***
Лекции немного позволили мне отвлечься, но к концу дня самочувствие всё равно оставляло желать лучшего: в животе поселился тугой комок, сердце стучало быстрее обыкновенного, концентрация давалась с трудом, что было для меня не свойственно… После занятий я пришла в комнату и рухнула на кровать. – Время. – Я знаю, – пришлось встать и подойти к шкафу. – Просто не представляю, как одеваются на такие ужины. – Чччто бы ты ни надела, он будет сссччассстлив. В другой раз я бы посмеялась над комплиментом фамильяра, но сегодня эти слова только разбудили все сомнения, которые неоформленными мыслями тяготили меня. Он будет счастлив? Как бывает счастлив каждый раз, когда видит девушку, готовившуюся к встрече с ним? Когда понимает, что это нарядное платье, тщательно продуманная прическа – для него? Я представила ухмыляющегося Адриана, и мне стало совсем дурно. Может мне вообще не ходить? Что для него этот ужин? Способ рассчитаться за то, что очередная «донна», которую он катал на гондоле, вызволила его из Ордена? И вот вечер закончится, он отплатит мне своей благодарностью и продолжит жить своей жизнью. А я?.. Последние дни я всё вспоминаю и вспоминаю ужин Антониони... Я не знаю, как не дружить с мужчинами. И сейчас, тщательно всё обдумывая, могу сказать себе, что обстоятельства нас сплотили. Это симпатия. Это беспокойство за судьбу знакомого мне человека. Моя ответственность в конце концов. Я могу говорить себе это сколько захочу. Но магия не врёт. Заклинание Очищения показало: я влюблена в Адриана Николетти. – На ужины и суаре принято надевать вечерние платья. Я полагаю, это не тот случай, Кадзу? – Всссё зависссит от того, куда нашш юношша тебя поведет. – Поведет? Так говоришь, будто у нас свидание. – Полагаю, чччто так и есссть. Я обернулась: – Сомневаюсь. – Почччему? – в такие моменты с наклоненной головой мой древний змей казался совсем наивным. – Это – ужин благодарности, – я повернулась обратно к платяному шкафу. «Пожалуйста, не продолжай эту тему, – мысленно взмолилась я. – Чем больше надежд я буду возлагать на встречу, тем больнее будет после». Фамильяр промолчал. И в душе я поблагодарила его за понимание. – Зззначит, опрятно, женссственно, но не вычччурно. – Женственно… – ухмыльнулась я своей идее. Нет, Адриан, вот тут я не буду играть в твои игры. Платья ты сегодня от меня не получишь.***
К площади Сан Марко я бежала в кожаных бриджах и рубашке. Мои волосы были достаточно короткие, чтобы оставить их без заумной прически, и сейчас, растрёпанная ветром и раскрасневшаяся от бега, я чувствовала себя почти счастливой. Можно сказать, я чувствовала себя охотницей. Если синьор Николетти вздумал играть со мной, то ничего у него не выйдет. В конце концов, зря он не боится ведьму. Околдовать я смогу и без своей магии. Хитрая улыбка растеклась по моему лицу. Геката, о чём только я думаю? Почему я бегу? Надо перейти на шаг и успокоить дыхание. Площадь уже близко.***
Вместе с первым ударом колокола вспорхнула стая голубей. Я провожала ее глазами, когда услышала его голос: – Я боялся, что Вы не захотите меня видеть. Сердце рухнуло в пятки. Я обернулась. Адриан смотрел на меня, мягко улыбаясь. В его глазах было какое-то неуловимое новое выражение: печаль? Благодарность? Облегчение? Это всё можно было прочесть в его взгляде, но у меня в голове крутилось только одно определение: нежность. – Не вижу причины, по которой я бы этого не захотела. Уголки его губ дрогнули, но грусть в голосе никуда не исчезла: – Спасибо, – он протянул мне руку. – Вам очень идёт. Я бы назвал этот образ «Амазонка библиотек». Окинув взглядом свою одежду, я опять посмотрела на Адриана: – Вот ведь... Только сейчас я поняла, что мы выглядим идентично. Белые рубашки, коричневые брюки... Да, ты молодец, Раймонда! Обхитрила всех, кроме своего подсознания. Ладно, наверняка он не заметил. Мужчины такое не замечают. Я взяла Адриана под руку, и мы пошли вдоль канала. – Вы думали, я не захочу Вас видеть? Почему? – Я боялся этого. Но в глубине души надеялся, что это не правда. – Это не правда. Тень кривой ухмылки и кивок признательности. Адриан шёл, глядя прямо перед собой. Левую руку он держал у груди так, что при ходьбе его пальцы иногда касались моего рукава. – Наши встречи... Иногда кажется, стоит нам увидеться, и сразу всё идёт наперекосяк. Он обернулся, вновь печально улыбнувшись. С этой необычной для него эмоцией в сердце пробрался какой-то жуткий холод. Я не узнавала Адриана. Мне хотелось растормошить его. Шути, сыпь словами, ухмыляйся, балагурь. Но не улыбайся так. Адриан... – Поэтому моё приглашение припозднилось. Я... Прошу прощения за ожидание, – спохватился он, – но я раздумывал, безопасно ли… Стоит ли искать с Вами встречи. Я доставляю Вам одни хлопоты... – Не говорите так! – резко остановившись, я повернулась к нему. – Не надо! Это не правда! Вы меня спасли в кабаке... – А всё остальное время спасали меня Вы. – Это не так. Если бы Вы знали, как помогли... – я густо покраснела, вспомнив, как его образ отозвался во мне во время Очищения, опустила голову, отвернулась и шагнула дальше. Адриан на мгновение задержался, будто ждал объяснения, но после нагнал меня. – И всё же Вы решились, – я набралась смелости продолжить разговор. – Решился? – наконец-то в голосе поэта зазвучали привычные нотки. Как будто он развеселился от моего поддразнивания. – Решились встретиться со мной, бросив вызов всем превратностям судьбы. Адриан расплылся в улыбке, опустив голову: – Как поступил бы любой рыцарь ради своей донны… Прошу прощения! – опять спохватился он, запустив руку в свои волосы. – Я имел в виду, что не так-то просто устоять от искушения увидеть Вас. Я картинно поджала губы и покачала головой, словно обдумывая, прозвучала ли последняя фраза лучше первой. Но в душе, хоть меня до сих пор и коробили все эти слащавые выражения, я порадовалась, что смогла немного разогнать уныние Адриана. – По правде говоря, Раймонда, Вы и сами понимаете, что нам нужно поговорить. Мне хотелось бы многое объяснить, а недостающие детали, я надеюсь, объясните мне Вы. [Далее идёт вырезанный кусок разговора с объяснениями, которые автор фф тоже надеется получить в игре. За неимением таковых, предлагаю считать, что, герои пришли к следующему выводу: им обоим, как очевидцам и участникам, предстоит разбираться в деле о проклятых поэтах и ритуалах (кажется, эти события могут быть связаны).]***
Наши шаги гулко раздавались в тишине. – Так что же Ваша дилемма, Адриан? Как Вы собираетесь ее решать? – я поймала его вопросительный взгляд. – Встречаться со мной – доставлять мне хлопоты. Но, полагаю, встречаться нам всё же придется. Адриан хитро ухмыльнулся: – Это прозвучало двояко, синьорина, но я с Вами согласен. Встречаться придется. Он повернулся, поймав и мою правую руку. О, Геката. Он же наверняка и раньше так улыбался. И так смотрел. И был настолько близко, и касался… Наверное, дело в контрасте с недавней печалью, но сейчас Адриан выглядел до невозможного красивым, а от моего сердцебиения, казалось, в ушах стоял звон. – Заранее простите меня за это, – видимо, на моем лице легко читалось смятение – он добавил: – За хлопоты. Постараюсь Вас от них оберегать. – Заранее прощаю, – прошептала я. Ещё немного и голос перестанет меня слушаться. Надо на что-нибудь отвлечься. Смотреть не на его глаза и губы, а на что-нибудь другое. Вот. Пуговица. Пуговица. Расстёгнутая пуговица. Сфокусировав внимание на пуговице, я, к своему ужасу, поняла, что в поле моего зрения теперь грудь Адриана. Геката, помоги! Я быстро подняла голову и снова встретилась с ним взглядом. Мужчина выглядел обеспокоенным: – Раймонда, Вам нездоровится? – Нет-нет-нет! Всё хорошо! – У Вас порозовели щеки. Может, начался жар? – Уверяю Вас, всё хоро... – и застыла, как статуя, потому что Адриан прислонил ладонь к моему лбу. Я закрыла глаза. Вздохнула. Почему-то при всём волнении это прикосновение меня успокоило. Жест заботы, наверное, инстинктивно напомнил о маме. Дыхание становилось глубже. Я чувствовала приятную тёплую тяжесть руки Адриана. – И правда, жара нет, – он неохотно убрал ладонь, мимоходом погладив меня по голове, и мне пришлось открыть глаза. – Ваш цвет лица выровнялся. – А Ваш – наоборот. Сквозь загар мужчины проглядывал небольшой румянец. Он посмотрел на меня так проницательно, как будто понял причину моего «нездоровья». Я повернулась и опять взяла его под руку: – По крайней мере, я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы насладиться долгожданным ужином. К которому мы, между прочим, довольно долго идем. – Уже почти пришли, – Адриан указал на один из домов. – Не вижу ни одной вывески. Что это? – Я взял на себя смелость не вести Вас сегодня в ресторан, а прислуживать за ужином самому. – Это входит в те хлопоты, за которые я должна Вас простить? Адриан усмехнулся: – Полагаю, да. – Прощаю Вас от всего сердца! – Вы благородны, как истинная английская леди. – Что же, итальянские леди не так благородны? – Об этом я не могу сказать, поскольку я – истинный итальянский джентльмен. Я не смогла сдержать хохот.***
Мы подошли к темному подъезду. – Выглядит малообещающе, но прошу Вас не пугаться и довериться, синьорина. – Всегда, – я подняла глаза, осмотрев мрачный дом. По правде говоря, мне было немного страшновато. Не потому, что я не доверяла Адриану. Просто не понимала, зачем мы пришли сюда, и какой-то животный страх давал о себе знать. – Ступени узкие. Осторожнее поднимайтесь за мной, – я крепко ухватилась за протянутую ладонь. Мужчина виновато улыбнулся: – Вы, должно быть, уже проклинаете момент, когда решили прийти, – поняв, какой неудачный каламбур произнес, он скривился: – Прошу прошения, Раймонда. В очередной раз, – Адриан, смущаясь, заглянул мне в глаза. – Это от волнения. Я решила не усугублять его неловкое положение: – Отнюдь. Я даже… заинтригована. Он кивнул, повернулся, и уголки моих губ дрогнули, когда в неверном вечернем свете я заметила розовеющие кончики его ушей. В подъезде я мысленно обратилась к фамильяру. – Моя ведьма, почччему ты отвлекаешшьсся от сссвоего «ужжжина благодарносссти»? Я слышала хитринку в его голосе, но мне было не до этого. «Кадзу, что это за место? Здесь безопасно?» – Обычччный дом. Ничччего плохого не чччувссствую... Только хорошшее. «Опять ты за своё, сводник!» – Исссчезаю, исссчезаю! Есссли чччто-то мне не понравитссся – я тебе ссскажу, – через мгновение он весело договорил: – Но пока мне всё нравитссся. Исссчезаю! Я прикрыла глаза и усмехнулась. Пролётов пять осталось позади, когда на лестнице стало светлее. Пройдя ещё несколько ступенек, Адриан вывел меня на чердак. Темноту низкого помещения разбавляло тусклое вечернее небо из дверного проёма – выхода на крышу. – Синьорина, – мой кавалер слегка поклонился и повел меня к крохотному столику на узкой смотровой площадке, окружённой балюстрадой. Два разномастных стула, на одном из которых была потрепанного вида бархатная подушечка. Щербатая хрустальная ваза с алыми розами на столе. На перилах – внимательно изучающий нас голубь. Блеск канала внизу. И бездонное тёмно-синее небо с россыпью звёзд. Я шагнула к ограждению. Улыбнулась дуновению свежего ветра. Сзади раздался звон посуды – очевидно, Адриан хранил свои приготовления в углу чердака и теперь широкими шагами спешил с крыши до своего тайника и обратно, чтобы накрыть на стол. Было любопытно наблюдать за ним таким: не вальяжно рассуждающим о высоких чувствах, а хлопочущим по хозяйству. Появились тарелки: сначала сервировочные плоские, на них – глубокие. Начищенные столовые приборы. После – два бокала венецианского стекла. Бутылка красного вина. В последнюю очередь Адриан вынес из угла чердака большой свёрток – нечто, обёрнутое в шерстяное одеяло. – Я столоваюсь у хозяйки дома. Так что готовил не сам, можете есть смело. Со смущённой улыбкой он распеленал на столе чугунную жаровню. Помедлив в нерешительности, повесил одеяло на спинку стула с подушкой: – На случай, если Вам станет холодно. Оно еще теплое от блюда. Адриан взглянул с такой робостью, что мне стало стыдно и смешно от своих недавних мыслей: как только я увидела крышу, звёзды, реку, меня опять кольнуло неприятное чувство – скольких он так впечатлял? Поэт-гондольер, устраивающий ужины под звёздами – какой тщательно выверенный образ для венецианского Дон Жуана! Но нет. Сейчас эти переживания кажутся мне пустыми. Даже если это и было в его прошлом, сейчас он не играет. Он настоящий. Он искренен со мной. И я позволила несмелой надежде поселиться в уголке моего сердца. Адриан усадил меня за стол. От одеяла и правда исходило приятное тепло. Я с любопытством взглянула на жаровню. – Я обернул, чтобы мясо не остыло, но, возможно оно всё же прохладней, чем нужно. С лёгким сердцем я сидела, не пытаясь бороться с внезапно охватившим меня весельем. Геката, какая же это авантюра! Устроить ведьме встречу на крыше. Позаботиться о горячем блюде. Эта милая наивность и странное чувство обычности тронули меня. Ведь так, наверное, и происходит у людей. Ухаживания, ужины, никакой предвзятости и страха. И, по-моему, я привыкаю к этому ощущению – быть не другом, не профессором, не сестрой, не ведьмой, а девушкой, которой устраивают ужины на крыше. Которой говорят комплименты. Ради которой оборачивают блюдо одеялом, а на стул кладут подушку. Я улыбалась. Тем временем мой поэт открыл крышку жаровни. Поднялся лёгкий пар и раздался удивительный аромат специй. – Пастисада, – пояснил Адриан. – Ди кавалло? – удивившись, уточнила я. Он кивнул: – И полента. Хозяйка мариновала мясо как должно, два дня. Конина. Тушёная в вине конина. Я встретилась с мужчиной взглядом: – Никогда не пробовала. Должно быть, тревога в наших глазах напугала нас обоих: я опешила от блюда, он испугался, что сплоховал. – Это вкусно. – Попробую с удовольствием, – одновременно сказали мы. В его глазах промелькнула благодарность: – И вино! За наше долгожданное свидание. Моё сердце ухнуло куда-то вниз. А ветер донес тонкое посмеивающееся шипение.***
Я настороженно попробовала первый кусочек под обеспокоенным взглядом Адриана. Мясо было превосходным – тающее, сочное, полное удивительных вкусов от приправы, что приятно смягчалось овощами и кукурузой. – Очень вкусно. – Я рад, – его лицо и правда просияло от радости. Мужчина начал разливать вино. – Итак, моя прекрасная донна, долгие дороги вели нас к этому ужину, и я благодарен Вам от всей души за то, что он состоялся! – Ну что Вы, Вашими же хлопотами! – бокалы чокнулись, я отпила. – Хотя, Адриан... Вы, кажется, боялись, что я не приду, но всё равно отменно подготовились, как будто и не думали о вечере в одиночестве... – мысленно прикусила язык. Ну вот, опять мое ядовитое подозрение! Но меня жгло желание увидеть его реакцию. Он спокойно выдержал мой взгляд: – Я посчитал, что лучше буду готов к счастливому исходу, чем пойду с Вами к хозяйке, вынуждая тащить сюда стулья, при непредвиденной удаче, – мужчина озорно блеснул глазами, видимо, представив себе эту картину. – А вообще, в случае отказа, я просто сидел бы здесь наедине с этой бутылкой и клял небеса за упущенное счастье. Мы молча съели по кусочку. Адриан всё это время наблюдал за мной, а после тихим голосом произнёс то ли вопрос, то ли утверждение: – Вы же не думаете так обо мне, Раймонда. Вы же меня знаете. Я подняла глаза, и мои губы тронула улыбка. Да, наверное, я его знаю. В обход мыслям и ревности, в обход его образа. Знаю сердцем. Смелости извиниться не хватило. Да и за что, в сущности, извиняться (во мне рос буйный голос вина): сам играется в дамского угодника, а мне потом и спросить нельзя! Я отвернулась и кивнула в сторону неба: – Вы наверняка умеете читать все созвездия, Адриан! Расскажете? Поэт усмехнулся: – Вряд ли ведающая разбирается в звёздах меньше меня. Я тоже ухмыльнулась – это была правда. Он продолжил: – Но я могу развлечь Вас историей, – я отложила приборы и нарочито подпёрла голову рукой, выражая готовность слушать. – В совсем раннем детстве я думал, что луна – это спящее солнце. Что оно просто становится тусклее по вечерам, потому что засыпает. – Но иногда же видно и луну, и солнце. – Да, но, наверное, я этого не замечал. Во всяком случае, не помню такого, – приободрённый моим тёплым взглядом, Адриан пояснил: – Если луна шла на убыль, я полагал, что её частично скрывают тучи. А месяц вообще воспринимал как что-то отдельное, поэтому, когда более-менее круглый диск не появлялся, я думал, что солнце наконец-то крепко спит. Я расплылась в улыбке умиления. – Иногда я пел колыбельные ночью, чтобы «солнышко» скорее уснуло и стало совсем темно. – Колыбельные? – Да, сочинял сам, знаете, как это бывает? Напеваешь разные слова и потом добавляешь «Нинна Нанна». – «Нинна Нанна»? – «Баю-бай» по-итальянски. Я поймала себя на мысли, что хочу уснуть под колыбельную Адриана. Почему-то кажется, что тогда сон будет спокойным и тихим, как в детстве. Без тревог и кошмаров. Я уже открыла рот, чтобы сказать это, но вовремя спохватилась: – Очень трогательная история. Наверное, тогда и начался Ваш путь поэта. Он мягко улыбнулся и налил нам ещё вина. – Ваш черед произносить тост, ма донна. – За Ваш талант! – Тогда выпьем и за Ваше мастерство. Мы оба не промах. – За нас! – бокалы звякнули раньше, чем до меня дошла очередная двусмысленность моих слов, и от неловкости я сделала несколько полных глотков, как в приступе жажды. Вино мгновенно ударило в голову. Я чувствовала, как разум обволакивает приятной дымкой, а напряжение уходит. – Говоря о таланте... Вы, кажется, обещали мне стихи, – кусочек мяса отправился в рот. Лицо мужчины вытянулось, а на щеках появился румянец. – О, забудьте. Вы не написали, – я старалась не выказывать досаду, но это плохо выходило. – Нет-нет. Написал, – поспешно сказал Адриан. – Но... так сказать... для себя. Я не планировал Вам их зачитывать, – он помолчал и глухим голосом продолжил: – Я позволил себе фривольность. Настал мой черед удивляться. Увидев моё выражение лица, молодой человек окончательно перепугался: – Ничего такого, уверяю Вас! – Тогда я хочу их услышать! – я понимала, что большей частью во мне говорит вино, но знать, что мне посвящен какой-то компрометирующий стих, и быть в неведении его содержания было выше моих сил. – Я Вас только раздразнил, – удрученно покачал головой поэт. – Но что ж… Вы имеете право, после того, что я сказал. Не могу себе позволить подорвать Ваше доверие. Он глубоко вздохнул, как бы собираясь с силами, а я, скрестив руки, с вызовом откинулась на спинку стула. Румянец Адриана не проходил, он начал кусать губы, поднял глаза и промолвил: – Прошу только о наглости читать, отвернувшись от Вас. Я подняла брови, но согласилась: – Пожалуйста. Мужчина встал, подошёл к балюстраде за своим стулом, обхватил руками ограждение и замолчал. Спустя несколько мгновений он поднял голову к звёздам и начал тихим чётким голосом: – Меж сумрачных миров кружат они во мгле. Я ждал, просил, молил... Я клял их – всё напрасно. Поняв, что напрягаю слух, я осторожно поднялась с места, чтобы подойти ближе. – Не греет звёздный свет. Он холоден ко мне. Адриан на секунду замолчал. Я остановилась. Статный, с золотыми кудрями и в белой рубашке на фоне тёмного неба он был ангелоподобен. – И лишь одна звезда прислушалась к напасти, Своей рукой изгнав всю тьму моей души. Мне дав покоя миг, вернув мою свободу. Опять заминка и дальше тихо, так, что я едва могла расслышать, находясь за его спиной, и медленно за словом слово: – Молитвою моей... сорвётся с губ в тиши... Твоё лишь имя,.. ангел мой,.. моя... Первый слог моего имени прозвучал еле слышным выдохом. Молодой человек ещё стоял с приоткрытым ртом и, кажется, не смел назвать меня. – Адриан! Я нашла его правую ладонь, сжимавшую ограждение. Мои пальцы легли на костяшки, стараясь отогреть их. Другую руку я нерешительно положила на его плечо. – Адриан. Он повернулся. Его лицо пошло пятнами от смущения: – Простите мне эту бестактность. – Мне нечего прощать Вам. Вы меня нисколько не обидели. Я... Для меня большая честь, что Вы меня считаете такой… таким… человеком. Мужчина поглядел на канал и тихо начал: – Знаете, Раймонда, я уже начал забывать, что есть настоящие чувства. Жизнь приучила меня к тому, что… отношения строятся на корысти, – он посмотрел на меня, проверяя эффект своих слов. – Я сейчас говорю страшные вещи, но я всегда был нужен для чего-то, – повернулся обратно к каналу и опустил голову. – Как развлечение в основном, забавная игрушка. Дамам в высшем свете обычно нравится хвастаться молодым романтичным поклонником, посвящающим им стихи... В духе старой Италии... И в какой-то момент я подумал: а вдруг это со мной что-то не так? Вдруг я один такой наивный, что воспринимаю сказки про любовь за чистую монету, а настоящая жизнь – вот она!.. Приспосабливайся... – Адриан посмотрел мне в глаза: – Вы, наверное, единственный человек, который беспокоится за меня. Вам не всё равно. Спасибо. Последнее слово было сказано проникновенным шёпотом. Я кивнула, чувствуя, как пересыхает горло. Он опустил взгляд на наши ладони и продолжил: – Вы знаете, я не помню, что произошло тогда. В моем доме. Когда пытаюсь вспомнить – это как горячечный сон. Бессмысленные обрывки, боль, страх... Жуткая боль... Но я помню Ваши руки. Вы прикоснулись ко мне и стало спокойнее. Всё стихало. Словно это – руки ангела, несущие избавление, – мужчина помолчал и добавил с улыбкой: – Иногда мне кажется, я чувствую Ваше прикосновение до сих пор, – затем, спохватившись: – Что тогда было, Раймонда? Я напугал Вас? – Нет, не Вы напугали меня, Адриан, а я испугалась за Вас. Горло совсем пересохло. Я вспомнила тот день, страх потерять его. Да, я держала его лицо в руках, но будто бы давным-давно. Сейчас я не посмею так к нему прикоснуться… Или посмею? Я робко приподняла пальцы с плеча. Кажется, что до его щеки непомерное расстояние. Рука медленно заскользила вверх. Я задела завиток волос и коснулась одним пальцем шеи. – Раймонда, – Адриан не шевелился, но, вероятно, его беспокоил мой сосредоточенный на его коже взгляд. – Ш-ш-ш, – прошептала я, – не спугните меня, я сама боюсь до ужаса. Вся ладонь, наконец, легла на его шею. Вена отчаянно билась под пальцами. Я подняла глаза на Адриана. Ни тени улыбки или ухмылки. Он смотрел на меня и, казалось, боялся разрушить то, что создавалось вокруг нас. Слегка сжав его руку, я медленно отвела её от ограждения. Робко, не отрывая глаз и словно спрашивая разрешения, мужчина опустил свою ладонь и невесомо провёл ей вдоль моего пояса. Я шумно выдохнула и на секунду прикрыла глаза. Правая рука легла на второе плечо Адриана. Мы стояли почти в позиции для танца. Но почему-то это чувствовалась гораздо интимнее. – Я хотела опять коснуться... – «Поцеловать, хочу тебя поцеловать», – стучало в голове. Собравшись с духом, я дотронулась до его лица. Провела ладонью по щеке. Да, ощущалось совсем иначе. Как будто воздух стал гуще, и от этого тяжелее дышать. Сглотнув, я облизнула губы. Адриан, глядя мне в глаза, в нерешительности капельку подался вперёд. Я ответила, подняв голову ему навстречу, и почувствовала стремительное, но нежное прикосновение теплых губ. Робкие поцелуи осмелели, мои пальцы зарылись в волны его волос, он притянул меня, и я уже не понимала, что именно вызвало рой мурашек: дурманящее возбуждение или контраст рук поэта (левая, до этого лежавшая на балюстраде, была совсем ледяной). Не помню, кто первый рискнул и поцелуи стали глубже (возможно, я), но, несмотря на жадные изголодавшиеся губы, казалось, только сейчас получается дышать полной грудью. Прекращать не хотелось. Мы, наверное, даже боялись остановиться, чтобы потом всё не оказалось сном. Но, в конце концов, с тяжёлым дыханием и отдающим в ушах пульсом, мы отстранились друг от друга, прижавшись лбами. Адриан ещё периодически осенял меня поцелуями, пока мы не застыли в объятьях. – Назови меня так ещё, – пробормотала я в горячий изгиб шеи. – Как? – Как ты не посмел меня назвать. Адриан крепче обнял меня и прошептал на ухо: – Моя Раймонда. – Мой Адриан.