The cello.

      Девичьи пальцы молниеносно перемещаются, а смычок летает, рассекая воздух. Игра на виолончели помогает по-настоящему расслабиться, полностью отдаваясь мелодии, которую Феодора создаёт. Уголки губ вздымаются вверх, и лицо украшает умиротворённая улыбка, а глаза блаженно закрываются. Любимое дело всегда помогало почувствовать себя живой. Лишь иногда Достоевская позволяет себе отдохнуть, избавляясь от тонны обязанностей. На её плечах лежит огромная ответственность, поэтому возможность уделить время себе и своим увлечениям всегда радовала.       Пальцы продолжают искусно двигаться. Каждая отыгранная нота разносится по комнате, лаская слух, однако Феодора останавливается, не доигрывая. В чём же причина? Всё просто: в просторную комнату вошёл посторонний человек, а именно Николай.       Достоевская раздражённо выдохнула, ёрзая на стуле. Внезапно появившийся мужчина не особо радовал, однако и злости девушка не испытывала.       Гоголь не сказал ни слова. Он глядел на Феодору, словно заворожённый, не в силах отвести взгляд.       Николай не привык сдерживаться, однако с Достоевской он сам не свой, будто его лишили дара речи и единственное, на что он способен — это скользить изучающим взглядом по прямым аспидно-чёрным волосам, которые ниспадали на плечи. Они закрывали часть матового лица, в котором, казалось, нет ни кровинки, до того болезненно-бледным оно было. — Ты мне мешаешь, — послышался вкрадчивый голос, после чего Гоголь помотал головой из стороны в сторону, приближаясь к девушке, взгляд которой был направлен исключительно на него, закрадываясь в самую душу. Эти лиловые глаза редко выражали что-то помимо спокойствия.       Николай шутливо поклонился, а после самым наглым образом выхватил смычок из рук. Рук, на которых мужчина задержал взгляд на несколько секунд. Тонкие пальцы, с неаккуратными и покусанными ногтями. Вздутые вены опутывали руки вдоль, словно змеи, забираясь за манжет приталенной рубашки. — Не трогай волос смычка руками, иначе лишишься их.       Под грозный взгляд Феодоры Гоголь возвращает ей смычок. — Не будь такой злой, Федя, — мужчина расплывается в хитрой улыбке, внимательно наблюдая за изменениями в лице Достоевской.       Кажется, ещё ни разу Гоголя не прогнали после мягкого и любовного «Федя». Губы мгновенно расплываются в мягкой и едва заметной улыбке и девушка позволяет Николаю остаться, что он прекрасно понимает по кивку головой.       Мужчина заходит за спину, не спеша проводит кончиками пальцев по фарфоровой шее, наклоняется и оставляет невесомый поцелуй, который заставляет Феодору ощутить в животе тех самых бабочек и крепче ухватиться за виолончель. — Стой, — Гоголь отстраняется, словно его ударило током. Ослушаться Достоевскую было попросту невозможно. Казалось, что он умрёт, если пойдёт наперекор её словам. — Поставь виолончель на место. И будь аккуратным.       Мужчина расслабляется: его не прогонят. С максимальной аккуратностью он бережно берёт инструмент и уносит на место. Теперь же его не станут останавливать?       Феодора не сводит взгляда с Николая. Ей так хотелось бы перестать загонять себя в рамки. Она устала, слишком устала. Огромная ответственность и отсутствие отдыха не совсем положительно сказывались на и без того слабом здоровье. Достоевская всегда действует одна и была уверена, что ей не нужен никто, однако появление Гоголя в её жизни заставило переосмыслить многое. Нет, девушка всё ещё не доверяет ему информацию, которую знает лишь она. Нет, она не рассказывает ему о своем состоянии и не делится переживаниями. Феодора попросту чувствует себя спокойно рядом с ним. Вот только в своих чувствах разобраться не может. И желания, если быть честной, не возникает. Когда-нибудь она позволит себе быть обычной девушкой, которая может испытать симпатию к мужчине, но не сейчас. Никогда не позволяла, почему же сейчас так хочется дать слабину? Её выдержка уже давно трещит по швам.       Из своих мыслей её вытягивает Гоголь, который склонился над её лицом. Он внимательно смотрит на бледные и потрескавшиеся губы, которые несмотря на сухость, были такими манящими и желанными, что Николаю потребовалось подключить все силы, чтобы задать вопрос, который был обязательным. — Я могу тебя поцеловать? — он застыл в ожидании, искренне не понимая, как ему достичь свободы, если перед ним сидит девушка, которая переворачивает его мир с ног на голову каждым своим действием. — Попробуй, — лукаво улыбается, заглядывая в гетерохромные глаза напротив.       Николай тут же примыкает к сомкнутым губам, оттягивает нижнюю, врываясь самым наглым образом в чужую полость. Однако Феодора только с энтузиазмом отвечала, полностью отдаваясь ощущениям, желая, чтобы несколько секунд длились вечность.       Гоголь не сдерживается. Его язык сплетается в хаотичном и беспорядочном танце с языком Достоевской, которая довольно мычит в поцелуй, окольцовывая ладонями крепкую шею мужчины.       Губы Николая совсем не такие как у Феодоры. Нестерпимо горячие и сочные, на которых всегда был сладковатый вкус гигиенической помады. Их хотелось целовать, как можно чаще и дольше, но девушка инициативы никогда не проявляла. В каких они вообще отношениях?       Хочется продлить поцелуй, как можно дольше, однако воздух предательски заканчивается, заставляя отстраниться.       Гоголь не медлит и ему плевать на то, что спина начинает ныть из-за долгого нахождения в неудобном положении. Он наклоняется ещё ниже и, убедившись, что Достоевская не раздражена, неторопливо скользит теплым языком по шее.       От такого контраста Феодора сжала руки в кулаки, рвано выдыхая. — Остановись, — неожиданно чётко выдаёт девушка, после чего изумлённый мужчина выпрямляет спину, вставая в полный рост. — Что-то не так? — удивлённо хлопает глазами, дожидаясь ответа. — Нет, но я попрошу тебя уйти.       Держать невозмутимое лицо невероятно сложно, однако ей приходится это сделать. — Что, прости? Федя, я…       Договорить ему не дают. — Я хочу побыть одна, пожалуйста, выйди из комнаты.       Первый раз, когда после ласкового «Федя» Николая выгоняют просят уйти. Достоевская знает, что мужчина будет недоволен, но себе она позволила зайти слишком далеко, а значит это тут же нужно остановить, пока не достигло точки невозврата. Когда-нибудь она не будет заложником ситуации и разрешит себе хотя бы задуматься о возможном наличии даже самых безобидных чувств. Совсем скоро ей потребуется реализовать «Канибализм», а это значит, что тем более нельзя давать волю эмоциям.       Гоголь не говорит ничего. Он всё прекрасно понимает, но в глубине души так пусто и паршиво. Ему приходится уйти, пока Феодора смотрит на дверной проем, где ещё недавно стоял мужчина.       Когда-нибудь всё изменится. Очень хочется надеяться, что в скором времени. Хочется чувствовать себя живой всегда, а не в редкие моменты игры на виолончели, которая способна помочь далеко не всегда. Достоевская солгала бы, сказав, что такое состояние для неё обыденность, но в моменты, как сейчас, Феодора чувствует себя неважно. Она вполне может справиться со всем, более того, отлично выполняет свои обязанности, но порой чувства, которые ранее были ей чужды, берут вверх. Как хорошо, что она научилась вовремя подавлять подобные порывы.       Хочется верить, что когда-нибудь Фёдора разберётся в себе.