* * * * * *
Желчь прожигала гланды, оседая в глотке липким следом. Глаза щипало от слез, а голова болела так, будто собиралась взорваться и ошмëтками разлететься по комнате, забрызгав ненавистные стены. Белёсые худощавые запястья тряслись над извергнутой массой. Тело колотило от холода и дурного запаха, липкостью ощущавшегося на коже. Черепная коробка была забита вопросами и удушающими мыслями презрения к себе и ужасно монотонно гудела, едва ли заглушая собой бешено громкое биение сердца. Ни свет, ни тьма уже не были различимы. Все смешалось в одну огромную грязную кучу. Мысли свалялись в клубок, комом застрявший в горле. Хотелось изчезнуть. Изтерзав порядком измученные запястья и, в который раз, обмотав их бинтами, Хенджин всё же попытался прийти в себя. Хотя мысль о приближающейся тренировке и давила на воспалённое сознание, он всё же заставил себя подняться, пусть и не без труда. Наступало время привести себя в порядок. Иначе Хван выглядел ужасно. Поставив чайник, он неохотно поплёлся обратно в ванную, дабы закинуть в рот пару-тройку таблеток и хотя-бы умыться. Мысли не давали покоя. Хотелось уйти отсюда, но не туда, навстречу сожалению, а домой, по-настоящему наконец ощутить безопасность, почувствовать себя живым. Атмосфера здесь давила, как и мысли об умерщвляющем душу взгляде, что может оказаться полным ненависти и отвращения. В воздухе стоял горький запах безысходности. Вернувшись на кухню после "освежающей" процедуры умывания, Хенджин решил заглушить их порцией горячего кофе. Уж лучше обжечь глотку с пальцами и отвлечься на это, чем терзать себя болезненными мыслями. Как же не хочется туда идти. Как же не хочется увидеть его ненавидящий взор. Но оставаться здесь было уже невозможно. Страшно увидеть презрение в его милых глазах. Страшно увидеть его хмурые брови, непонимающий взгляд. А еще хуже заметить страх и тревожность, разглядеть их в его хаотичных движениях, в непривычном треморе рук и беганье глаз. Но тут, похоронив себя среди этих стен, Хван точно причинит себе вред. Горькая жидкость в чашке закончилась так внезапно. Не успев понять и распробовать обжигающее тепло, Хенджин нашёл себя за обеденным столом с опустевшей чашкой в трясущихся руках. Пришлось встать из-за стола и нервно положить её в раковину, залить водой и опять пытаться отогнать плавящие мозг мысли. Херово. Нужно собираться. Иначе воспаленное сознание не выдержит, переклинит. Если он останется наедине со своими беспокойными мыслями, он точно сделает что-то ужасное. Наспех надетые мешковатые штаны едва не сваливались с худых бёдер парня. Тонкими пальцами завязав шнурок на поясе для большей надёжности, Хван принялся искать футболку. Мимолëтом заглянув в зеркало, он в который раз ужаснулся: ребра сильно выпирали, так же, как и тазовые кости, живот был впалым, а от былого пресса остались лишь слабые очертания, худые руки и высокий рост - страшное зрелище. Найдя искомое и накинув на себя, он осторожно подошёл к ненавистному зеркалу. На изящном лице появились мешки под глазами. Не удивительно, ведь прошлую ночь он провёл шарахаясь по квартире, не находя себе места и тихо ненавидя себя. Окинув комнату презрительным взглядом, он посмотрел на часы. Время выходить. Тянуть теперь не за чем. Как говорят, перед смертью не надышишься.* * * * * *
Пытаясь заглушить тревожность, Хан разговаривал много и со всеми подряд. То с Феликсом, попадавшимся на глаза, то с Минхо, более очевидно подозревающим что-то неладное в состоянии Джисона. Отшучиваясь и нервно посмеиваясь, он боялся увидеть среди множества лиц одно, хмурое и до боли красивое. Лицо, о котором он думал всю ночь напролёт. Лицо, кукольно-холодное местами, но с ужасно тёплой улыбкой и таким приятным взглядом. Лицо, заставляющее джисоново сердце каждый раз биться сильнее обычного. До одури прекрасное и такое невозможное. Словно истина, которую все так страстно желают найти и понять. Ну вот, снова беспокойство берёт верх. Опять руки трясутся. Никто ведь этого не заметит, если разминаться усерднее? Странное чувство внутри не даёт покоя. Как будто что-то вот-вот должно произойти. Джисон, пытаясь себя отвлечь, совсем не обратил внимания на появление в студии уставшего Хвана. Чан, как обычно, поприветствовал вошедшего. Затем это сделали и Феликс, и Минхо. Только тогда Хан нашел в себе силы обернуться, уже понимая, кого увидит и до последнего надеясь, что ошибается. Увы, догадка его подтвердилась. Поникший силуэт выделялся среди толпы. Казалось, он был более мрачным и серым, таким унылым. Его хотелось утешить, но еще больше хотелось плакать самому. Страшно, что после вчерашнего ханова побега, он снова возненавидит его. Хенджин смотрел в пол. Он вяло ответил на приветствия, просто кивнув в ответ, только чтобы не показаться грубияном. Хотя, по большому счëту, ему было плевать. На данный момент он старался не подавать признаков жизни, ибо сил на это уже не оставалось. Он пришел сюда, потому что нужно. Нужно репетировать танец, нужно поддержать лидера, ведь он и так много делает и столько же на себя берёт. Это уже сродни долгу, да и в квартире оставаться не хотелось. За окнами лил дождь и бушевал весенний ветер. Небо сплошь затянуто было тучами, спешащими уплыть за горизонт. Пейзаж нагонял тоску, что еще долго будет ныть где-то внутри. Люди сегодня сливались в серую массу, лишь изредка единицы выбивались из толпы ярким цветом своей одежды или тёплой улыбкой в столь холодный день. Именно таким был Феликс. Он, словно луч солнца, временами пробивающийся сквозь тучи, освещал печальные лица. Даже сегодня он был ярким пятнышком. Хотя, заметив состояние своего теперь мрачного друга, чуть сбавил обороты добра и позитива. Да, в последнее время Хван не редко бывал таким поникшим, но сегодня..сегодня даже слишком. За версту можно было учуять безмерно тяжёлую тоску и такую боль, что сердце невольно сжималось в волнении за человека. Пусть Хенджин и выглядел крайне болезненно, в танце выкладывался на полную. Именно в танце он чувствовал себя лучше, мог почувствовать себя живым. Мог слиться с музыкой, забыть обо всем и просто плыть по течению. Это то, почему он здесь. В движении он выглядел всегда так естественно и прекрасно, словно произведение искусства. Бесспорно, он мог бы стать главным экспонатом Лувра. Состояние его в танце, безусловно, вселяло надежду в беспокоющихся друзей, но хореография не бесконечна. В конечном итоге он возвращался в свою тоску. И, когда это произошло в очередной раз, Феликс решил, что обязательно с ним поговорит. Обязательно. Все занятие глаз с него не спускал и Хан. Он смотрел с увлечением, поистине восхищался, уже даже не пытаясь усмирить собственный пульс. Поражало то, как резко менялось хенджиново состояние. За долю секунды, с наступлением музыки, он перестраивался, возвышался и спускался на дно, с окончанием её. Это потрясало. Сам же Хван будто не замечал всего этого, просто делал то, что должен. В какой-то, совершенно случайный момент его взгляд наткнулся на свое отражение. Существо в зеркале выглядело ужасно безжизненным. Точно марионетка в умелых руках жестокого мастера. Музыка пропала. Вспомнилась картина, что он видел в квартире. Костлявое ненавистное тело, круги под глазами и красный закат на бледных запястьях. Стало противно смотреть на себя. Мерзко ощущать себя в собственном теле. Тысячи личинок закопошились в черепной коробке, разнося гул бешеного сердцебиения по венам. Задыхаясь вновь от удушья, он попытался найти выход. Как жаль, что уже не мог ничего увидеть. На ощупь вырвавшись из комнаты на лестничную клетку, заставил себя дышать. Здесь должно быть больше воздуха. Увы, почувствовать его смог не сразу. Трясущимися руками нащупал стену, дабы предоставить себе хоть какую-то опору. Ноги подкосились, не выдержали. Распластавшись на холодном полу, он наконец смог нормально вздохнуть. Пусть и тяжело, но всё же дышал. Как же Хенджин не любил такие моменты. Чуть прийдя в себя, Хван заметил цветной силуэт у двери в зал. Дождавшись фокусировки зрения, он смог убедиться в личности стоявшего. Не кто иной, как Феликс. Испуганными глазами он смотрел на своего друга, чья грудь высоко и часто вздымалась из-за попыток прийти в себя. Блондин, нервно переминаясь, подошел к несчастному, не смея сказать что-то лишнее и усугубить положение. Хотелось его поддержать. Но пока, представлялось возможным лишь посидеть немного рядом и дать окончательно прийти в относительную норму. Сейчас это был лучший вариант. Хорошо, что Чан этого не видел. Разволновался бы очень. Хотя, не сказать, что Феликс сейчас волновался меньше. — Это все видели? – Хван первым нарушил молчание. — Скорее всего. Как себя чувствуешь? – голос Ликса слегка дрожал, но не понятно было, от волнения ли, иль от холода лестничного пролета. — Если честно - хуёво, но это и так заметно. — Вчера что-то случилось? Выглядишь ужасно уставшим. — Это долгая история, – спустя недолгое молчание тихо промолвил Хван. — Я всегда тебя выслушаю, ты ведь знаешь, – лёгкая улыбка едва коснулась губ Ли. Хенджин смотрел в пол, в глазах не читалось ничего явного. Излив душу, рассказав обо всех мыслях и переживаниях по поводу вчерашнего их разговора с Джисоном, Хван почувствовал некоторое облегчение. Оно было слабым и практически не ощущалось внутри, но само его наличие слегка придавало сил. — Знаешь, Джинни, – обняв друга, чуть тише обычного произнёс веснушчатый тёплый парень. – Истина рядом, не сомневайся, иди вперед. Вам стоит чуть остыть и поговорить, надежда есть. — Спасибо, – прошептал Хван и уткнулся носом в плечо товарища.* * * * * *
Паника накрывала, как никогда. Увиденное потрясло сознание и явно надолго отпечаталось в хановой памяти. Страшно стать свидетелем чьей-то панической атаки. Ещё страшнее, если человек этот ощущался чем-то сладким и тёплым, если вызывал чувства и желание радовать, оберегать и заботиться. Слёзы комом подступали к горлу, а тело бесконтрольно трясло. Минхо, оказавшийся, как всегда, рядом, поспешил успокоить. Утешения друга смогли немного помочь, но не сразу и не насовсем. Как раз подошедший Чан тоже стал унимать беспокойство. Он, заметив ситуацию на лестнице и здесь, тоже был подавлен, но стоически терпел и тщательно скрывал, ведь он - лидер. Он - надежда и пример всей команды. Ему никак нельзя расклеиться, как бы тяжело не было. А тяжело было, очень. С каждым днём ухудшавшееся состояние Хенджина, теперь беспокойное состояние Хана, общая тоска и слякоть, вкупе с приближающимися дедлайнами конкурса давили неимоверно. Но разве имеет он право жаловаться? А сдаться? Исключено. Опускать руки никак нельзя, особенно сейчас, когда все на грани. Более-менее успокоившись, Джисон смог вернуться к тренировке. К этому времени вернулись и Феликс с Хенджином. Но понимающий лидер Бан решил закончить на этом и дать ребятам отдохнуть, окончательно прийти в себя и в следующий раз продолжить с новыми силами. Бо́льшая часть группы обрадовалась внезапному продлению отдыха, но не Хван, которому предстояло вернуться в свой персональный ад, назад, к пожирающим мыслям. Хотя слова друга пробуждали частичку светлого в его разуме. Может, надежда и вправду есть.* * * * * *
Тëплая квартирка встретила весенней прохладой, освежающей тело и разум. Мокрые ботинки благополучно остались на ковре в прихожей, промокшая под дождем куртка полетела на тумбочку у зеркала близ входной двери. Неряшливый хозяин спешил стянуть с себя влажные джинсы, неприятно прилипшие к ногам. Они так и остались валяться в коридоре, видимо, до лучших времён. Запрыгнув на кровать и обняв плюшевого кота, Джисон невольно начал прокручивать сегодняшний день быстро сменяющими друг друга картинками. В памяти всплыл и вчерашний разговор. Щеки отчего-то забагровели, а пульс опять участился. Так странно, ведь раньше Хан такого не ощущал. В кино так обычно описывают влюблённость, но ведь он то не в кино и даже не в подростковом фанфике. Хотя порой и правда хочется почувствовать себя героем сериала со счастливым концом. Невольно подумалось о музыке. Вспомнилось о давно забытой Джисоном гитаре, что валялась где-то среди всех безделушек. После недолгого осмотра по сторонам был замечен пыльный гриф той самой гитары. Как только она очутилась в руках Хани, со всех щелей полилась музыка. Ненавязчивая мелодия, заполняющая пространство и ласкающая слух. Пара-тройка аккордов и почувствовалось, как струны ослабли за время пребывания в углу. Хотя хаотичность звуков тоже нравилась Джисону, слух больше привык к общепринятым нотам. Не странно, просто взять и вспомнить о чём-то. Не странно взяться за давно забытое хобби. Но, наверняка странно при этом думать об одном человеке. О человеке безумно красивом. О человеке, чью боль видеть невыносимо, а счастье видеть так радостно. Мог ли Джисон объяснить, что чувствует? Нет. А мог ли это объяснить ему кто-то другой? Тоже, наверное, нет. Хотя, быть может, он сам найдет ответ.