***
Из сна мальчишку вырвал незнакомый мужской голос. Он был не один. Питер с трудом открыл глаза, сплёвывая грязную влагу, совсем не понимая, что с ним происходит. От холода онемело всё тело, омега не знал, как встать на собственные ноги, они совсем не слушались своего хозяина. Повернув голову в сторону голосов, он понял, лежит буквально на обочине сельской дороги, туман исчез и можно разглядеть три мужских силуэта, склонившихся над чем-то. Приглядевшись, Пит нашёл ответ, чем же они заняты. И ужаснулся.Часть 1
21 ноября 2023 г. в 13:21
Питер не помнит своего точного возраста. Как такое возможно, ему ведь точно не за семьдесят, чтобы забывать очевидные вещи в силу старости? Что такое должно было с ним случиться, чтобы в памяти произошёл такого рода сбой? Плохие события, просто ужасные. Настолько, что даже к лучшему, что юноша не в состоянии их воспроизвести в своей голове в силу врождённого заболевания. Проблематично не понимать сути своего существования. Например, как узнать, что именно должен чувствовать омега, не имеющий никакой возможности родить ребёнка? Питер не знает ответа. Насколько это должно быть больно? Однозначно, то чувство, что скребётся порой за грудью при подобных мыслях — всего лишь жалкий ошмёток того самого горя. Питеру Беку не дано ощущать весь спектр эмоций столь ярко, как это удаётся остальным. Не знакома ему боль не только душевная, но и физическая. Он не отпрянет рефлекторно от холода или кипятка, как обычный человек.
Наверное ему уже за двадцать — в дневнике, что он вечно таскает с собой, есть запись, помеченная датой: 10 августа 1902 года, в ней корявым почерком кратко описано празднование юбилея. В то время омега жил со своим мужем. Жаль, что вместо имени между строк указано лишь: мой любимый или мой альфа. Без данных в драгоценном дневнике, Питеру никогда не вспомнить его имя. Всё из-за того же недуга омега не может сохранить воспоминания больше, чем двухдневной давности. Потому-то доктор Октавиус (именно его именем подписан первый дневник Питера с наилучшими пожеланиями) рекомендовал мальчику записывать события уходящего дня, чтобы совсем не потеряться в тумане, окутывающем его разум.
Наверное мистер Бек, муж Питера, умер. Иначе, почему ещё Питер остался один в этом месте? Почему никто не хочет рассказать ему полную историю, уточнить множественные моменты, не сохранившиеся на листах? Каждый день в комнату с белыми стенами приходят девушки, называющие себя сёстрами милосердия. Они делают болезненные инъекции, которые Питер не ощущает, но он прекрасно слышит слёзы и крики других пациентов. Медсёстры спрашивают о самочувствии, провожают до общей столовой, где кушают... Гости госпиталя — так говорят сёстры милосердия, по крайней и единственной мере.
Некоторые из гостей ни капельки не скрывают нежелания здесь находиться. Несчастные кричат, плачут, просят помощи, бывает и у Питера, бьют стены до крови на костяшках, пока мужчины в халатах не оттаскивают их силой. Питеру тоже здесь не нравится, но разве такой светлый мальчик может протестовать вслух? Так думает весь персонал, ведь омега выглядит крайне безобидно и беспомощно. Говорить он и правда не станет. Ведь никто не будет его слушать. Раньше Питер пытался узнать, где его родные, где близкие людей из соседних палат. На что сёстры только пожимали плечами и начинали по новой зачитывать монотонную лекцию, затуманивающую сознание ещё больше.
Мысли в голове кажутся прогулкой по лаберинтам без выхода. Каждый день необходимо делать вид, что тебя, как минимум, ничего не волнует. Ведь стоит кому-нибудь увидеть твои слёзы, истерику или просто печаль... Питер рад, что не помнит своего последнего наказания, но о нём до сих пор кричат рваные шрамы на руках. Такое и записывать не нужно, человеческое тело намного сильнее впитывает информацию, нежели бумага. Может, Питер плохо разбирается в людях, событиях и в жизни в целом, но... Он прекрасно понимает, что это ужасное место и просто так люди сюда не попадают. Интересно, как же он мог так сильно провиниться перед своим мужем?
Вечером в палате совсем одиноко. В палате нет ничего, кроме кровати и тетрадей с чернилами и перьями, разбросанных на полу. Маленькая лампа на узком подоконнике не может осветить помещение так, чтобы Питер без затруднений мог записывать свои мысли в любое время суток. Последний год Питер оставляет однообразые записи: рассказывать нечего. Каждый день расписан по минутам: завтрак, обед, ужин, приёмы лекарств, редкие прогулки по печальной территории госпиталя. Раз в две недели его записи читают врачи, всё реже прося скорректировать ту или иную запись. Он больше не для себя пишет — для других.
Страницы в тетрадях-дневниках периодически вырваны, содержимое их навсегда стёрто из памяти и жизни Питера — это сильно рушит целостность картины, и так с трудом складывающейся в голове омеги. За окном не горит почти ни один фонарь, Питер сидит на подоконнике, едва на нём помещаясь, пусть сам имеет минимальные размеры. Он обнимает свои тонкие колени, стараясь согресться. Лоб касается холодного стекла, из-за горячего дыхания оно быстро запотевает. Раньше здесь стояли решётки, но за хорошее поведение обитателя одиночной палаты, их сняли. С попытками что-то вспомнить и объяснить самому себе Питер уже не справляется, они ослабли и медленно сходят на нет. Безразличие к собственной судьбе пугает ещё меньше, что-то внутри упорно отключает все чувства.
Не верится, что когда-то Питер мог улыбаться солнечному свету по утрам. В белой длинной рубашке ловить лучи на постели, пока родной голос с кухни не позовёт на завтрак. Питер любил оладушки с мёдом и терпеть не мог мясо в любом виде. Он любил валяться в траве и наблюдать за облаками, отвлекаясь от какого-то очень важного и тайного дела, такого, что о нём нельзя было и словечка написать в дневнике. Он знает подобные факты о себе из первых листов одного из начальных дневников, всё светлое сохранилось только там, дальше идут всё более безэмоциональные и краткие описания серых дней.
В дневниках почему-то нет ни одного имени родных Питера. В первой части упоминается тётя. Но внезапно на самой середине информация о ней прерывается, её существование вдруг заменил тот самый любимый альфа. Кажется, Питера вырвали из родного дома, лишили столь близкого человека и уничтожили почти все дневники из детства. Несколько раз в той же тетради Питер использует фразу так будет лучше для всех. Муж Питера был богат, влиятелен. Наверное, этот факт сильно помогал тёте, их семье, спасал от чего-то. Но Питер ведь не мог выйти замуж исключительно из-за денег. Ведь так? Питер часто задавался этим вопросом, перелистывая перед сном свои воспоминания. В последние месяцы он не может сказать точно, ему ли в самом деле принадлежат эти события, эти люди и почерк.
Вся муть бессмысленного существования изменилась в тот вечер, когда Питера стошнило. Да, просто стошнило после приёма лекарств. На ужин до них подали кусок выпаренного мяса и кашу. Питера заставили опустошить тарелку, объясняя это тем, что он и так слаб и худ, а ещё он не имеет права отказываться от столь изысканного исключения. Стоило его оставить одного, Питера тут же вырвало. Лекарства не успели всасаться в его организм и... Питер почувствовал облегчение. В ту самую ночь его наконец посетил сон. Первый за невероятно долгое время. В нём Питер видел тётю, её имя Мэй Паркер! Они жили в небольшом домике недалеко от речки и были счастливы вместе. Питер увидел её шелковистые волосы, умные глаза, родинки на плечах и шее. Эта женщина — его близкий человек.
На утро Питер мигом записал все детали своего сноведения, самого светлого момента за долгое количество времени. Записал он на отдельный лист, который ни в коем случае не должен попасть в руки врачей, медсестёр и других обитателей этой тюрьмы. В целом, Питер в этом месте никого не интересовал, никто не горел желанием завести с ним отвлечённый диалог. Исключением являлся Скотт Лэнг. Этот дружелюбный и очень тихий мужчина — бета. Он любил сесть за один стол с Питером во время обеда и ведать истории из своей прежней жизни. У него есть чудесная дочь. Да-да, он входит в число тех немногих бет, кому удалось завести ребёнка. Невозможно передать словами, насколько сильно он любит свою девочку, как глубоко гордится ею и как безумно тоскует его сердце. Он будто болеет из-за разлуки с малышкой. Его добрые грустные глаза не могут лгать, так кажется Питеру, он доверяет этому мужчине. Омега чаще слушал своего друга, нежели ведал что-то сам. Но в последнее время... Скотт стал нервным, с ним явно что-то творилось, он открыто противился лечению, любой помощи и делал лишь то, что просился домой. Скорее всего, именно из-за такого поведения Лэнга, их с Питером скоротечно разделили, бету совсем отделили от остальных. Уже пару недель Питер его не видел и не слышал ничего о его судьбе. Остальные пациенты сторонятся Питера, держат определённую дистанцию и необычно вздрагивают, слыша его фамилию.
Питер перестал принимать подозрительные препараты в тайне от расслабившихся сотрудников. Он спускал содержимое шприца, мгновение назад введённое в его ткани или сосуды. Он приспасобился к этому и смог защитить организм от большей части доз. Так продолжалось около недели. Девять ночей подряд он смотрел фильмы о своей жизни, о людях, по которым он действительно скучал, может быть, ничуть не меньше, чем Скотт по своей дочери. Тётя Мэй, дядя Бэн, погибший от пули преступника, его первая и последняя собака — Версель... Почему Питер здесь, в месте, где точно не может знать, где небо, а где земля? Как ему быть дальше? Ведь сны — прошлое, и оно где-то там, точно не в этой холодной палате. А где муж Питера? Его имя Квентин, он вспомнил. Квентин Бек принял его в свой дом, присвоил, как омегу, правда... Этот человек запретил Питеру обучаться и видеться с семьёй, с тётей... Но за это обеспечил Питера кровом, тётю едой, знатным положением в обществе, заставил гордиться своим племянником.
Питер попытался поделиться секретом своего прояснившегося ума со Скоттом, вновь появившимся в столовой. Он изменился: стал более серым и безразличным, почти таким же, как и остальные, как сам Питер. Выслушав тораторящего юношу, Лэнг печально улыбнулся, его ослабленная рука упала на плечо собеседника.
— Я рад за тебя, Питер, — шептал он хриплым голосом, тихо покашливая между предложений. — Правда, рад... Не думай ни о ком вокруг, только о себе. Договорились? — Его наставления звучали слишком по-отцовски, не смотря на его отстранённость в целом. — И... Если надумаешь... — Мужчина ещё сильнее понизил голос, Питеру пришлось перевалиться через обеденный стол, чтобы хорошо слышать. Бета неуклюже оглянулся по сторонам и продолжил. Но этот жест не могли не заметить люди из охраны: они в то же мгновение двинулись в сторону заговорщиков. — Если надумаешься сбежать, я тебе помогу, — протароторил Лэнг, едва успевая до того, как их грубо разлучили.
Друга Питера буквально стащили со стула, опракинули на пол, скрутили руки за спиной. Скотт не противился, лишь умиротворённо прикрыл глаза. Питер ненавит это место, больше не пытаясь его как-то оправдать и скрыть своё недовольство. Тело впредь каждый раз передёргивает от криков и плача, доносящихся из коридоров. Он стал всё чаще сидеть в согнутом положении на постели, закрывая руками уши, сильно сжимая веки между собой. Этот жест, будто зов о помощи, что Питер невербально посылает мужу. Он должен вытащить его из этого кошмара, длящегося слишком долго. Но все попытки призвать спасение обратились лишь приходом воспоминаний, доводящих парня до слёз и осознания, что его совсем некому спасать.
Квентин узнал о том, что его омега, который и без того "слишком глуп", неуклюж и плаксив (об этом альфа не уставал напоминать молодому мужу день и ночь), ещё и бесплоден, по сути — никогда не сможет выполнить своего долга. Бек всё чаще напивался, срывался на омегу, бил, оскорблял, унижал, запирал в ванной. Питер терпел этот ад только потому, что Бек обеспечивает жизнь дорогой тётушки. Но это оказалось ложью... Узнав правду, Питер бросил попытки держаться и даже попытался убить себя. О, как же он ненавидел своего мужа, свою участь, судьбу, своё искалеченное тело.
Омега заснул на полу ванной после последней ссоры с альфой. Крики Бека ещё звучали эхом в голове, хотя давно стихли за запертой снаружи дверью. Как только мужчина швырнул своего избранника о твёрдый неровный кафель, Питер подорвался с места, несмотря на жуткую боль во всём теле от очередных побоев и соприкоснавения с углом отколупанной плитки, схватил бритву мужа и нещадно истезал свои руки. От болевого шока мальчишка повалился на пол, не переставая причинять себе больший вред, пока не заснул в луже из собственных слёз и крови. Проснулся он уже в этой самой палате, в лечебнице для душевно-больных, откуда никогда не забирают назад в семью, в тёплый дом.
Вспомнив всё это, Питер стал ещё больше терять рассудок и без помощи наркотических средств, какие до этого впихивали в него каждый день любыми средствами. Раньше впихивали. Теперь омега уворачивается от дозы, скрывая свою новую сущность от медсестёр. Ночью Питера окутывает ощущение, что комната наполнена множеством насекомых, маленьких, вездесущих... Они подползают к подоконнику, разливают чернила на страницы с записями, подбираются всё ближе к постели, на которой сидит Питер. От отсутствия адекватных строк и необходимых врачам динамических результатов, Питера стали заподазривать. Но слишком поздно.
В ночной час, когда луна стояла строго над лесом, куда открывался вид из палаты Питера, он выставил стёкла наружу парочкой сильных движений руками. Это практически не наделало шума, Питер продумал этот момент. Как же хочется убежать — и неважно куда, главное, подальше от этих стен, мыслей, снов, криков и слёз. Ничего перед собой не видя, Пит ступил на подоконник снаружи, едва удерживаясь за каменную стену. Внизу лишь тьма, это третий этаж. Никто не знает наверняка, как именно обернутся дальнейшие события. Но Питер ведь не боится боли? Нога сама собой скользнула вниз и размышлять возможности больше не предоставлялось. Предварительно он завернул в наволочку все свои записи и перья — больше вещей у него не водилось. Резкая боль вынудила лежачее на колючих кустах тело протяжно простонать. Кости ног будто переломились в нескольких местах, их крупные ошмётки попали в брюшную полость, сшибая собой ближайшие органы, превращая их в кашу. Питер уже ощущал нечто подобное — когда Квентин швырнул его о тумбу, раскрутив до этого за руку по всей кухне.
На что же тогда злился Бек? Питер не помнил. Голова адски кружится, ощущение, словно за ним всё ещё гонятся пауки, никуда не пропало. Преодолев себя, парень попытался подняться на ноги, да хотя бы для начала опереться на руки, чтобы понять: что же ему делать дальше. Голубой лунный свет помог яснее проявить зрение, Питер заметил перед самым лицом несколько острых белоснежных клыков, чью-то слюнявую пасть. Вот откуда исходил этот приглушённый рык. В полуметре от омеги стоит большой пёс с шипованным ошейником, бесшёрстое создание, такое же тёмное, как и мрак вокруг.
Сердце ускокало в пятки от осознания ситуации. Зрачки Питера, отражающие в себе угрожающий облик зверя, уменьшились в несколько раз. Но животное почему-то не спешило вцепиться в щеку Питера, отрорвать от неё кусок мяса. В тишине прошла минута, рушимая лишь тихим протяжным рычанием. За ней поплыла вторая. Питер боялся и пошевилиться, едва позволил себе спустить слюну изо рта в пищевод. Мысли настроились и омега с особой осторожностью смог оглядеться вокруг — пусть это и пёс охранника, людей поблизости нет. Ещё через минуту Питер наладил зрительный контакт с глазами-бусинками зверя. А он похож на питомца Пита из глубокого детства...
— Эй, дружок... Малыш, — и даже несмотря на то, что голос Питера оказался хриплым, пёс заметно смягчился, перестал держать напряжение в лапах и скулах, он прикрыл рот и спрятал острые зубы за стенками щёк.
Питер облегчённо выдохнул, а затем пару раз провёл поглаживающими движениями по гладкой поверхности собаки. Пёс чувствовал то, что никто больше не в силах впустить в свои лёгкие. Слабый запах омеги. Питер пахнет свежими цветами, нежными звёздами и лесными ягодами. Это очень успокаивает. Зачастую омегам достаются не очень приятные ароматы. Это зависит от климата в семье, альф рядом, а именно — от их негативных ноток в запахе. Питер провёл счастливое детство, тётя с дядей оберегали подопечного так долго, как могли. Но после угнетений от своего альфы, который давал клятву защищать Питера, омега познал ни одну болезнь, убившую все природные дары.
Зверь позволил Питеру подняться на ноги и двинуться в сторону ветхого забора. Даже оставил влажный след от языка на ладони парнишки. Задача пересечь ограждение проблем не доставила. Неприятности оказались в другом — лунный свет не пропускали густые ветки деревьев, Питер не мог увидеть тропинку перед собой, которой тут, возможно, и нет. Тёмные силуэты деревьев пугали, заставляли податливое воображение рождать страшные выдумки с новой силой. Дыхание пса позади стихло, теперь Питер совершенно один ночью в холодном осеннем лесу. Собственное усиленное дыхание наперебой играло с биением сердца, заглушая шуршание листвы.
Ледяной ветер подогнал к ногам омеги стайку жёлтых листьев. Питер опустил на них ногу в больничных тапочках, делая шаг, а за ним — следующий. Он не останавливался, практически наощупь перебираясь через разной глубины канавы, иногда касаясь шершавой коры деревьев. Боль ушла на незначительный план и лишь иногда фоном отдавалась. Подумав о возможной погоне, парнишка повыше подобрал самодельный кулёк и ускорил шаг. Иногда его зрение замечало живые силуэты по бокам, но Питер только быстрее шагал по прямой, глядя едва вперёд, больше на свою никчёмную обувь. Она быстро промокла насквозь, стоило пару раз ступить в лужу. Глубокие ямы, колючие кусты стояли на его пути, ветки царапали кожу, в том числе лицо, пару раз задевая глаза, сдирая целыми кусками ткань одежды. Омега отчётливо слышал чужие шаги за спиной, от ужаса он начал громко смеяться. Этот смех не узнали бы ни тётя Мэй, ни дядя Бен, могли бы они его только услышать. Питер долго не мог остановиться, сердце от усталости провалилось в желудок. Всё тело заныло с новой болью, но боль была словно чужой.
Когда уже кончится этот проклятый лес? Питер разрыдался от страха, усталости и неизвестности, что ждала его впереди. Эти чувства поглощали мальчишку с головой. Счёт времени не имел места быть, ноги онемели, в боку отчётливо кололо. Вдруг лес вокруг сменился светлой поляной, усеяной примёрзшей травой. Вокруг туман, говорящий о низине и приближении холода. Он скрывает своим покрывалом всё от неба до неизведанного на земле. Сделав парочку неуверенных шагов по влажному мху, Пит потерял равновесие и рухнул лицом вниз, теряя связь с сознанием от излишней усталости и страха. Мягко, мокро и холодно.