Осенний блюз

Он заметил ее сразу и остановился, завороженный. Десятая Вонгола выдала ему целый список ценных указаний, который нужно было исполнить, во что бы то ни стало, а он замер, как последний дурак, и все никак не мог насмотреться. Девушка в забавной модной шапочке с кошачьими ушками сняла перчатки и покрасневшими от холода пальцами собирала почти увядшие ярко-алые кленовые листья. В руке у нее уже собрался целый букет, но она все нагибалась и нагибалась за новыми экземплярами. Что-то заговорщически шептала им, прижимала каждый подобранный листочек к губам, подмигивала и складывала к остальным. Прочие листья, оставшиеся у девушки под ногами, она безжалостно поднимала в воздух, заставляла слабо трепыхаться на холодном осеннем, почти зимнем воздухе. — Что ты делаешь, Тсуна? — требовательный голос одной из, видимо, то ли подруг, то ли знакомых, вернул девушку к реальности, и она растерянно осмотрелась по сторонам. — Осень скоро закончится, — тихо сказала она. — Зима почти пришла, снег вот-вот выпадет, а мне так жалко, что ушло лето. — У тебя все хорошо? — заботливо и чуть насмешливо спросила девушка и махнула прочим подружкам, которые яркой стайкой собрались возле почти полностью опавшего клена. — Не нужно так много заниматься, не переживай, ты все равно сумеешь поступить в универ. Главное, иди домой и немного отдохни. Девочки ушли, а та, которую звали Тсуна, долго смотрела им вслед. — И ничего я не перезанималась, — сказала она сама себе под нос, когда последняя из подружек скрылась из вида. Покачала головой и вдруг заметила его, хотя он старался не попадаться на глаза. — Вы тоже думаете, что я сумасшедшая? — Это зависит от того, что ты тут делаешь, — он улыбнулся, хотя сам давно не ожидал от себя хоть какого-то подобия эмоций. — Я рассказываю листьям, что зима придет ненадолго, — смутилась она и опустила глаза цвета молочного шоколада. Если присмотреться, в них можно было рассмотреть рыжие искорки, такие знакомые, такие родные, такие почти недоступные теперь… — За зимой непременно настанет весна, и все снова зазеленеет, и расцветут цветы, и распустятся новые листья… — Ты думаешь, их это утешит? — он кивнул головой на букет в руках девушки. — Они ведь уже почти умерли… Для них весна больше никогда не настанет, и какое им дело до всех тех чудес, что произойдут далеко после? — Вы так считаете? — ее глаза выразительно расширились, словно бы сама она только теперь подумала о том, что услышала от него. — Но ведь… Но ведь… Но ведь это неправда! Они уснут, и станут смотреть сладкие сны о весне, и будут спокойны, потому что узнают: после них все продолжится. И ведь я не просто так рассказываю о новой весне, всем прочим я помогаю еще чуть-чуть покружиться на ветру: для них лето будет длиться немного дольше. Это уже хорошо, разве нет?! Она едва не плакала, а ему хотелось смеяться. Смеяться так, чтобы в конце концов на глазах выступили горькие слезы. Он пожал плечами, развернулся и пошел прочь, лопатками чувствуя, что девушка с шоколадными глазами, с густой каштановой шевелюрой и наивной невинной улыбкой ребенка стоит и смотрит ему вслед. Хотел скрыться за ближайшим поворотом, оставив ее в одиночестве, но не сумел. Развернулся. — Ты знаешь, я думаю, это достаточная причина, — сказал он и сам скривился тому, сколько надежды промелькнуло в каждом слове. Ее лицо озарилось улыбкой, она кивнула и подняла с земли еще пригоршню сухих листьев, бросила их высоко над собственной головой и закружилась в причудливом танце. «Они уснут, и станут смотреть сладкие сны о весне, и будут спокойны, потому что узнают: после них все продолжится», — она определенно была безумна, эта девчонка, так отчаянно похожая на ту Саваду Тсунаеши, которую он знал. И вместе с тем, отличающаяся от суровой, властной леди-босс, как день от ночи. «Будь проклята, зверек, не об этом ли ты говорила, когда пыталась пояснить суть собственного заговора с Ирие Шоичи?!» — Пожалуй, пришла и моя очередь еще чуть-чуть покружиться на ветру, — хмыкнул он и запустил переключатель, вернувший его в собственный мир, уже замерший на самом краю бездонной пропасти. Перед глазами стоял ворох кружащихся алых и желтых листьев, а душа изнутри схватывалась инеем. Милосердным, дарящим покой, нужно признать инеем. — Твоя взяла, зверек, — так сказал он, когда вернулся в кабинет Савады. Едва ли часом ранее он выскочил из него и метнулся по мирам, чтобы убедиться: Ирие Шоичи лжет, и есть еще места, куда лапы Джессо не дотянулись. Вообще-то он должен был кинуть в лицо заговорщиков самые решительные обвинения, ибо такой мир действительно существовал, но из груди вырывались совершенно иные звуки. — Я помогу тебе с реализацией плана. «И пусть до мира, где твое отражение возвращает весну вместо управления мафией никогда не дотянется ни тень Бьякурана, ни твоя тень, ни даже моя собственная». Над Италией повисло низкое, удушливое лето.