Ласка

Всем известно, что кошки любят тепло, спокойствие и уют. И ласку. Маомао, как та, в имени которой и был заключён этот зверь, по большей части этим постулатам соответствовала. Холода избегала всеми способами, в проблемы старалась не встревать, а любое место, где так или иначе проводила больше одного часа в день, обживала по-своему, привносила свою ауру. Делала это, тем не менее, тоже практично: собственная комната в отчем доме была обвешана пучками лекарственных трав, в аптекарской было много красивой посуды, но та никогда не стояла без дела, всегда участвовала в работе. А вот насчёт ласки сложно было сказать. Маомао никогда не тяготела к лишним прикосновениям, ей вполне хватало выдержанного, спокойного взаимодействия с родителем, который никогда не стремился её затискивать. Подруг в привычном понимании у Маомао не существовало, только приятельницы — куртизанки, которые хоть и проявляли к ней некоторую заботу, но делали это очень своеобразно. Растя среди них, она прекрасно научилась видеть, как выглядит чистая любовь к ближнему, а как вынужденная. Проблеск первой у девушек случался настолько редко, чтобы их нежности для Маомао стало слишком много. Даже если бы ей действительно стало прям совсем неудобно, вряд ли она осмелилась сказать что-то против, потому что у всех из дома удовольствий выжженная степь вместо души. Маомао не посмела бы спугнуть редкие цветы настоящих чувств и простой житейской радости. Что до противоположного пола, у Маомао было слишком мало опыта, чтобы говорить конкретно. Всех посетителей квартала красных фонарей она по определению заносила в разряд «нигде и никогда». Но местные девушки говорили, что нет лучше клиента, чем сладострастный молодой парень с нежными мягкими ладонями. Когда же Маомао смотрела на мужчин, думала она совсем о другом. Она заглядывалась не на то, насколько свежи и гладки их руки, а насколько они умелы, и что могут сделать по хозяйству. И спокоен ли, учтив их хозяин. Пусть он будет хоть сто раз угрюмым, главное, что в нём должно быть много ясной мысли и уважения к ближнему. А потом её украли из родного дома и продали в императорский дворец. Выбирать не приходилось — всё привычное сменилось в одно мгновение. Работа прачкой часто предполагала много возни в ледяной воде, о личном пространстве в общих женских спальнях речи вообще не шло. В приключение, вон, в конце концов, тоже влипла, не смогла удержаться, блеснула знаниями. Кого-то настолько резкий поворот мог бы погрузить в отчаяние, но Маомао оставалась кошкой в любой ситуации — гибкой, умной, а от проблем становилась только сильнее. Тем более, житие у госпожи Гёкуё оказалось в итоге очень хорошим. И после того, как Маомао перебралась к ней, в плане прикосновений тоже всё стало резко меняться. Сяолань, неистово скучая, при встрече превращалась в маленький вихрь. Обнять, за руку схватить при вспышке эмоций — это всё она сейчас. Раньше ей как будто хватало простого присутствия, и она не настолько проявляла свою тактильную сторону. Маомао с удивлением обнаружила, что такое проявление чувств нисколько не портило встречу, только повышало её настроение — что внутри рождалось тёплое, благодарное. Возможно, на руку Сяолань играла её детская непосредственность, незамутнённая радость. Дети же всегда более искренни, чем взрослые, а Маомао, опять же, искренность очень уважала. Но от других тоже стало неожиданно интересно что-то подобное получать. Та же Гёкуё, то мягко по голове погладит, то со спины коснётся. И с дочерью её много времени Маомао проводит, а она вообще малышка, которая сама по себе воплощение трогательности и любви. Про служанок местных и говорить нечего — Маомао помнит, как все они жались друг к другу, как птички, когда пытались согреться на празднике. И пусть ветер пробирал холодом до костей, сдуть одноминутное сладкое ощущение защищённости и неги он не смог. С Лихуа тоже красивая история. О её истинном благородном характере Маомао только так и узнала — через робкую, надрывную ласку. Сквозь сон она плохо помнит детали, потому что на тот момент устала сильно, но мягкую руку госпожи, заботливо подбирающую пряди, она распознала точно. Оказывается, у неё была очень уютная аура. — Апчхи-и! — Маомао потёрла нос. Хорошо, конечно, предаваться воспоминаниям, пока вода греется, но пора сворачивать лавочку. Травы сами себя не заварят. Всё-таки Маомао умудрилась поймать хворь. Это было логичным завершением праздника, на который стеклось столько народа со всех краёв империи. Несколько служанок из прачечной уже заболело, и Маомао, скорее всего, подхватила эту бурду от них, когда гостила у Сяолань. Но это было не страшно. Маомао знала, как не довести всё это дело до лихорадки. Пару дней слабый жар и насморк потерпит, попьёт трав, и всё пройдёт. Ничего, даже самый крепкий организм иногда может дать осечку. И на старуху, как говорится, бывает проруха. Главное, не заразить остальных. Щедро бахнув кипятка к травяному сбору, Маомао почувствовала густой пряный аромат даже сквозь сопливый нос. Теперь надо подождать, пока настоится, приостынет, и можно тащить к себе в комнату. А пока она за стол присядет немножечко. Да-а, вот так, ножки вытянуть, а голову на руки положить, чтобы мягче было. Слабость, как оказалось, тоже появилась. И знобить стало. Бр-р-р! Может, даже подремать удастся… А, нет, не сегодня. На горизонте объявился вестник суеты. — Господин Джинши, сегодня здесь ничего вкусного нет, — Маомао пробубнила это в рукав, как только незваный гость вошёл. Он даже поприветствовать её ещё не успел своим «Здравствуй, травница!» Вот уж кто её тут раздражал, так этот павлин. Хотя со временем, конечно, попривыклась, и под пол забиться уже не так сильно хочется, но всё равно, не надо тут его общества сейчас! И так тошно! Внутренне готовясь, что сейчас придётся отдираться от уютного стола и плестись непонятно куда, Маомао надрывно вздохнула. Ну попросила же пару дней отлежаться, чтоб не пересекался с ней никто и заразу не разносил потом. Неужели ему не сказали? Вместо этого всего сверху её накрыл длинный, плотный рукав. И стало сразу так тепло-тепло. Мелкая болезненная дрожь растаяла где-то под кожей, будто испугавшись чужого внимания. Маомао даже не успела возмутиться. Длинная горячая ладонь легла на лоб. — Тебе всё принесут в комнату, — в голосе Джинши не было тех привычных бесячих ноток, сладких, как патока. Это было так похоже на тот короткий диалог в саду совсем недавно, когда он за руку тащил её в лечебницу — принимать снадобье от яда. И то прикосновение, и сейчас — не жеманное и наигранное. Крепкое, немного жёсткое, потому что волевое. Искреннее, — я отведу тебя. Маомао поднялась. Джинши, всё также не убирая своё импровизированное покрывало, двинулся вместе с ней. Пожалуй, она совсем перестала его понимать. В носу вновь защекотало. Нестерпимо захотелось чихнуть прямо на него, смачно и со вкусом. Борясь с искушением, Маомао спрятала ладони в рукава и быстренько посеменила в сторону своей каморки. А то реально сейчас не удержится, нашкодит, а потом будет выслушивать от Гаошуна о неуважении. Джинши, будь он неладен, шаг имел широкий и быстро ходить тоже умел. Так своё согревающее объятие и не разорвал. Перед глазами расстилались мягкие вечерние сумерки, бросалась под ноги мягкая летняя пыль. Остатки былого величия, тепло давно уже кончилось, только осень и зимний холод впереди. Но в душе у Маомао разливалось именно оно, лето. Чуднó. Кажется, последнее кошачье качество Маомао всё ж не минуло. Чужая искренняя ласка начинала ей потихоньку нравиться.