Я прячу за слоями одежды, у сердца прям Цветы, что расцвели кривым букетом Они поломаны, бледны, сгнившие по краям Но сухие лепестки послужат мне ответом…
Шань был личностью раздробленной на тысячи осколков, которые уже ничего, кроме самой примитивной агрессии, не испытывали. Последние лет, наверное, тысячу, он потерян в этой жизни. Он не знал, хотел ли есть, спать, пить, жить, умереть, ебаться или вообще хоть что-то, кроме настолько привычных, въевшейся под кожу, в костный мозг, в каждую молекулу, каждый атом, каждый электрон, протон и нейтрон, всегда только одного предложение: «Я хочу курить». Этого он хотел всегда и постоянно. Казалось, что если он не выкурит хоть одну, то умрёт в этот же день от нехватки стимула просто, блять, жить. Вставал по утрам он с этой же мыслью. Прикладываясь синяками и шрамами, скатывался с кровати, мёртвой тушей шёл на балкон, пил кофе, на котором через пару дней — или часов — уже бы образовалась плёнка плесни, и разгружал свой мозг. На душе будто становилось легче, совсем чуть-чуть, может, на пару грамм из тех сотен тон, что грозились раздавить его, но легче. Мо цеплялся и за это. И ему хватало всего этого. Да, он чувствует себя не-живым каждый день, последние года три — или пять, десять, двадцать, сто -, но ему хватало, честно! А потом он начал отхаркивать цветы. Будто ему в жизни мало говна, будто он и так не разбит, как каждый дом в Припяти, будто он всё ещё живой, будто ему всё ещё пятнадцать. И он даже не удивлён. Потому что Мо Гуань Шань — побитая псина, к которой впервые за тысячу лет проявили ласку и заботу. Конечно, он привязался. Конечно, он не показывал этого. Но это не значит, что не чувствовал. Тянь был в его жизни адом и раем. Он показал, что жить можно и по другому. Можно радоваться, тратит деньги на себя, не хотеть вскрыться каждый Божий день, можно целоваться и отдать хоть часть ответственности в чужие руки, забрав при этому чужую. И всё это было так тошнотворно хорошо, так что Мо всегда подозревал — это закончится быстро. В его жизни хорошее длилось недолго. В его жизни хорошего настолько мало, что это не поиски иголки в стоге сена, это поиски хоть одой травинки в тоннах, тысячах тон острых-острых иголок, которые с радостью проткнуть тебя насмерть. Просто проклят какую-то из артерий и поминай как звали. Так что, он начал выплевывать цветы лепестками ещё когда Тянь был тут. Когда он уехал в Америку были уже бутоны. И Шань даже понятия не имел, что с ним может такое приключится. Всё его эмоции смазаны абсолютной усталостью и приобретённым похуизмом. Он даже агрессию толком перестал чувствовать. Когда Мо выблевал бутон, он смирился. Подписал для себя приговор, хотел даже повесится, но передумал. Ему и так отведено 21 год. В этом году он и умрёт, не дожив до своего очередного дня рождения, он в этом уверен. И ему настолько плевать, что даже страшно становится, но смерти он никогда не боялся. Даже не зная, что это за цветы, их значения, — даже цвет не помня! — Шань их ненавидел. Но он рад, что скоро отправится к маме. Будут лежать рядом, вместе, под двух-метровыми одеялами земли, а сверху солнце будет греть их одинаковые самые дешёвые плиты. Четыре даты на двоих, две могилы и лишь б е с к о н е ч н о е спокойствие. Звучит, словно это мечта. Поэтому Мо работает, постоянно отлучаясь на выблевывание своего желудка-легих-трахеи-цветов. Просто хочет накопить на свои похороны. Конечно, его хоронить некому, но он надеется, что хотя бы Цзянь И решит, что он должен стать кормом для червей. *** Мо не знает сколько времени прошло, что вообще происходит и, ну… какой сегодня месяц? Время перестало существовать и он замечает изменения, лишь потому что теперь он харкается только бутонами, иногда даже на веточке. Диагноз понятен и без врачей — ему осталось недолго. Счёт, наверное, идёт на недели или дни. Мо ничего не может поделать с тем, что вся его квартира залита слюной, слезами, блевотой и кровью, засыпана цветами и окурками. Он не находит в себе силы вообще вставать. Какая разница, всё равно умрёт. Крови, конечно, больше, чем он ожидал, потому что, видимо, Из-за цветов у него упал гемоглобин и даже при самом небольшом порезе вытекает столько, что какой-нибудь небольшой водоём, типа Тихого океана зальёт прекрасно. Всего то. Он лежит на кровати третьи сутки, в окружении нескольких пачек сигарет, салфеток, лезвий, горы засохших цветов и пары литров виски. Зажигалка безбожно запуталась в наволочке, но у него нет сил на то чтобы её найти. Он почти не ест, лишь печенье, что валялось в прикроватной тумбе и встаёт только для того чтобы справиться нужду. *** Проходит ещё сколько-то времени. Мо теперь не встаёт совсем. И почти не дышит. Эта срань начинает пугать и он пытается собраться по обломкам, по памяти, но та стала совсем не к чёрту. Кривой, разбитый множество раз, он снова пытается собрать себя, зная, что больше никогда не сможет стать похожим на оригинал. Тянь — наверняка! — забыл его в своей Америке, а он лежит тут, спустя, блять, почти пять лет и умирает. А найдут его тело, — которое к тому времени станет ебаной клумбой, — только когда и цветы в нём начнут гнить. И он готов к этому. *** Ни сигаретный дым, ни чистый воздух, ничего не подходит уже в его лёгкие. Голова вечно кружится от нехватки кислорода, а он даже харкаться перестал. Цветы уже пустили корни . Но он упрямо рыщет рукой под подушкой, нащупывая зажигалку. Упрямо садится, хоть это и адски больно, настолько, что и так плохое дыхание пропадает совсем, на глаза слезы наворачиваются, а из горла вылетает даже что-то похожее на стон, а не хрип. Шань нащупывает телефон, осознавая, что ему осталось совсем мало. Счёт, наверное, идёт идёт на дни, часы, минуты? Может, секунды? Он находит в самой жопе чат с Цзянь И и пишет настолько жалкое сообщение, что ему самому становится плохо.х-надцатое октября
Вы
Привет. Странно это писать сейчас. Я обещал, что больше не буду мешать вам жить, но у меня нет выбора, вы с Чжанем последние, ну, близкие? Я знаю, что вы так не считаете. Как бы тупо это не звучало, но меня некому похоронить. Я уже какой год плююсь цветами, типа ханакани? ханахани? без понятия. И сейчас уже поздно что-то делать, но у меня есть последнее желание и я надеюсь, что ты можешь его исполнить. Деньги есть, просто похороните меня рядом с мамой. Я, типа… Написал на тебя завещание? У меня, конечно, нкмного пожитков, нл это хоть чтото. Да и кваптира. Онп нн самая лцчшая, но много для меня ззначит. Я не хочу, чтобы она перешла в чужие руки. Твм и денбги нк похопрны. Ч не пмспл обязательные услоаия, нн хочу нагрудать, есди неь желанмя, то можещь, ну омтавить нв попечиьельство горлда.
≫ Отправлено.
Он выкидывает телефон куда-то за пределы кровати, сипло дыша. К концу руки совершенно не слушались, как и мозг. Кажется, времени осталось меньше. Высунув сигарету в зубы, он поджигает её. Затяжка. Голова становится тяжелей. Выдох. Воздух с дымом со свистом вылетает из лёгких, заодно забирая с собой несколько лёгких лепестков. Затяжка. Горло начинает драть с новой силой. Вы-