***
– Значит, всё же стоит принять его предложение? – правой рукой я пыталась завязать потуже шёлковый платок на левом запястье. – Честно говоря, я не представляю, как мы здесь сможем обойтись без нашего любимого инквизитора. Позволь мне! Адриан протянул руку, я разжала пальцы, и лёгкая ткань тут же была подхвачена порывом ветра. Мы проследили взглядом за платком, который теперь спокойно покачивался на волнах покрытого рябью канала. Мой поэт подошёл к краю, выискивая гондольеров, но те были на достаточном расстоянии от нас – мы завели привычку долго гулять вдоль воды, минуя все расхожие места. – Неповоротливые, – цокнул Адриан, глядя на лениво приближающиеся гондолы, и быстро начал стаскивать туфли и снимать поясную сумку. – Адриан, брось! – но он уже нырнул в воду. Я с лёгким волнением подошла к краю: раскинутые в широком гребке руки, белая воздушная рубашка... Мужчина напоминал ожившую под водой картину эпохи рококо. В два счёта добравшись до платка, он развернулся и с гордой улыбкой, как мог, помахал мокрым шёлком: – Синьорина, трофей у меня! Ваш рыцарь... тьфу… спешит к Вашим ногам, – сплёвывая тину, «рыцарь» поплыл обратно. – И зачем кричать?.. – пробормотала я про себя и отошла, потому что Адриан ловко подтянулся и забрался на берег. С него текло, как с собаки после купания. Он отёр ладонью лицо, пригладил мокрые волосы и встал с широкой мальчишеской улыбкой: – Хорош? – Хорош, – глухо подтвердила я и скорее опустила глаза на набегающую лужицу. С первого взгляда я поняла, что не предусмотрела: пока мой поэт занимался своим «подвигом», я думала о том, как он пойдет в мокрой одежде, куда, и вообще, на кой сдалось доставать этот платок?! (Хотя жест был приятный, ничего не скажешь.) Вот только я не учла, что его белая рубашка теперь будет просвечивать и прильнёт к груди. Конечно, выросши бок о бок с братом, я имела представление о мужском теле. Но не могла предположить, что всего лишь очертания дорогого человека могут вызвать такое волнение. Я робко приподняла глаза – Адриан, с горем пополам отряхнув брюки от лишней воды, надевал туфли. Сейчас можно смотреть, сейчас безопасно – видно только его склонённую голову и руки. ... Занятно, сколько мышц мы задействуем, чтобы сделать элементарную вещь – обуться. Я разглядывала скульптурные плечи Адриана, проступающие мускулы. В какой-то момент мне почудилось (не иначе, как фантазия разыгралась), что я вижу напрягшиеся сухожилия его предплечий. Мокрая рубашка тяжело отлипла от груди, и сквозь ворот показалась гладкая золотистая кожа, покрытая каплями. Но вот он поднялся, и я мгновенно перевела взгляд, вовремя успев поджать непроизвольно приоткрывшиеся губы. Боюсь только, что румянец на щеках меня снова выдал. – Синьорина так смутилась, будто рыцарь сорвал награду с губ прямо здесь, – лукавый голос раздался совсем рядом, и я могла поспорить, что мужчине нравилось меня дразнить. – Синьорина думает, какие наши дальнейшие действия. – Узнаю её, – Адриан понимающе кивнул. – Действия следующие: я иду домой переодеваться, а Вам придется подождать меня на площади. Или можем разойтись на сегодня. В принципе, важные вопросы мы обсудили... Эти переходы с «Вы» на «ты» и обратно, в зависимости от приватности разговора, всегда отзывались где-то внизу живота. Мы с моим поэтом будто вели некую игру, и я вкушала её с азартом новичка. – Э, нет! Ждать я Вас не собираюсь. И, в самом деле, Адриан, Вы же не думаете, что мы встретились, только чтобы поговорить об инквизиторе? Я решительно направилась к его дому. – Сопровождать меня, когда я в таком виде... А как же рамки приличия? – он с улыбкой догнал меня, остановил и продолжил более серьезным тоном: – Раймонда, разрешите, в таком случае я доверю Вам своё имущество, – я не успела осознать, как вокруг моего пояса обвился ремень сумки, и теперь со странным чувством наблюдала за быстрыми пальцами поэта, ловко его застёгивавшими. – Вы идёте рядом с ведьмой, синьор, какие уж тут приличия? – Да, действительно, – Адриан бодро зашагал, держа руки за спиной, но всё равно орошая меня каплями. – Прохожие могут подумать, что я – истинный Принчипе Раноккио, Принц-лягушка, чьё заклятие сняла прекрасная колдунья. – В канале есть лягушки? – Мда, Вы правы, скорее принц-пиявка. – Вам это больше подходит. Адриан остановился с преувеличенно оскорблённым видом: – Синьорина! И это о рыцаре, который будет стирать Вам платок собственными руками? – Не отдадите прачке? – Ну что Вы, как можно? – Вы очень любезны. С довольными улыбками мы подошли к жёлтому дому с мезонином.***
– Прошу, моя принчипесса, – открыв дверь, Адриан встал на пороге квартиры, отчего мне пришлось пройти в сантиметрах от него. – Это намёк на то, что я – лягушка, или на то, что пиявка? Поэт вздохнул: – Да, с ведьмами ухо нужно держать востро. Ещё вернёт обратно в болото. Усмехнувшись, я осмотрела комнату, в которой давно не была. Теперь она выглядела чище, уютнее. Казалась обжитой. Вокруг стоял знакомый запах жасмина и чернил. Я неосознанно подняла глаза на потолок. – Я же говорил, – уголок рта мужчины дёрнулся в нервной ухмылке. – Пойду... – он указал на помещеньице справа от входа, – обольюсь. – И скрылся за дверью, притворив ее за собой. Сняв сумку, я прошла к столу. Бумаги, бумаги, бумаги. Скомканные листы, написанные строчки, счета, списки. Одно короткое стихотворение было оставлено на половине строки – будущие возгласы зазывалы из какого-нибудь торгового дома. На другом листе, где что-то было крепко перечёркано, переписано и перечёркано вновь, на полях узнавались очертания женской головки в очках. Улыбка тронула мои губы. Лежали здесь и газеты... Свежая и пара старых. На одной из них был портрет Ричарда. Из-за двери раздался тяжёлый звук скинутой мокрой одежды. Моё сердце гулко стукнуло. Но я не позволила воображению разыграться – мне надо было кое-что выяснить. Я подошла к двери: – Адриан? – Да? – настороженная тишина. – Про него ты тоже писал на злобу дня? – Про кого? – пауза, во время которой я боролась с желанием ляпнуть «Ричарда», но Адриан продолжил сам: – Про инквизитора Блэкуотера? Я хмыкнула из-за двери. – Нет, – раздался плеск льющейся воды. – Порой может показаться обратное, но я не самоубийца. …Хотя... – звук прекратился. Голос Адриана стал отчётливей, словно он повернулся в сторону двери. – Иногда мне очень хочется написать застольную кабацкую песенку про то, как инквизитор влюбился в прелестную ведьму, а она предпочла бедного поэта. И в припеве были бы какие-нибудь незатейливые слова, например, «бе-бе-бе», – снова плеск. – Он в меня не влюбился. Тишина. – Надеюсь, – тихий голос Адриана заглушил шум воды. Я прислонилась к стене, обдумывая сказанное мужчиной. Дверь была лишь притворена, между ней и косяком оставалось небольшое расстояние, и только сейчас, к своему стыду, я поняла, что с этого места вижу небольшую часть уборной – угадывался таз для умывания. Судя по звуку, Адриан зачерпнул из ведра воду в кувшин. Влажный шлепающий топот босых ног и… он встал перед тазом. Окаменев, я не могла шевельнуться, но закрыть глаза не посмела сама. Его движения лишь угадывались. Я видела, наверное, только третью часть спины, затылок... Адриан налил воды на тряпицу и быстро растёр плечо, лопатку, прошёлся вокруг шеи, начал тереть вытянутую руку. Намочил ещё раз, завёл руку назад, чтобы обтереть спину... Капли стекали, впитываясь в полотенце, завязанное на поясе. Он отложил тряпку, зачерпнул в ладонь воды и повторил процедуру голой рукой. Должно быть на улице дело было в освещении – там он казался неземным. Золотистым. Лукавым Амуром, появившимся из водной глади, чтобы меня подразнить. Но сейчас, в обычном свете комнаты, я видела человека. Мужчину. Созвездия родинок на загорелой коже, местами покрасневшей от грубого мытья. Мышцы, кости и позвонки, которые то появлялись, то исчезали из виду, пока Адриан резво смывал с себя грязь канала. Завитки влажных непричёсанных волос, упавших на шею. Сама шея... Откуда такое странное желание – обнять? Обнять его таким. Голым, мокрым, беззащитным. Со спины. Прижаться, как к самому родному человеку. Положить ладонь на его сердце. И стоять, чувствуя спокойное биение. Час, день, год. Как будто любого количества времени будет мало. Нет, я спохватилась, не так. Обнять, но чтобы и он обнял меня... Я не успела додумать, потому что Адриан, очевидно, закончил омывать верхнюю часть тела и взялся за край полотенца. Остальное было выше моих сил. Как ошпаренная, я отвернулась и зашагала прочь от стены. – Раймонда? Вновь плеск воды, и мне стоило усилий не думать о том, что происходит, а сосредоточиться только на его словах. – Да? – голос немного подсел, и я прочистила горло. – Мне неловко просить, но я забыл взять чистую одежду. Вы не могли бы принести что-нибудь из моего шкафа? Слова меня озадачили: – Что-нибудь – это..? – не попросит же он, в самом деле, принести его исподнее?! И почему опять перешёл на «Вы»? Волнуется? – Рубашку и брюки. Я отворила шкаф: – Какие угодно? – Какие пожелаете. – Всё ли Вам впору? Секундная заминка опешившего поэта. Надеюсь, мне удалось хоть немного развеять напряжение и волнение между нами. – Ваш язычок сегодня острее моего пера, – я улыбнулась. Удалось. – Пожалуй, придётся идти самому. – Нет! – вскрикнула я, схватив брюки и, спустя мгновение замешательства, рубашку. – Уже иду. Голос, полный наигранной обиды (могу поспорить, на самом деле мужчина был жутко доволен собой): – Не такой уж я и страшный, чтобы так категорично кричать «нет»! – Не глупите, Адриан. Я подошла к двери, повернулась спиной и протянула назад стопку белья. Его прохладная рука коснулась моей будто мимоходом. – Большое спасибо! – полушёпот вызвал мурашки по рукам, ногам, и, как будто, даже щекам. Дверь за мной прикрылась. Я готова была осесть на пол: «О, Геката, что я творю? Почему я здесь? Как всё вообще к этому пришло?» Голос разума ответил почти сразу: «А что, собственно, такого необычного и ужасного? Мужчина нырнул из-за меня в воду. Сейчас он переоденется, и вся проблема решена». В голове сама собой возникла картинка того, как Адриан собирался снять полотенце. Открывал ли он сейчас без него или в нём? А если и в нём, то, наверняка, он его уже снял, надевая брюки. Я вспомнила очертания плеч и промелькнувшей груди, когда он обувался. Его руку, разгоняющую по своей спине струйки воды. Захотелось коснуться. Тоже зачерпнуть горстью воду, но нести медленно, по капле орошая эту золотистую кожу. Повернуть его к себе. Разглядеть, наконец, ключицы. Погладить их. Вести руку дальше, не отнимая, и обогнуть твердую округлость плеча. Или... Спускаться ладонью вниз, вниз, вниз, считая каждую родинку, пока пальцы не коснутся... – Хм, недурно, – я вздрогнула и замерла. Казалось, сердце разорвалось от испуга. – Обычно я ношу эту рубашку с другими брюками, но так даже элегантней. Дверь начала открываться, поэтому мне пришлось отойти с дороги. – Спасибо, Раймонда! У Вас безупречный вкус. – Просто Вам всё идёт, Адриан, – я не могла отвести взгляд от мужчины в черной рубашке и светло-серых брюках. Пуговицы на рукавах были ещё расстёгнуты, и мне показалось правильным застегнуть их самой. Взяв Адриана за левое запястье, я ухватилась за петельку, и тут мой взгляд зацепила красная полоса на коже. Я судорожно закатала рукав, прослеживая, куда ведёт эта линия. Шрамы. Старые побелевшие и совсем новые красноватые рубцы неаккуратных шрамов, покрывающих предплечье. Жуткие воспоминания о том, как Адриан обмакивал проклятое перо в глубокие порезы, лишили меня слов. Рука дёрнулась, словно он, чувствуя вину, хотел избавить меня от этого зрелища, но я не позволила отнять её. Провела пальцами по линиям. Какие-то вели до самого сгиба локтя, какие-то – огибали предплечье. Иногда встречались толстые белые точки – следы колотых ударов. Резал себя в неистовстве, пока был не в себе. Чем? Ножом для бумаг? Ножницами? Он поднял руку и утёр большим пальцем слёзы с моей щеки. Я прижалась к ладони, закрыв глаза. Тепло его прикосновений, как всегда, несло спокойствие. Мои сухие губы уткнулись в кусочек зарубцованной кожи, бывшей некогда такой же золотистой, как и весь Адриан: – Никогда больше такого не допущу. Мягкий поцелуй благословил мой лоб. Нежная улыбка обрела голос: – Я тоже.***
Следующим вечером я получила пакет со своим платком: «Моя нежная фея, Без Вас Ваш рыцарь – всего лишь лягушонок. А.»***
Если Кадзу и хотел ехидно поинтересоваться, связана ли странная улыбка его засыпающей ведьмы со слабым запахом жасмина, исходящим от зажатого в ладошке платка, он благородно промолчал.***
***
***
Я понял, что именно не ускользнуло от её внимания, но не придал этому значения. Раймонда видела меня тогда в самом жутком состоянии. Видела и руку в крови. Мне не пришло в голову, что это может по-новому её впечатлить. Но когда я заметил, что она поражена, как будто только сейчас узнала о том проклятии... Непроизвольно я попытался убрать руку. Вспомнились злые слова, сказанные в этой самой комнате другой женщиной вскоре после того, как появился первый шрам. О, как она скривилась, бросив: «Теряешь товарный вид, Адриан!» В тот миг всё внутри меня окончательно оборвалось. Все надежды на любовь, жалость, сострадание, на настоящие тёплые чувства в этом мире рухнули. От тех слов отмыться хотелось больше, чем сейчас от ряски канала. Тогда я наконец понял, что один. И, видимо, навсегда один. Тело казалось грязным, высмеянным, чувства – искалеченными. На один лишь миг я вспомнил это, но она, мой ангел, моя нежная ведьма, удержала руку. Касалась её. Касалась шрамов, а мне всё казалось, что она ласкает шрамы на моём сердце. Я улыбнулся от того, что она не знает, что я хочу сделать то же самое. С того вечера, как она пришла в открытом платье, я всё мысленно тянусь к её плечу, ключице… Не знаю, что это – тоже ли последствие проклятий или обычный «человеческий» ожог. Может, оставшееся напоминание о кошмаре детства или результат схватки с врагом. Я знаю только, что хочу прислонить к её плечу руку, как будто и я – волшебник. И могу врачевать и убрать всю боль и все неприятности из её жизни, как сейчас утираю слёзы, выступившие на прекрасных глазах. Но я не волшебник, поэтому просто буду рядом и буду уповать на единственную магию, которая мне доступна – силу любви. – Никогда больше такого не допущу. Я осмелился поцеловать свою храбрую фею в лоб: – Я тоже.