идеальная дружба.

длинный тёмный коридор был тих. он состоял только из трёх материалов: бетонные холодные стены, лестницы из темного дерева вниз и гнилой тишины. вот только тишина ушла, передавая палку правления стенами и лестницы эху, состоящего из скрипов прогибающихся ступеней и прерывистого, кубыть поцарапанная виниловая пластинка, дыхания. Достоевский никогда не жалел о своих действиях, однако сейчас он осознал, что всё-таки стоило взять любезно предложенную Ванечкой клюку. спичечные ноги, прикрытые вольным шёлком штанов, тряслись, давая знать, что вскоре не выдержат вес тонкого тела и предательски согнутся, отправляя молодого человека падать куда-то вниз по дряхлым ступеням. тем не менее Фёдор зажмуривает красные глаза из-за света, а под ступнями не протягивает страдальческий выдох древесины: лестница кончилась. он прибыл. подвальное помещение было весьма большим и просторным. в воздухе витали жгучая прохлада да запах сырости, железа и чего-то резко-приторного… не иначе, как гниль. замкнутое пространство было будто спичечным коробком, сделанным из грубого бетонного месива. в центре комнаты висела одинокая лампочка, что с характерным звуком мигала над столом. круглая, явно пережившая многие происшествия мебель без робости стояла на своей вырезной ножке, держа на себе тарелку с чем-то отдалено похожим на еду. перед столом стоят три складных стула: слева, посередине и справа, где двое из них ожидают, когда ими воспользуются. — ах, мой милый друг! — сзади послышался знакомый смешок, а к смраду добавились сладкие нотки парфюма с мягким привкусом спирта да пудры. еле как повернувшись на слабых ногах Достоевский лицезрел знакомую фигуру, иже вызвала на его болезненно-мертвом лице скромную ухмылку. Коля. огромная фигура верзилы с гримом стояла, склонив голову с белобрысой косой на бок и улыбалась уголками накрашенных губ. на фоне Гоголя Фёдор выглядел миниатюрным и немощным, словно богомол, которого этот гигант мог без зазрения совести раздавить. — приятно видеть тебя в добром здравии, Микола. — выдавил хрип из своей гортани брюнет, после чего протянул ветвистую руку, через кою можно было лицезреть трубочки разноцветных артерий и вен, словно Фёдор был прозрачным. улыбка клоуна стала шире, проявляя ямочки на щеках. аналогично своему товарищу, он протянул свою лапу в ответ, пожимая. приветствие было долгим, но отстраняться никто не медлил. стояла могильная тишина. хватка Гоголя с каждой секундой становилась крепче, а рука Достоевского вздулась и приобрела красный оттенок. начинает появляться острие боли: всё сильнее и сильнее, как давление, но лица у обоих коллег спокой—… по подвалу громким лязгом раздался треск. попутно за ним, словно натянутая струна скрипки загоготал Николай, подняв голову вверх. Фёдор уставился на руку, которая начала деформироваться и приобретать оттенок сливы от перелома пальцев. лицо его осталось таким же бледным, флегматичным с измотанным взглядом, кубыть его облили холодным чаем, нежели сломали пальцы. — ладно, Феденька, — клоун прекратил хохотать на всё помещение и положил свою ручищу на узкое плечо дружинника, попутно слегка похлопывая по оному, — вольно смеху. нас ждут дела! пританцовывая на ходу, белобрысый неспешно повёл герра Достоевского за тот самый круглый стол. ноги чахлого еле двигались, что уж говорить о передвижении самого туловища? поэтому Гоголь, как верный и ладный друг, стал опорой для Фёдора, что уже при одном шажке начал томно выкашливать неприкаянные лёгкие. усевшись на голые стулья, верующий осмотрел окружение: грязная деревянная поверхность, сально-узорчатая тарелка с чем-то тёмно-коричневым; смятенная, шипящая лампочка. милый вид. за столом сидели трое: Фёдор Михайлович, Николай Васильевич и молчаливый слепой труп, коего Яновский представил, как мистер Вий. — ты только не стесняйся, Феденька! — язык верзилы всё не успокаивался и танцевал в ротовой полости, формируя скачущий и задорный голос. — я тут тебе пирожных напёк. ну же! угощайся! немощный глянул на то, что, оказывается, являлось пирожными. твёрдые куски массы с формой параллелепипеда безжизненно лежали на посуде, вызывая у желудка желание вывернуться к чертям, а не голодную страсть. от выпечки несло чем-то затхло-пронизывающим и попутно сладко-кислым. блёклые очи Фёдора заприметили торчащую крысиную лапку в одном из кухонных шедевров приятеля. — сердечно благодарствую, Микола, — брюнет скрестил здоровую руку с распухшей, сдерживая стоны боли и кладя голову на пластично-тухлые пальцы. Достоевский очищает глотку от мокроты, после чего продолжает скрипеть связками, — однако голод меня на сей пору не беспокоит. испробую твоё лакомство в другой час. на данное высказывание клоун пожимает стройными плечами и сморщивает лицо, состоящее из ягод меланхолии и трав понимания. очередной шуточный фальшь, не более. компания молчит. Фёдор вглядывается в яркую улыбку Гоголя, в его крючковатый нос, маленькие глаза, толстую шею… взор Николая же скачет с неопрятной ушанки на впалые щёки, потом на низкий подбородок, а там и волосы, кои не мыли очень давно. только мистер Вий молчит. его веки растянуты до пола, живот вспорот, обнажая вонючие кишки и сердце, а пасть широко открыта, впуская внутрь толпище мух и червей. так и проходит встреча лучших друзей: пыльный подвал, третий лишний, безвкусные сласти, обветренная тишина, водянистый взгляд друг на друга и мысли. мысли, как было бы здорово увидеть, как милый Феденька лежит на полу: весь скрюченный и обнажённый с торчащими ветвями-рёбрами. он выплевывает кровь, что итак кот наплакал, да уносит с собой в кабинет Бога все свои тошные планы на мир, худощавое телосложение и невзгоды организма. мысли, как было бы захватывающе лицезреть, как ненаглядный Микола лежит без своих огромных рук и ног, пачкая свой костюм шута в своей отвратной крови и показывая всем на усмотрение беззубую улыбку. зачем же ему зубы? Господу Богу они нужнее, прямо как и его руки, ноги, глупый грим, ребячество и шутки с простреливанием коленных чашечек. тишина продолжается, а на ликах коллег проявляются миловидные ухмылки. вот она — идеальная дружба!