеси! - резко отвернувшись, шипит сквозь зубы Иоанн. - Пусть вместо дыбы этим дознаются. - Царен … - потянувшись было за государем, пытается возразить Федя, ставшим уже привычным полушепотом. Четыре дня, как обладавший недюжим слухом Иоанн мучался ужасными головными болями, а слобода погрузилась в безмолвие. Во дворах позаботились даже о том, что-бы не лаяли собаки. По центральным же палатам передвигались не иначе как на цыпочках. - Кому сказал? - грозным, сильно охрипшим рыком перебивает его государь. - Брысь отсюда, пока сам в подвалах не запел. От царских слов на точенное Федино лицо опускается тень, а в натопленных покоях повисает пелена тишины. Знал юноша давно суровый норов своего полюбовника, как и то, что жизнь его не будет длиной. Но всё же раз за разом искушал судьбу … - Ванечка, - убедив себя, что любимому цареньке очень плохо, еле слышно зовет кравчий. Так и не получив ответа, одетый лишь в великоватую ему, Иванову, сорочку, юноша по широкой постели осторожным котёнком подкрадывается ближе к венценосному полюбовнику. Мягкие перины почти не чувствуют гибкого тонкокостного юношу, пока он не оказывается над решившим, что тот ушел, Иоанном. - Вдруг тебе хуже станет, - алые губки невесомо, словно дуновением ветерка целуют покрытый испариной висок. Любого другого, посмей он бесшумно подобраться к нему за спину, Иоанн бы тот час заколол, но на свое чудо лишь оборачивает взор. И, встретившись с томными глазками, раззадоренный невинной лаской, припадает к тонкой лебединой шее. Василёк юный. Ну вот как на него гневаться? - Ради меня, - почувствовав перемену, смелее трётся носиком об острую скулу Федя. Не в силах сопротивляться ангельскому голосу своего волчонка, Иван заворожено принимает отвратительное лекарство. Тонкой змейкой улыбка расцветает на юном лице. - Сладко? - заранее зная ответ муркает опричник. Серо-голубые очи шаловливыми чертятами переливаются в мягком свете свечей. - Колдун ты Федька. Из рук твоих что угодно приму, - скривившись, вздымает покрасневшие хворью очи к потолку государь. – Даже истинно адское пойло. Федя иронично приподнимает угольную бровь: «Еще раз Ваня выйдешь на мороз лишь в кафтане самим чёртом стану.» - Почти угадал, - смешливо радуясь правильности догадки государя, восклицает опричник. - Мёд с редькой и еще кое-чем. - И чем же, лебедь моя? – не сводя глаз с полюбовника, поглаживает тёплую молочную щёчку царь. На что микстуры ему? Шелковистая кожа его мальчика - вот самое лучшее, дарящее силу снадобье. - Ты не хочешь знать. Поверь мне, - поправляет смоченную холодящим настоем повязку на государевом челе Федя. - Лекарь сказал, что варево тебя мигом на ноги поставит. - Пиявка аглицкая, - зло сжимает в кулак расшитое серебром одеяло Иван. - Руки ему оторвать за подобные лекарства. - Пиявка? - загорается интересом Федя. Какую диковинную животину в этот раз вычитал царенька в заморских книгах? Унизанные драгоценными перстнями пальцы по шее спускаются на изящную талию. Сквозь полупрозрачную ткань на мраморной коже виднеются алеющие следы любви их неудержимой. - Да, барсёнок, - ласково поясняет Иван. - Приставучее, сосущее мою кровь существо. На болотах живёт. - Эка невидаль! У нас тоже подобная водится, - разочарованно цокает кравчий и, склонившись к ухмыляющемуся Ивану, на ухо хитро шепчет: - Царицей кличем. Только супругу её не говори, а не то на плаху меня отправит. Под зычный смех государя Федя, будто засмущавшись, опускает сверкающие очи долу. Знал опричник, отрадней он Ване, чем высланная в столицу кабардинка, что из года в год всеми правдами и неправдами безрезультатно пыталась привлечь внимание холодного к ней государя. То праздник аль еще какую придумку выдумает и в слободу заявится, то в надежде обеспокоить Ивана, больной прикинется. С самим же опричником, после того самого первого раза, лишившись пары дегустаторов и привезённого с родины коня, напрямую воевать страшилась, исподтишка слухи о его похождениях распускала. От некоторых даже у видавшего виды Федьки розовели уши и расширялись грёзы. Кое что они даже с государям опробовали. Наслаждаясь озорством мальчишки. Иван оглаживает сильной рукой упругие Федины изгибы и, больно оставляя свою метку, прихватывает вертлявую, выглядывающую из под сорочки ягодичку. - Эй!!! - обиженно потирает уязвленное место Федя. - Царенька!!! - Неужто сам царицей стать хочешь? - бархатисто дразнит опричника Иван. - Ещё чего! Зимой и летом в душном тереме сиди да девок розгами стегай. Хотя... - с мечтательной томностью тянет опричник. - Нагих девок или еще лучше, юношей розгами. Когда под венец? Отец согласен. Федя даже опомнится не успевает, как оказывается неподвижно распят на широком ложе. Нерушимой скалой вжимая тонкие запястья и придавив лодыжки, над ним возвышается царь. Черты лица его искажены гневом, а глаза пылают жгучим мраком. Ястребом Иван медленно склоняется к замершему Феде. - Мой ты Федька!!! От макушки до пяток, - рычит государь в ухо своему кравчему. - Узнаю, что позволил кому взять себя, мало не покажется. Обоим … - Думаешь, земщина аль крестьяне мне дороже тебя - не моргая, смотрит прямо в хищные глаза Федя. - Первый. Ты, Ванечка, и единственный. Никогда не предам тебя. Не учуяв лжи в облике полюбовника, государь отпускает запястья и обессилено опадает на ложе. - Говорил тебе, потеплее шубу одень. Одень, Ванечка! - укутывает развернувшегося из кокона мехов царя Федя. - Но нет. Царенька ведь самый умный, сам все знает. И что в итоге? Два дня уже как охрип и горлом мучаешься. - Не гневи, шельма, - зло хрипит Иван. - Выпорю. Поведай, что при дворе, пока я в хвори, происходит. Небось, земщина о моем упокоении уж свечи ставит. - Были и такие, но мы к ним уже давеча наведались. Твоя душенька в безопасности, - сверкнув коварной улыбкой, принимается задувать свечи в опочивальни Федя. - Кто? - следя за тянущимся к высокой свече опричником царь. Коварная рубашка поднимается все выше и выше. Маленькие ямочки упругой попки выглядывают из-под ткани. Но вот свеча погашена и покои погружаются в темноту. - Калинины и Кошкины, - под лунным светом, дёрнув завязки змейкой, выскальзывает из тонкой сорочки кравчий. - Все мужчины на том свете, а осознав вину, женщины, преисполненные благодати, разошлись по монастырям и исправно молятся о твоём скорейшем выздоровлении. - Откуда знаешь? - О, царенька! После моей науки они вряд ли об ином помыслить отважатся - забирается на ложе и, повернувшись спинкой, подлазит под теплую государеву руку. Иваново тепло ласково обволакивает и усыпляет Басманова. - Вновь за свое взялся, - сонно воркует, крепче сжимая медвежьи объятья государь. Бархатистая кожа обнаженной крепкой ягодички соблазнительно прижимаются к твердеющей плоти, а цветочный запах кудрявых волос, словно запретный плод, щекочет Ивановы ноздри. Сонный и разомлевший в тепле юноша зазывал перевернуть себя на спину, закинуть стройные ноги на плечи, развести округлые половинки в стороны и входить в жаркое тесное нутро. Пока мальчишка не стал бы срывая голос кричать от удовольствия. "Нет. Нельзя" - мысленно обрывает себя Иван. - Иди к себе, Федюш, - ласково поглаживая плоский животик, кивает на двери смежных покоев Иван. - Останешься подле меня, хворью сляжешь. - Не заболею, государенька, - улыбаясь, сонно обвивает обнимающую его руку юноша.

***

- Государю перечить смеешь!!! - грозной тенью царь надвигается на загнанного в угол кравчего. - Сейчас же вернись в постель дабы лекарь продолжил лечение. - Лучше смерть, - шустрой лисицей проскальзывает к окну опричник. И, перепрыгнув через перила с криком "гойда" сигает вниз. Оставив остолбеневшего немца-лекаря, царь неспешно подходит к окну и опускает взор вниз. Мягко приземлившись, мальчишка поднимался с колен. Но, заметив государя, улыбается от уха до уха и, помахав ручкой, спешит скрыться, сверкая пятками. Дернув лишь краешком губ Иван закатывает глаза. - Стража!!! - громом проноситься по слободе.