Жизнь под землей — это совсем не то, что жизнь на поверхности.
Во-первых, время идет здесь совсем по-иному. Не сказать, что останавливается, но ощущается смазанным, размытым. Ну а во-вторых — это совершенно другой мир. Скрытый город, затерянный вне времени и пространства, для которого даже война — это нечто, происходящее очень далеко и к повседневной жизни отношение имеющее мало. К жизни среди высокого искусства, частых пиров и танцев. Среди расцвета ремесел и лучших мастерских, какие только могут быть по эту сторону моря.
Здесь, в кузницах и мастерских Нарготронда трудились не имевшие себе равных мастера эльдар — нолдор и синдар, были здесь люди, а порой приезжали и суровые наукор — гномы.
Опыт и мудрость всех народов Белерианда были открыты перед юным мастером, особенно если он — сын и внук величайших мастеров Арды. И Келебримбору была очень по душе жизнь в подземном городе-крепости, созданном трудами гномов и эльдар, воплотившем в себе причудливую красоту замысла короля Финрода.
Спеша вечером в ту часть дворца, где жили Феаноринги, он надеялся застать в их покоях отца. Ожидания его оправдались.
Когда он пришел, в общей гостиной у камина в компании Хуана сидел Куруфин. Увидев сына, он поставил на столик кубок с вином и отложил книгу.
Келебримбор улыбался. Его темные волосы были сплетены у висков и собраны в высокий хвост на макушке, так, чтобы были открыты уши. В левом ухе у него поблескивала серебряная серьга: на коротком широком ободке переплетался сложный узор, символизировавший языки пламени, который в центре завершался родовым знаком — звездой Феанаро. Работа была прекрасной, очень тонкой, и Келебримбор был рад показать ее отцу.
Куруфин, подняв бровь, молча смотрел на сына.
— Может, объяснишь, что это? — сказал он наконец.
— Серьга, атто! — радостно сообщил Келебримбор, явно рассчитывая на одобрение отца.
— Да что ты. Вот как. Серьга. Ты решил познакомить меня с новым видом украшений?
Озадаченный Келебримбор отрицательно покачал головой. Радость на его лице быстро сходила не нет.
— За свою жизнь я сделал множество серег, но не припоминаю, чтобы хоть раз делал их для нэри. Когда я спросил «что это», то имел в виду — что
это делает в твоем ухе?
Келебримбор молчал, помрачнев, от его восторга не осталось и следа.
— Тьелпэ?
— Я видел такие у синдар и мастеров-атани и решил сделать себе.
— Ты не атан и не синда.
— Ну и что!
— Действительно, какая разница. Между принцем Дома Финвэ, внуком Фэанаро и полудикими смертными, или неграмотными мориквэнди. Почти никакой, не так ли?
— Не надо, — попросил Келебримбор, желая прекратить поток колкостей.
Куруфин раздраженно дернул головой, отбросив назад пряди расплетенных черных волос, проговорил недовольно:
— Убери это. И не ходи так.
Келебримбор вскинулся в ответ:
— Финдарато ходит! Носит серьги в обоих ушах, сколько желает. А он король и внук Финвэ!
— Хорошая попытка, сын, но — нет. Я не дозволяю. Финдарато пусть ходит хоть в кружевном платье с корсетом, а ты не будешь.
— Я взрослый эльда!
— Тьелпэ, нет.
— Да это… это просто — произвол, тирания с твоей стороны!
— Совершенно верно. У нас здесь патриархально-монархическое общество, — Куруфин отпил из кубка, — Если уж так желаешь украшений, то ну, наделай колец, что ли, — он развел ладонями, на которых в свете свечей и огня камина тускло блеснуло золото перстней.
— Ты ничего не понимаешь! Сейчас все давно уже по-другому, здесь — по другому! И я не хочу застыть в этих всех дурацких обычаях, условностях — как букашка в куске смолы, как… как вот — ты! — выкрикнул расстроенно Келебримбор и вышел прочь, хлопнув дверью.
— Тьелпэ!.. — Куруфин поднялся, хотел что-то еще сказать, но было уже поздно. Лежавший рядом с камином темной громадиной Хуан, поднял голову на громкий звук и тонко, вопросительно заскулил. Куруфин угрюмо посмотрел на него и уселся обратно.
***
В один из дней Келебримбор зашел в купальню отцовских покоев, закрыл дверь, огляделся и — замер, уставившись.
Купальня освещалась кристаллами в лампах, их синий свет выхватывал из темноты фигуру отца у края небольшого каменного бассейна. Куруфин только собирался зайти в воду: раздевшись, он стоял к двери спиной; стянул шнурок, которым были связаны волосы — они рассыпались по его плечам черными змеями. Ровный синеватый свет феаноровых ламп отчетливо выделял на его коже замысловатую вязь узора: руны гномьего кирта начинались у левой ступни и, перемежаясь с рисунками боевых топоров и кузнечных молотов, поднимались вверх по голени к колену, затем выше, оплетали бедро и ягодицу и заканчивались у пояса. Угольно-черные руны ангертас на белом витом рельефе мышц дарили благословения, возносили славу Махалу и прочили удачу.
— Светлая Варда Элентари…
Келебримбор стоял, разинув рот от изумления.
— Не представляю, что бы во мне могло напомнить тебе светлую Валиэ, — сказал Куруфин, не оборачиваясь, — Какого рауко тебе здесь надо?
— Я… там… вернулась экспедиция, что ездили за рудой… они привезли… Отец, но… но — как?
Куруфин недовольно вздохнул.
— Я получил титул Почетного Мастера у наукор Белегоста. А не то, что ты там себе думаешь! Это древний обычай, очень торжественный и включает в себя… неважно. Отказаться нельзя! Серьезное дело, а вовсе не эти ваши новомодные глупости, Тьелпэ!
— Но, почему на…
— У гномов принято покрывать рунными узорами, в основном, руки. Но, так как это не принципиально и ввиду иных обычаев у моего народа… Да и хорош бы я был с такими руками!
— О… А спереди — тоже такие узорные молоты с топорами? Позволь я гля… Ох-хо-хо! Тьма и пламя! Это же больно, наверное?..
Куруфин сокрушенно покачал головой.
— У женатых наукор это показатель их высокого статуса и считается очень почетным, чтоб ты знал!
— Аммэ, если бы увидела, лишилась бы чувств… — задумчиво протянул Келебримбор, но встретив взгляд отца, тут же добавил, — От радости, я хотел сказать. Ей бы понра…
— Вон! Отсюда! Сейчас же! — рявкнул Куруфин, и Келебримбор выскочил за дверь с пылающими щеками и такой скоростью, какой сам от себя едва ли ожидал.
— Она не увидит, — мрачно бросил Куруфин закрытой двери после некоторого молчания, — в Аман я отправлюсь только в Мандос. И ты, скорее всего, тоже… — добавил вслед горько, уже почти шепотом.
***
Поздно вечером в дверь Келебримбора постучали:
— Тьелпэ, не спишь еще? А я тут, э-э… эм…
Келебримбор едва ли мог припомнить, чтобы его дядя Тьелкормо когда-либо вел себя неуверенно. Но, кажется, сейчас это было именно так.
Келегорм хмурился, явно подбирая слова. Не глядя, он отпихнул ладонью морду Хуана, который потихоньку пытался пролезть в дверь. Наконец он сказал:
— Я тут видишь ли, такое дело… Завтра праздник и… ну, ты понимаешь — танцы там, то-се… А все вокруг ведь просто с ума посходили с этой синдарской модой! Так я о чем… Курво говорил, что запретил тебе ту серьгу носить. Здорово влетело? — Келегорм сделал сочувственное лицо: между светлых бровей у него появилась прямая скорбная складка, взгляд стал печальным. Он похлопал племянника по плечу, понимающе кивая. После чего глаза его, чуть сузившись, тут же блеснули азартом:
— Скажи, Тьелпэ, а ты ее, эту серьгу, случайно, еще не переплавил?
