– Афтон, слово «семья» пишется с заглавной буквы!
Женский толстый палец летит прямо в голову Майкла, заставляя того невольно отшатнуться назад и проглотить желание грубо послать преподавательницу в одно неприличное место, именно туда, куда солнце не светит. До ноздрей сразу донёсся неприятный запах, но на этот раз Майкл не предпринял ни одного действия, чтобы случайно не нарушить идиллию мёртвой тишины в классе своими язвительными замечаниями по поводу отсутствия пасты и зубной щётки в ванной комнате этой леди. Вот уже смелые тридцать минут двенадцатый класс пишет сочинения о своей семье. Задание было до безобразия детским, ни у кого даже мысли не закралось, что с этим могут возникнуть определённые проблемы. В тишине было отчётливо слышны постукивания простых карандашей и шариковых ручек по бумаге, Майкл даже уловил звук чирканья, как будто кто-то решил добавить иллюстрацию к своей шедевральной семейной поэзии. Кажется, у одного Майкла был жесткий застой в голове. Он даже сравнил себя с первой WindowsХР, которую постоянно приходилось перезагружать из-за выскакивающего экрана смерти. Его провода пытались соединиться, вызывая хоть какое-нибудь напряжение, но всё было без толку. В последнее время его отношения с семьей совсем не задавались, и Майкл прекрасно знал, что проблема была в нём. Безусловно, он рос бесстрашным человеком, поскольку не каждый бы смог решится на то, что сотворил Майкл этим насыщенным летом. На его позорном счету за все года было много идиотских поступков, из-за которых отец буквально мог возненавидеть его, лишив права голоса в его доме, а также плеера и игровой приставки. Бонусом стало то, что теперь расстояние Майкла сократилось от школы до дома и наоборот, и не дай Господь Бог если он нарушит это правило, к нему могут применить физическую силу. Ну, по крайне мере так думал Афтон младший, что уж там творилось в голове у Уильяма он и представить не мог. Но ведь никто не говорил, что на школу правила поведения тоже распространяются? Парень громко усмехнулся своим мыслям и в его сторону тут же оборачивается преподавательница, буквально розовея от накатившего гнева. С Майкла сходит холодный пот прежде, чем на весь кабинет раздаётся медвежий рёв.***
На календаре обведено число 31 мая, а это значит, что в старшей школе города Харрикейнз начались летние каникулы. Итоговые экзамены предпоследнего 11-го класса сданы, и теперь можно отрываться так, как только пожелает душа. В доме стоит такая подозрительная тишина, что Майкл даже поначалу и не понял, проснулся ли он, или всё ещё досматривает последние минуты непроглядной пустоты во сне. Впрочем, отсутствие семьи не повлияло на настроение в негативном ключе. Наоборот, Майкл как будто преисполнился жизненными силами, успев на пару минут впасть в астрал с собственными мыслями, чем бы он хотел заняться в свободное количество времени. Его размышления прерывает нечто под одеялом, выглядывающее небольшим бугорком сквозь толстую ткань с замысловатым узором и несколькими изображениями одного и того же автомобиля. Сколько раз Майкл пытался упросить мать поменять его постельное на что-то более сдержанное, но Клара видела в нём своего маленького малыша и была практически уверена в том, что он просто хочет казаться взрослее, чем есть на самом деле. Может, в какой-то степени она и была права просто потому, что Майклу действительно стрёмно приводить кого-то из друзей к себе в комнату. Пёстрое детское одеяло явно никак не контрастирует с серыми обоями, обвешанными плакатами рок-групп. Иногда парню казалось, что тот же череп группы Misfits сквозь ночную пелену косит глаза в сторону постельного белья Майкла и насмешливо ухмыляется, но, разумеется, это были всего лишь глупые фантазии смущённого подростка. А ещё у Майкла под подушкой всегда можно было найти свежий журнал плейбой, который он успешно крал в газетном магазинчике через переулок. Темнокожий продавец был слишком занят спорами с местной шпаной, когда те приходили подразнить его, и Майклу действительно удавалось утащить что-нибудь с прилавок. Он достает глянцевый журнал и сразу же прячет руку под одеяло, медленно дотрагиваясь до уязвительного места. Утренняя эрекция – дело нехитрое, если, конечно, тебе не приходилось торопиться в школу, а потом прикрывать выпирающий стояк учебником математики, которой, слава Богу, был внушительных размеров. Первая страничка радует фотографией полуголой звезды, имя которой Майкл не посчитал важным запоминать. Майкл обхватил член свободной рукой, провёл ею по всей длине, собирая пальцами капли смазки с головки и растирая их по ней. Коленки мелко задрожали, а из горла вырвался животный рык. По всему телу расползлась тёплая волна удовольствия. Он представлял, как эта самая безымянная красотка делает это за него, пока её твёрдые соски натираются у волосатой дорожки живота. Майкл медленно, подразнивая самого себя, ещё раз двинул рукой и пережал член у основания. Швырнув журнал куда-то в угол, он пустил в ход другую руку, обхватывая яички и обкатывая их в ладони, чуть сдавливая пальцами. Снова вверх по длине, снова огладил головку большим пальцем. Что-то в коридоре скрипнуло, и Майкл задержал дыхание, крепко зажмурив глаза, продолжая водить рукой по члену, то ускоряясь, то наоборот замирая, натягивая кожу и ласково поглаживая уздечку. То ли в комнате становилось душно, то ли Майклу просто так казалось, но тем не менее неровное дыхание подводило, а горло перехватывало в спазме. – Доброе ут-.. Внезапно открывшаяся дверь ударилась об деревянный шкаф, заставляя Афтона младшего перевернуться в собственной кровати. Его руки резко вынырнули из тёплого одеяла. – Чёрт, папа! В дверном проёме показалась фигура отца, и не один мускул не дрогнул на его лице при виде такой живописной картины. Уильям, конечно, отвернулся практически сразу, но выходить из комнаты сына не спешил. – Майкл, следи за словами! Как только закончишь, приходи завтракать. У нас будет серьезный разговор. Когда дверь обратно закрывается, Майкл опрокидывается на горячую подушку и как будто впитывает в себя её температуру, потому что его лицо воспламеняется до неприличных цифр. Проделав необходимые водные процедуры, Майкл все же направляется в сторону обеденного стола. Его ноги практически сразу становятся ватными, ведь он не смог достигнуть пика из-за ворвавшегося отца, а продолжить начатое в душе он не смог из-за банального стыда. Отец сидит у своего края стола, а Майкл присаживается у другого. У каждого уже стоит кружка горячего кофе, но Афтон младший не торопится обжечь свое горло кипятком. – Почему ты дома? Я хотя бы раз могу остаться наедине с собой? И почему ты не постучался прежде, чем войти? Уильям отрывается от газеты и устремляет свой взор на сына. Майкл скукоживается под напором тишины и пронзительного взгляда напротив. – Вижу, ты в хорошем настроении, раз решил сразу закидать меня вопросами. На твоём месте я бы вообще молчал после случившегося, Майкл. – На твоем месте я бы вообще сейчас до себя не докапывался, Отец. Да, Уильям превосходен в смущении кого-либо, но его сын хорошо знал все ходы, поэтому мог ответить молниеносно, хоть и не всегда правильно. – Мне всё равно, что ты там делал. Но я недоволен твоими баллами за экзамен, поэтому ты понесёшь наказание, которое послужит тебе уроком. Майкл практически сразу покрылся гусиной кожей, но Уильям уже отвёл взгляд в газету, тем самым перечеркивая все предстоящие возражения. Тактика незаинтересованности всегда работала на его детях так, как он хочет, поэтому Уильям продолжил: – Будешь работать. Всё предстоящее лето. Карманных, естественно, ты получать не будешь. Может быть ты так поймёшь, что если закончишь школу плохо – будешь пахать как лошадь на низкооплачиваемой и нелюбимой работе. У Майкла горло перехватило, как хотелось разораться на весь дом и облить отца всеми словесными помоями. Его руки хлопнули по столу так, что все приборы подскочили к верху, а его кофе пролилось прямо на белую скатерть. – Хочешь, чтобы я по твоим же стопам пошёл? Я лучше по подворотням буду скитаться, чем жить, как ты, Отец! Парень зря надеялся, что ответной реакции на гнев он не получит, ведь практически сразу за ним подорвался со своего места и Уильям, яростно хватая сына за ворот футболки. Их расстояние заметно сократилось, и Майлку даже пришлось поставить колено на стол, прямо где была лужица кофе, чтобы ворот не так сильно давил на затылок. Их взгляды встретились – злобного отца и растерянного сына. – Будет так, как я сказал, сраный гаденыш! В какой момент ты стал таким бесстрашным, чтобы перечить своему Отцу? Майкл нервно сглотнул застрявший в горле комок страха, но пронзительный взгляд Уильяма выдержать смог. Ему всегда говорили, что они очень похожи, особенно чертами лица, и теперь Афтон младший смог убедиться в этом, когда они были так близко друг к другу. Парень затих, пока отец дышал ему в губы разгоряченным воздухом. Он невольно опустил взгляд на его полуоткрытый рот и затрясся в.. возбуждении? От Уильяма тоже не ускользнуло то, какой была реакция сына на близкое расстояние. Неужели Майкл настолько был зашуганным ребёнком, или это – всего лишь ещё одна его особенность в гневе? Афтон проследил за его взглядом и, нервно вздохнув, ослабил тон своего голоса. – Я просто хочу, чтобы ты понял, насколько важна учёба. Мы с мамой не требовали бы от тебя многого, если бы это действительно не было так важно. Ты мой сын, и я хочу, чтобы у тебя было светлое будущее. Может быть слова Майкла задели мужчину, но это было правдой – Уильям не приносил домой многого, ведь большая часть расходов падало на содержание Пиццерии и необходимых инструментов для аниматроников. Он был одержим идеей, ему нравилось развивать своих детей-роботов, делая их уникальнее. Ладно, слова Майкла действительно задели Уильяма. Он отпустил сына и разгладил его воротник, как бы извиняясь за свою непрошенную жестокую реакцию. Майкл был всего лишь подростком, это нормально, что его интересы расходятся с интересами родителей; нормально, что он спорит с ними и защищает свою точку зрения. Бить тревогу следовало, если бы Майкл умалчивался. Кто бы сомневался, что работать он будет в пиццерии Фазбер, да ещё и охранником дневной смены?***
Бросил он это дело практически сразу. Безусловно, бесплатная пицца и тишина вокруг, которую он так долго ждал, приукрашивали скучные дни, но не настолько, чтобы Майкл занимался своей работой всё лето. Он просыпался по утрам и делал вид, что направляется к автобусной остановке, а потом просто сворачивал за угол через парк и дожидался, пока родители уедут по делам. Ещё на руку сыграло то, что отец, обычно, сидел в своем кабинете и не удосуживался высовывать оттуда нос, потому что чертежи и бумажная волокита просто не позволяли ему спокойно подышать свежим воздухом, не то, что сына проверить. В общем то, после того рокового случая на кухне, они в принципе не разговаривали, кидая друг в друга лишь будничное «доброе утро» и «спокойной ночи». Если Уильяма можно оправдать за переутомление на работе, то понять причину отстранённости Майкла будет сложнее. Что-то странное щелкнуло в нем тогда, когда губы отца чуть не прикоснулись к его губам, как сейчас он помнит тот наэлектризованный воздух и большое напряжение, но самое ужасное это то, что Майкл хотел бы повторить этот инцидент. «Это просто гормоны.» – успокаивал себя парень каждый раз, когда вспоминал то утро и прокручивал кадры приближающегося отца, смакуя этот момент, растягивая на несколько долгих секунд. Хоть он и знал, что ни черта это не гормоны, а самое настоящее грёбанное наслаждение – жить от этого было только хуже. С того момента все пошло на перекосяк. Абсолютно все. Майкл стал ревновать Отца ко всем движущимся предметам, совсем как в детстве. Будучи маленьким спиногрызом, он цеплялся за любые возможности, чтобы любимый родитель уделил всё своё время, на тот момент, единственному сыну. Когда им с мамой нужно было побыть наедине, Афтон младший долбился в дверь, призывая впустить его, а когда Уильям поднимался с кровати и открывал первенцу дверь, тот тянул свои маленькие ручки к высокому папе, и сердце мужчины таяло за секунды. Клара умилялась этому, но со временем начала ревновать обоих. А потом родилась Элизабет. И за маленькой девочкой приходилось постоянно присматривать. Но Майкл был ещё мал, поэтому он всё ещё нуждался в повышенном внимании. Отец больше не мог играть с ним по вечерам, не мог прогуливаться до детских площадок и покупать сыну его любимое ванильное мороженое, но Майкл не понимал, что стоило немного подождать, пока вырастет сестра и всё вернётся на круги своя. Он считал, что про него забыли, когда любимый папа прошёл мимо малыша, который протягивал ему рисунок всей их семьи. На иллюстрацию было потрачено чуть больше часа, и, несомненно, такое преднамеренное игнорирование детского труда очень задело Майкла. Поэтому он решил действовать немного по-другому. В доме часто начала биться посуда. В первый раз, когда Майкл разбил одну из кружек, на звук прибежали оба родителя, со спящей Элизабет на руках. На помощь подоспела мама, пока отец шикал на старшего сына, ведь из-за его идиотской неуклюжести могла проснуться сестрёнка. Вопросы матери в порядке ли он пролетали мимо ушей. Тогда всё внимание было приковано к отдаляющейся высокой фигуре, и Майкл сжал кулак с глубокой кровавой царапиной. Стоит ли говорить, что с того момента происшествий стало ещё больше? Практически каждый день Майкл приходил в синяках и ранах: он успел подружиться с местной шпаной, чьи предпочтения в играх были действительно травмоопасными. Обои в его комнате давно были изрисованы цветными мелками, кое-где можно было найти почерк чёрного маркера, а в каких-то углах обои вообще отсутствовали. Но им и его воспитанием занималась только мама, и никогда отец. А сейчас он вынужден смотреть, как его родители воркуют перед телевизором, пока младшие дети кривят лица от такой тошнотворной картины. Внутри него слишком быстро выросли огненные язычки ревности. Эти твари пожирали его желудок и сдавливали лёгкие, приступы ярости участились в несколько раз. Но Майкл не имел право высказывать своё недовольство или вести себя как сестра с братом. В лучшем случае отец бы покрутил пальцем у виска от такой реакции на вполне естественные вещи двух взрослых людей, в худшем – каждый бы догадался о секрете юноши. Железная кастрюля с громким звоном падает в гору остальной посуды, заставляя сидящих на диване маму и отца обернуться в сторону кухни. – Твою мать.. – Держи рот на замке, Майкл! Сегодня очередь Афтона младшего мыть за всеми тарелки, и даже с этим он не может нормально справиться. Звук льющейся воды заставляет того немного прийти в чувства и сосредоточиться на чём-нибудь позитивном, но в голову закрадываются одни неприличные мысли. Он не видел Уильяма без рубашки с самого детства, но отчетливо помнит, что на виднеющихся лопатках всегда присутствовали багровые царапины, вероятно, оставленные Кларой. Такой ход мыслей ему совсем не приходился по душе, но когда он представил, что эти царапины могли быть его рук дело.. В кармане завибрировала раскладушка. Майкл почти что сразу достал аппарат, прислонил его к уху и зажал плечом, чтобы продолжить водяные процедуры металлической посуды. – Хей, Майк. Сегодня ты домработница, а? Я слышу твое недовольное пыхтение и звук воды. – Да, подошла моя очередь мыть это дерьмо. – Не завидую. Слушай, помнишь Джереми? У него завтра вечеринка по поводу совершеннолетия. Походу, к нему собирается весь Харрикейнз, и нас он тоже звал. Ты в деле? С минуту Майкл пытался вспомнить, кто такой Джереми. А потом он увидел перед глазами разгромленные полки супермаркета и недовольное лицо пузатого охранника. В тот день они с лучшим другом случайно заметили, как на того самого Джереми напала компания быдловатых подростков из-за того, что у бедолаги была еле заметная серьга в правом ухе. Тогда Майкла чуть не привели к уголовной ответственности за драку в общественном месте. – Шутишь? Конечно я буду. Отправь мне адрес и время, хочу уже выбраться из четырех стен. У Майкла отбирают телефон прежде, чем друг успевает попрощаться с ним. Раскладушка летит на стол, чудом не разбив себе корпус. – Эй, что за дела? – Ты никуда не идёшь. Я даже слушать ничего не буду. Уильям строго глядит на своего сына сверху вниз, сжимая в руках полотенце. Видимо, старик подошёл к нему со спины, чтобы помочь вытереть мокрую посуду, но, видимо, после телефонного разговора никакой речи о помощи быть не может. – Да какого чёрта? Это обыкновенное день рождение, я теперь даже друзей своих поздравлять не смогу? – Надо было думать об этом, когда ты просиживал штаны за приставкой, вместо того, чтобы готовиться к итоговым контрольным. Теперь будешь помогать нам по дому вечером. Отец проигнорировал грубое выражение Майкла и бросил полотенце рядом с раковиной, тем самым завершив диалог и покинув кухню. Телефон на столе дал сигнал о входящей смс-ке, и Уильям совершил фатальную ошибку, не прихватив вещицу с собой в комнату. Естественно, его запрет никто не примет во внимание.***
Дело близилось к одиннадцати часам вечера. Майкл подоспел к нужному дому в самый разгар всечеловеческого веселья. Внутри всё пропахло алкоголем, бас огромных колонок бил резонансем прямо по сердцу, пока шумная толпа соединялась в единый организм, исполняя одновременно такие похоже, и такие разные телодвижения, чуть ли не хлопая друг друга по лицу поднятыми руками. Здесь стояла страшная духота, несмотря на всевозможные открытые двери вокруг. Любая дорожка первого этажа вела к огромному двору снаружи, где разноцветными лампами светился гигантских размеров бассейн прохладной воды, и это совершенно не мешало людям без раздумья прыгнуть вниз с небольшого бортика. Майкл поднял со стола наполненный картонный стаканчик, как к нему тут же подскочил уже довольно пьяный лучший друг. – Ты чего так долго, а? Ты уже выпил? Как тебе здесь, а? – Да классно.. Круто очень, мне нравится. Смущенный от такого большого количества людей Майкл мог произнести от силы пару слов, пока его товарищ захлёбывался в собственном монологе о том, кого здесь он успел встретить и с кем познакомиться. Несомненно, Майкл был чуть отстранённее чем все остальные первое время, но с течением, пока ему подсовывали всё больше и больше стаканчиков, бывалое смущение улетело вместе с ветром. Теперь музыка не казалась такой уж громкой, каждый человек смело мог претендовать на звание лучшего друга, а градус алкоголя мог только повышаться. Афтон младший успел попрыгать в воду с бортика как настоящий олимпийский чемпион, успел затереть какому-то неизвестному парню о бренности этого мира и впервые поцеловался со светловолосой девчонкой. Получилось у него это очень плохо, ведь Майкл пришёл на вечеринку без какого-либо опыта в оральных ласках, но новая милая подружка показала, как это делать правильно, совершенно не злясь за этот отвратительный поцелуй. Вместе с ней они отрывались на своеобразном танцполе следующие два часа, успев высохнуть от воды за считанные минуты благодаря конвульсиям под какую-то популярную песню. Майкл совершенно не был поклонником поп-культуры, но сейчас эта мелодия проникала в его суставы и нежно обволакивала всё тело, щекоча и целуя затвердевшие мышцы. Этот момент запомнится ему надолго, потому что на этой вечеринке он впервые почувствовал себя по-настоящему живым. И его совершенно не беспокоили многочисленные звонки от Отца. Часы стукнули три часа, когда Афтон почувствовал, что пора топать домой. Дама вечера, похоже, не заметила его ухода, а лучший друг валялся на каком-то кресле в бессознательном состоянии. Поэтому Майкл пошёл домой в полном одиночестве, тайком прихватив с собой бутылку красного вина. Никто даже и не заметит отсутствие одного алкоголя из другого бесчисленного количества. Почему-то именно сейчас в голове закралась мысль проверить мобильный на наличие пропущенных звонков, вот только, перед глазами весь мир крутился с такой скоростью, как будто парень проходил подготовку космонавтов на центрифуге. Решив бросить это дело, Майкл чуть ли не запнулся об собственные ноги перед порогом своего дома, ввалившись внутрь так громко, что, казалось, не услышать этого было практически невозможно. Благо, Афтон уловил лишь звенящую тишину вокруг, и старался также тихо снять обувь, подняться на второй этаж к своей комнате, допивая последние остатки вина. Ручку двери он смог повернуть только с третьего раза. Какого же было удивление встретить в своей берлоге сидящего на кровати отца, недовольно постукивающего пальцами по прикроватной тумбочке. Майкл издал тяжелый вздох, закрывая за собой дверь. – Ты меня ослушался. – Нет. В подтверждении своих слов Майкл шибанулся спиной об шкаф, складывая руки на груди, никак не попадая кистью руки в сгиб локтя. Бутылка была успешно вывалена на мягкий коврик, пачкая багровыми пятнами светлое полотно. – Я не понимаю, чего ты добиваешься своим непослушанием? Мы же, вроде бы, спустя столько лет практически наладили отношения, а ты всё равно продолжаешь гнуть свою палку. Уильям устало потёр переносицу двумя пальцами. У него на лбу было написано, что человек устал и хочет спать, но вместо этого несколько часов просидел в комнате, дожидаясь блудного сына. Афтон младший слишком резко повернул голову в его сторону, и это отдалось мелькнувшей молнией по вискам. Парень открыто зажмурился. – Я п..просто сходил туда на пару минут отдать подарок. Привяжи меня к кровати, если не хочешь, чтобы это повторилось ещё раз. Благодаря градусу открываются новые возможности: можно было не беспокоиться по поводу грубого обращения в сторону родителя, ведь появлялось безграничное чувство смелости. Не то, чтобы Майкл и раньше боялся перечить Уильяму, но сейчас это ощущалось настолько приятно, что вполне можно было дрочить на самого себя и на свою уверенность. – Не держи меня за конченного придурка, Майкл! Ты, блять, провёл в неизвестном мне месте больше трёх часов. А если бы ты вообще не вернулся? Это лживое беспокойство отца за своего сына изрядно надоедало. Парень знал, что эти слова были сказаны лишь для галочки, и кроме равнодушия этот старик вообще ничего не испытывает по отношению к собственному сыну. Несмотря на все попытки Майкла отплатить той же монетой, он просто не мог не думать об отце. Вместо каких-нибудь красивых девчонок или, так уж и быть, парней, он неровно дышал в сторону своего родителя, который никогда и ни во что не ставил старшее чадо. Проходя мимо Майкла с каменным лицом, Уильям даже не подозревал, насколько сильно, даже спустя столько лет, Афтон хотел поговорить с ним, как хотел дотронуться или просто снова ощутить на себе тёплый отцовский взгляд. Его выворачивало от собственных чувств, Майкл не мог нормально существовать, если рядом с ним находилась знакомая мужская фигура. Наплевал бы он на собственные намерения игнорировать Уильяма, если бы тот подал лишь малейший намек на хорошие и здоровые отношения, но, к счастью или к сожалению, этого не происходило. – А тебе то какая разница? Ты лучше продолжай не замечать меня и не вмешивайся в мою жизнь. Я тебя давно не знаю, и не уверен, что вообще хочу знать. Я просто жду момента, когда смогу свалить из этого проклятого дома.. Майкл раньше вообще когда-нибудь замечал, насколько он похож на Уильяма? Особенно когда он делает такое удивлённое выражение лица. Их черты буквально отксерокопированы друг от друга. – Что ты сказал? Уильям поднялся с кровати как ошпаренный и впечатал в шкаф сына еще плотнее, чем он стоял до этого. И снова этот сердитый взгляд, снова горячее дыхание, доносящееся до губ Майкла. Этого вполне достаточно для бешено стучащегося сердца. – Значит, я тебя не замечаю и ты хочешь уйти отсюда? А кто ж тебя держит, сученыш? Вещи в руки и катись на все четыре стороны! На этот раз грубая мужская рука обхватывает тонкую шею, пока другая яростно скребет ногтями ровную поверхность деревянного гардероба. Такое близкое расстояние выбивает Майкла из колеи и тот лишь издает тихий хрип, пытаясь убрать чужую руку от своего горла. В голову приходит гениальная идея признаться в своих нездоровых чувствах, чтобы тем самым отвлечь отца и в самом деле перепрыгнуть через окно в неизвестное направление, поменять фамилию на, представим, Шмидт, улететь в другой штат и начать жизнь с чистого листа. Если честно, звучит круто, только сто процентов Майкл не сможет и губ разлепить, чтобы попытаться сказать отцу о том, что он испытывает. Скорее зардеется, засунет свои мысли о каминг-ауте в задницу и продолжит молчать как истукан, ожидая момента, пока тот успокоится и покинет комнату сына. Казалось, прошла целая вечность безмолвного пожирания друг друга взглядами, прежде чем Уильям раздраженно не произнёс: – Майкл, чёрт бы тебя, блять, побрал.. Почему ты просто не можешь-.. Ему не дают закончить внезапно прислонившиеся мокрые губы к его губам, пытающиеся произвести неловкий, но такой нежный поцелуй. Майкл отстраняется спустя несколько секунд и глядит на Уильяма своими щенячьими глазками, так похожие на его самого. Алкоголь действительно творит чудеса. Кажется, сейчас щека Майкла загорится от предстоящей пощечины, но вместо этого его притягивают обратно, завлекая в продолжительный и более умелый поцелуй. Парень громко стонет в чужой рот, и, видимо, это служит каким-то сигналом, потому что после этого его валят на застеленную кровать и вжимают в матрас своей внушительной тушей. Отцовские руки будто оставляют на теле ожоги даже сквозь ткань. А когда они касаются кожи, нырнув под футболку, то Майклу кажется, что ласкающие его ладони покрыты огнём. Пальцы нежно перебирают рёбра, и Афтон младший задыхается. Он послушно поднимает руки, позволяя стянуть с него мешающуюся верхнюю одежду, и также громко вскрикивает, когда губы невесомо касаются его шеи. – Мой милый мальчик, веди себя тише.. Мой дорогой.. Какой же ты сладкий.. Как ребёнок, дорвавшийся до запретного сладкого, Уильям так сильно хотел Майкла, что это просто сводило его с ума. Он целовал, кусал, вылизывал кожу, одновременно стягивая брюки и белье с сына, проводя языком от бедра до коленной чашечки, спускаясь к паху и довольно ухмыляясь тому, как Майкл вскидывает бёдра и жалобно скулит себе в ладонь. Шершавый язык коснулся члена и провёл по всей длине, надавливая кончиком на крупную венку, при этом чувствуя её пульсацию. Уильям всосал розовую головку, перекатывая во рту вкус выступившей смазки, провел по уздечке и выпустил член изо рта с хлюпающим звуком. Майкл прерывисто дышал, постоянно прикусывал губы и смотрел на отца с широко открытыми глазами. Трудно было поверить, что это все – реальность, а не очередные влажные фантазии. Проклятый будильник Майкла зазвенел в самый неподходящий момент, означая, что время стукнуло на шести часах утра. Он успел пожалеть о том, что не разбил этот сраный предмет ещё тридцать первого мая.***
– Это совершенное безобразие. За все мои двадцать лет преподавания, это - самый вопиющий случай! Кабинет директора давно не был для Майкла чем-то чужим. Он находился здесь словно в родном доме: знал, где прячут сигареты, в какое время поливают фикус или в каком сейчас настроении Мистер Дональдсон. – Да я даже не сделал ничего такого. Просто анекдот вспомнился, вот и не удержался. – Я услышал уже достаточно. Надеюсь, Мистер Афтон, вы понимаете, что Майкл должен исправиться и в следующий раз вести себя подобающе. Уильям сидел напротив сына с таким непроницаемо спокойным видом, что нельзя было точно сказать, следует ли Майклу беспокоиться о своем наказании, или ему всё спустят с рук. В любом случае, некая тревожность все равно скреблась где-то в груди, потому что это первый раз, когда отец пришёл в кабинет директора по собственному желанию. Обычно, все претензии выслушивала мама. – Конечно, я вас понял. Майкл ответит за свой поступок. Приношу свои извинения. Афтон старший обратился к пожилой преподавательнице, что стояла с платком в дрожащих руках. У этой дамы были неплохие навыки актёрского мастерства, раз из машины для убийств она быстро превратилась в пострадавшую сторону от рук злобного старшеклассника. – Мой сын просто растёт, понимаете? Я уверен, он не хотел так грубо оскорблять своего учителя. Мы ведь взрослые люди, и просто хотим лишь уважения в свой адрес. Я обязательно поговорю с ним насчёт этой ситуации. Тяжёлая рука ложится на бедро Майкла и сжимают с такой силой, словно Уильям специально хочет оставить на мягкой коже тёмные синяки. Это больно и приятно одновременно. Кажется, у парня начинает подниматься железный стояк, который он тут же прикрывает длинной футболкой. Отец тоже замечает это краем глаза и едва заметно ухмыляется. Сейчас Майклу точно стоит беспокоиться, потому что он знает, какое наказание ждёт его дома. С этого момента он приучил себя к тому, что писать слово «Семья» нужно с заглавной буквы.