Электрический разряд

– И тут они решают сыграть в, представь себе, прятки… – сложив одну руку за спиной, вторую Энвер устроил на сгибе локтя Ссзета, и тот почти что ощущает его тепло через несколько слоев шелковистого сукна и парчи: для вечернего променада в парке верхнего города нужно выглядеть соответствующе. – Просто так, в доме? – это кажется Ссзету странным, но ему до сих пор многие вещи в людях кажутся странными. – Да нет же. У них огромный зеленый лабиринт в саду, – вздыхает Энвер, свободной рукой описывая что-то неопределенное в воздухе. – И, конечно, я участвую. Во-первых, участвуют все. Во-вторых… ну, они оба такие толстенькие, напудренные и милые, и я, веришь или нет, не подозреваю их ни в чем. – Ну хорошо. И что же? – без особого интереса спрашивает Ссзет, так же без интереса провожая взглядом прошедшую мимо них пару юных близнецов, в ответ с любопытством глянувших на высокого спутника лорда Энвера Горташа в закрывающей все лицо шелковой маске; вечернее, катящееся к закату солнце все равно раздражает его зрячий глаз, но хотя бы уже не слепит и не обжигает кожу. – Представь: ночь, все уже упитые, этот зеленый лабиринт, и я в этой дурацкой маске, в которой ни хера, – Энвер легонько прикладывает пальцы к своему берету, когда на соседней дорожке появляется упитанный патриар в окружении многочисленной семьи, – мне не видно. – Кому ты это говоришь, – легонько фыркает Ссзет, и Энвер согласно похлопывает его по руке. – И я хожу по этому лабиринту, ужасно хочется ликера и уже прилично холодно, но правила есть правила. Так что я смиренно жду, пока меня найдут. И они появляются. Ты не представляешь, насколько неслышно они ходят, они даже почти застали меня врасплох, хотя при мне не было ни арбалета, ни телохранителя, и не сказать чтобы я был расслаблен. Но ладно. Они появляются – и говорят мне, – он слегка прокашливается и изображает высокий слащавый голос семейной пары патриаров, – о, какой приятный сюрприз, это же наш дорогой Энвер. И она подходит и все щебечет какую-то чепуху. И он тоже подходит и все кивает, как болванчик. Ну, думаю, сейчас я наконец вернусь в поместье и напьюсь достаточно, чтобы мои ноги согрелись. Как она вдруг проводит своим пудреным пальчиком мне по шее, а ее муженек безо всяких прелюдий хватает меня за зад. – Что?.. – Ссзет, отвлекшийся на собирающих корзинку для пикника подростков, всех состоящих из налившейся нежной плоти, хрупких растущих костей и слез, резко сосредотачивается на словах Энвера. – Да, они собрались… растлить меня прямо в своем живом лабиринте. И вот она уже целует мне грудь, а он шарит руками под гауном… И что мне делать? Отказаться? Отлично, ведь вся моя карьера не сразу, но определенно полетит в Авернус. Согласиться и трахнуться с ними? Но они… как я и сказал, такие напудренные и милые… – Энвер морщится. – Я делал вещи ради карьеры, но это лежало в рамках. Немного поцелуев, немного объятий, немного комплиментов, немного обещаний – это все… в рамках. А здесь меня уже прижимают к живой изгороди и начинают все расстегивать, развязывать… Никогда не чувствовал себя таким… такой куклой, – он передергивает плечами. – Даже с леди Джаннат? – не удерживается от вопроса Ссзет, поворачивая голову, чтобы лучше видеть задумчивый профиль Энвера. – Нет, то была… все же интрижка, а не быстрый коитус в саду. И она никогда не использовала столько пудры. И платила вперед, – Энвер коротко хихикает, а Ссзет закатывает глаза. – Ну, и что ты сделал? Дал им? – он спрашивает с невольной – может быть, немножко ревнивой – грубостью. – Ну… мне пришлось прибегнуть к самому последнему аргументу. Я рассказал им о Флиммах. – Оу, – Ссзет приподнимает бровь, хотя Энвер и не видит этого за шелковой маской. – Нет, не сразу, разумеется. Сперва я всхлипнул. Достаточно печально, чтобы она обратила внимание и спросила: "Что такое, мой дорогой Энвер?". И я ответил: "Ничего-ничего, просто ваше прикосновение к моей щеке так напомнило мне прикосновения рук моей матери". И она снова спросила: "Что же, значит, я напоминаю вам вашу старую матушку, Энвер?". И я снова ответил: "Нет-нет, она была такой молодой и красивой, и у нее были такие нежные руки перед тем, как она…" И тут я взял драматическую паузу. В общем, под конец они шмыгали носами, как дети, вытирались платочками и божились, что никому больше не дадут меня в обиду. Ссзет хмыкает. Ему понравилась история. Ему нравится, что Энвер, если захочет, может превратить свою кровоточащую рану в оружие. Это напоминает ему о том, как его покровитель-баатезу забрал у него возможность видеть правым глазом, в обмен даровав левому свое дьявольское зрение. И, несмотря на то, что он теперь может разглядеть что угодно даже в магической тьме, один его глаз все равно остается слепым, и этого не изменить. Но для его жертв это всегда будет не его слабостью, а отвлечением, приманкой, которая сработает, когда они захотят подойти к нему с правой стороны, а он погрузит их всех в черную колдовскую темноту и вобьет трезубец первому между ребер. Песчаная дорожка огибает усыпальницы и беседки; они вошли в более уединенную часть парка. Галечный берег спускается от дорожки к неглубокому озерцу, блестящая темная поверхность которого расцвечена заходящим розовым солнцем. Легкий холодный ветер щекочет кончики длинных темных ушей, предвещая близость зимы. – Надо бы и нам возвращаться, – Энвер цокает языком, бросая взгляд на озерную гладь. – Необязательно, – Ссзет пожимает плечами. – Вот уж. Я помню, какое неудовольствие ты мне доставил, когда у нас проверяли пропуски во время прошлого комендантского часа, – легонько морщится Энвер. – В этот раз я буду смирным, обещаю, – Ссзет хихикает; ему быстро наскучивают некоторые привычки человеческой аристократии, но он и вправду готов немного их потерпеть ради Энвера и его амбиций. – И я все равно не взял с собой фонарь. – И зачем он тебе? – Ссзет легко зажигает и гасит в свободной руке эльфийский огонек. – Мне кажется, или ты просто капризничаешь? – О, просто иногда забываю о великой мощи колдуна рядом со мной, – Энвер изгибает подвижные губы. – Так не забывай, – а Ссзет, потянувшись, легонько поддевает его нос, оставляя на коже мимолетный запах бензойных духов от ароматной замшевой перчатки. И переводит тему. – Я иногда жалею, что у меня нет бриллиантов, и поместий, и зеленого лабиринта, в углу которого я мог бы тебя зажать, будь у меня все это. – Тебе все эти глупости не нужны, – Энвер удивленно поднимает бровь и машинально потирает задетый нос. – Я не сторонник этой вульгарной моды, – он приостанавливается и проводит ладонью по животу Ссзета вниз, кладет ее на отделанный пурпурным шелком гульфик, по той самой вульгарной моде выпирающий между полами подпоясанного парчового гауна, – но у тебя определенно есть все, что нужно, чтобы уединяться в темных углах. – О, значит, все дело только в моем члене? – шутливо спрашивает Ссзет. – Не только, – и Ссзет думает, что сейчас они пойдут дальше, но Энвер задерживается, так и поглаживая его через плотный шелк. – Еще в твоем умелом языке… порочных губах и длинных пальцах. – Хм. А другим нравится, когда ты низводишь их до одного тела? – Ссзет кладет руку на талию Энвера, утянутую черным дамаскетовым дублетом, вышитым золотой атласной нитью, и тот не отстраняется, только придвигается ближе, обхватывая ладонью его яйца и нежно сжимая. Ссзет смотрит на него сверху вниз, невольно думая, нравится ли Энверу не видеть его лица, только темно-красный глаз в прорези маски. – Я никогда не низвожу никого до тела, – возражает Энвер, и его дыхание чуть-чуть тяжелеет от того, как ему самому очевидно нравится натирать своего любовника между ног. – Это было бы опрометчиво. Но… признаюсь, если я думаю о твоем темном теле за тем неосвещенным поворотом живого лабиринта… меня влекут фантазии, далекие от умственных и духовных. – Это тот сорт фантазий о незнакомце, подстерегающем тебя в темноте? – Ссзет прижимает его еще ближе, но Энвер, напоследок сжав его уже немного набухший член в ладони, ловко освобождается из его объятий. – Каждый брошенный ребенок фантазирует о незнакомце, – беспечно замечает он, разворачиваясь спиной, складывая руки на пояснице и неспешно отправляясь вперед. – Или ты думаешь, я во всем – исключение? Дразнит. Ссзет берет себя в руки, потому что на мгновение его окатывает красной волной, о которой и не подозревает свернувший к усыпальницам Энвер. Красной, как дрожащий закатный свет в слегка морозном воздухе. – Однажды я превращу тебя в павлина, – громко говорит Ссзет, со скрипом песка быстро шагая по дорожке. Быстрее, чем шагают для того, чтобы просто догнать и продолжить прогулку. – Ты льстишь мне, колдун, – Энвер вскидывает правую руку, как бы отмахиваясь от него. И вздрагивает, и тело по инерции немного дергает назад, когда электрический хлыст обматывается вокруг его запястья, вокруг металлической перчатки, прикрывающей тыльную сторону ладони и удлиняющей пальцы. Другой конец искрящейся электрической дуги обвивает один из прутьев решетчатой ограды стоящего рядом склепа, и Энвер ахает от боли, торопливо переступая, чтобы не упасть, и бьется об эти прутья спиной, когда Ссзет резко натягивает хлыст. Невольный взмах левой руки – то ли от потери равновесия, то ли в инстинктивной попытке освободиться, – и вторая электрическая петля стягивает запястье, также пригвождая его к холодному пруту над головой. – Даже не смей, – а голос мгновенно пришедшего в себя Энвера еще холоднее проводящего ток металла. – А не то что? Расскажешь мне историю? – Ссзет подходит, и песок шуршит под подошвами его сапог. – Ох, да, я расскажу тебе историю. Об одном дроу, который навсегда лишился своего пропуска в верхний город, – песок взлетает в воздух, и Энвер, дотянувшись, ловко бьет Ссзета ногой под колено; у его сапог металлические носы, и пинок выходит на редкость болезненным, но Ссзет сохраняет невозмутимость: за холодным гневом он слышит какой-то мальчишеский смешок и понимает, что Энвер играется не меньше, чем он. – Аккуратнее, дорогие же, – он отряхивает канаусовые бриджи цвета индиго, улыбаясь под маской. – Я знаю. Я же их тебе купил, – а Энвер говорит и стоит так невозмутимо, как будто его руки вовсе не стянуты над головой электрическим хлыстом. – Лорд Энвер Горташ, благодетельствующий бедным бродягам, – Ссзет делает классический реверанс в знак нарочитой благодарности. И, распрямившись, подходит совсем вплотную. – Дозволь же нам, простым смертным, до конца познать твою щедрость, милорд, – опять кладет руку на стянутую дублетом талию, слегка прижимает Энвера к себе, – отдай нам часть себя, – низ его тонкой шелковой маски слегка колышется на морозном вечернем ветру, но не открывает и дюйма лица, – дай нам вкусить твоего роскошного тела, – длинные пальцы вжимаются в поясницу через замшу перчатки и дамаскет дублета, – твоей отзывчивой плоти, – ноющим коленом Ссзет без особого труда раздвигает ноги Энвера и сразу придавливает бедром яйца, наваливаясь и плотнее прижимая его к ограде. А Энвер смотрит гордо, слегка задрав голову, пусть и не сопротивляется: – Знаешь, она могла бы быть и более… отзывчивой, если бы я чувствовал руки, незнакомец. Вот как. Ссзет тихо шепчет, отодвигаясь и давая пространство, и электрическая дуга с треском уходит в песок. Энвер шипит и непроизвольно прижимает освободившиеся руки к груди; от удара током на внутренних сторонах запястий у него ободрана вся кожа. Но уже через несколько мгновений он берет Ссзета за плечи, снова притягивая к себе; Ссзет ласкает его член и горячее пространство между полными ляжками ладонью, а Энвер приподнимает самый край его маски и оставляет болезненный засос снизу темного подбородка. – Что ж, мы сыгрались неплохо, незнакомец, – когда Энвер наконец отрывает губы от его кожи, он выглядит слегка разрозовевшимся и куда более возбужденным. – Может быть… ты даже увидишь, каким я бываю на самом деле щедрым. – Ты думаешь? – нарочито безразлично спрашивает Ссзет и берет его за плечо. Он разворачивает Энвера спиной одним сильным рывком – будь честным, ты не чувствуешь, что он поддается? – вжимая лицом и грудью в ограду так, что тому приходится схватиться за нее обеими руками, чтобы уберечь свой гордый нос от удара. Схватив Энвера под живот, Ссзет прижимается к нему только сильнее; на его лорде сегодня нет никакой накидки, и он точно хорошо чувствует через бриджи, как плотный гульфик упирается в его мягкие ягодицы. Ссзет немного толкается бедрами, сократив все расстояние между ними до ощущения разгорячившихся тел в сгущающихся сиреневых сумерках, и едва не вздрагивает, когда Энвер вдруг тихо и низко стонет сквозь зубы. Ему нравится это так сильно? Ссзет опускает ниже руку, которой зажимал поднимающийся живот, и стискивает его член через свободные бриджи. О, Асмодей, какой он твердый. Возбуждение взвело его так крепко едва ли не за несколько секунд, и Ссзет медленно ласкает рукой его небольшой твердый член, оттягивающий бриджи, задевает большим пальцем прикрытую головку, слушая прерывистое дыхание сквозь плотно стиснутые зубы. Ссзет знает, что Энвер сейчас думает о том, что они в парке не одни, и даже если здесь, в тени усыпальницы, так тихо, даже если случайные смеющиеся прохожие не решат сократить здесь путь домой и ни один печальный вдовец не принесет своей супруге цветов после заката, рано или поздно городская стража все равно примется за обход парка перед закрытием. Вопрос только в том, какой приоритет у этих мыслей. – Ты хочешь этого, лорд? – Ссзет спрашивает медленно и негромко, плотно сжав твердый член в ладони и поглаживая его большим пальцем. – Хочешь быть трахнутым у всех на виду? – и снова ласкает его весь мягкими поглаживаниями, вжимая Энвера в ограду и накрывая его левую руку своей. – Хочешь, чтобы они видели, как ты кончишь на большом члене незнакомца? Энвер молчит. Только сжимает ограду до белых пальцев, и его бедра возбужденно вздрагивают. Хорошо. Ссзет шепчет колдовские слова и указательным пальцем чертит знак заклинания поверх перчатки Энвера. И сладким усилием ломает барьер его мыслей, как целку между широко раздвинутыми ногами. Гнев. Поверхностный, горячий – хороший гнев. Почти что вспышка страстной ненависти. Ожегшее возбуждение и накатившее волной гедонистическое удовольствие – от их немудреной игры, от медленной, почти болезненной мастурбации, от ощущения твердости случайного любовника, от жестких холодных прутьев под руками и мягких горячих бедер позади, от мысли о чужих взглядах на его тело, от детской фантазии, от сводящего промежность предвкушения. Я возненавижу тебя, если ты это сделаешь. Но если не сделаешь… я возненавижу тебя стократ сильнее. Ссзет разрывает их связь, как крепкий поцелуй, и облизывает сухие губы. Кончики длинных ушей покалывает морозцем, когда он перестает мастурбировать Энверу, быстро стягивает замшевую перчатку, затыкает за пояс и кладет руки на его бока. – Я собираюсь трахнуть тебя в твой холеный зад, лорд, – он засовывает пальцы под плотно перехвативший живот вышитый кушак и тянет первую завязку, соединяющую дамаскетовый дублет и бриджи. – Раз уж ты раздвигаешь ноги перед дроу, – вторая завязка тоже легко поддается пальцам, – грешно мне этим не воспользоваться, – шнурки развязываются один за одним, и Ссзет не уверен насчет того, что именно его самого возбуждает во всем этом, но его член определенно уже достаточно твердый, чтобы ему хотелось поскорее пристроить его хоть бы и между теплыми ляжками. Закончив с завязками, он дергает бриджи вниз, обнажая смуглый волосатый зад, и быстрее развязывает собственный шелковый гульфик. Становится холодно, но это ненадолго; он щелкает пальцами, нанося на них немного колдовского масла, и хорошенько смазывается, несколько раз продергивая свой член. Энвер где-то на полголовы ниже него, и приходится подогнуть колени, но это ничего, зато между подмерзшими ягодицами чутка влажно от масла и пота и так тепло, горячо; немного повозив членом, Ссзет наконец пристраивается и с силой вталкивает головку в неподатливый, упругий зад. Энвер шипит, переступая и расставляя ноги шире, насколько позволяют его натянувшиеся между коленями спущенные бриджи. – Должно, у тебя давно не было, милорд, – Ссзет знает, что это неправда, но Энвер сегодня необыкновенно зажимается, и он никак не может толком войти, едва наполовину всовывая головку и почти сразу выскальзывая, и это предощущение дразнит его не хуже капель крови из рваной раны убегающей жертвы. – Ничего, я люблю, когда там потуже, – он жестко берет Энвера за бедро и, вдавив всем телом в ледяные прутья, наконец насильно проталкивает в него скользкую от масла головку целиком. Асмодей, какой же он возбужденный, тугой и горячий. Энвер рычит горлом, и его металлические перчатки скрежещут о прутья ограды от того, как сильно он сжимает их руками. Изнеможенно он приваливается к решетке и лбом, тихо и прерывисто постанывая сквозь зубы, потому что Ссзет не останавливается на этом. Ему совершенно невозможно остановиться. То натужно приоткрывающийся, то снова туго сокращающийся, еще такой тесный поглубже, скользкий от масла и обжигающе горячий на холодном вечернем воздухе зад – это все, чего он сейчас хочет. Ссзет хочет быстро, животно трахнуться, и это желание ведет его до кровавой пульсации за левым виском. – А сейчас лучше поднатужься еще немного, милорд, чтоб ничего не порвать, – еще надавив и заправив член наполовину, Ссзет кладет и вторую руку на бедро Энвера и натягивает его одним скользким, болезненным и удовлетворяющим до вспышки головной боли движением. Энвер хрипит, и Ссзет едва замечает, как его правая ладонь упирается ему в бедро. – Стой… Стой, – ему взаправду больно, и его голос едва не дрожит. Но Ссзету уже достаточно хорошо, и он не настаивает – весь его член тесно погружен внутрь, зад плотно охватывает открывшуюся головку и ствол, и сочная дырка еще часто сокращается, доставляя приближающее к разрядке удовольствие. Энвер шмыгает носом, и Ссзет думает, что у него наверняка выступили слезы от боли. Как он любит это, любит его намокшие ресницы, когда насильным рывком растягивает его, и в его сперме потом остается розоватая кровь. Как он хочет слизать эти соленые слезы, но только больно прижимает Энвера за бедра. – Не плачь, мой маленький лорд, – и шепчет, чувствуя слабое движение шелковой маски по коже, – ты такой, такой узкий сегодня, как девственник, но тебе ведь нравится, когда тебя ломают таким, – он несильно двигает бедрами и немного вынимает, после снова скользким и естественным толчком растягивая горячую дырку и заполняя ее целиком. Энвер хрипло вздыхает и тоже немного слезает с его темного члена, предельно туго зажавшись, – и сочно раскрывается, плавным движением бедер насаживаясь до основания, не сдерживая тихого горлового стона. Они двигаются вместе, немного сбивчиво и медленно, пока Энвер не привыкнет к боли, и от этого что-то во всем теле Ссзета томится и плавится; и от предвкушения, и от самой этой глубокой ласковой ебли удовольствием даже немного сводит все между ног. Но это минутное, и Энвер отпускает его, обхватывает холодной ладонью собственный сочащийся и вкусно пахнущий член и ритмично сдрачивает, чаще подаваясь бедрами и почти сдаивая своим постоянно зажимающимся задом. Он и вправду ужасно возбужден через боль, и Ссзет хмыкает, крепче прихватывая его за пояс. Он почаще натягивает Энвера, до тихих стонов – паром в морозном воздухе, – до таких же тихих шлепков ляжек об ляжки, и член так легко и одновременно туго скользит в растягивающейся дырке, погружается в горячий и мягкий зад до томного, животного удовольствия, согревающего все тело. Энвер быстро качает бедрами, примитивно и гедонически удовлетворяя себя, и у Ссзета в ушах звенит от этих тихих мокрых постанываний в его горле, от звуков, с которыми он торопливо продергивает себе кулаком, от самого движения его руки, его тела, запахов его выступившего пота и дыхания. Пошлепывающиеся о ляжки яйца приятно подтягиваются, Ссзет уже почти не вытаскивает, поддергивая Энвера за бедра и быстрым трением внутри его мягкого зада доводя себя до разрядки – так глубоко в нем, тесно, скользко и грязно. А Энвер вдруг задерживает дыхание и становится совсем податливым в его руках, и так хорошо натягивать его, когда он бесстыже спускает солоноватое семя себе в руку и на песок под ногами, и его зад так сладко и жарко сокращается. Ссзет засаживает в него еще поглубже и останавливается сам – за мгновение до того, как его тело вздрагивает в крепкой разрядке и его член обильно изливается влажным семенем, наполняя плотно зажавший его зад. Это так желанно, что дает в голову и окатывает щеки лиловым румянцем, и Ссзет чувствует, как сильно сбился в дыхании, втягивая морозный воздух приоткрытыми губами через шелковую маску. Энвер устало приваливается к ограде, медленно лаская свой член, и в нем все еще так тепло и хорошо. – Я трахну тебя еще немного, – Ссзет сипло сообщает, собираясь это сделать вне зависимости от ответа, но ему нравится, когда Энвер молча и утомленно кивает. И опять стонет, зажимая член в руке, когда Ссзет еще двигается в его растянутой и мягкой дырке, сбивая свою сперму грязной пенкой; там так мокро, и еще напряженный член погружается внутрь и выходит наружу с легким липким чавканьем. Это приятно так, что Ссзет, кажется, кончил бы второй раз, если бы мог, но и просто чутка засадить в раскрытую дырку, в которую только что спустил, тоже неплохо. Когда он наконец вынимает, его член весь грязный и влажный, и ему это нравится. Энвер все еще молча достает из-за кушака тонкий полотняный платок и вытирает ладонь. – Дай-ка, – Ссзет протягивает руку, и Энвер наконец поворачивается к нему; все его щеки румяные от быстрого траха и морозца, глаза совсем черные и влажные, и губы чуть мечтательно изогнуты. Он передает платок, и Ссзет вытирает член и побыстрее подвязывает гульфик: вечер уже опустился на парк, и стало совсем холодно. Энвер тщательно подтирается платком, чуть замирая и морщась. – Из меня прямо течет после тебя, сраный дроу, – он наконец разлепляет высохшие губы и смотрит с фальшивым осуждением; ему нравится. – Я бы предложил тебе присесть и облегчиться, но… не уверен, что ты захочешь осквернять могилы еще и таким образом, – Ссзет поправляет пояс парчового гауна, снова надевает перчатку и одергивает рукава. – По крайней мере, не когда так холодно, – Энвер подворачивает низ кушака и подтягивает бриджи, стягивает завязки замерзшими пальцами. Ссзет следит за его облачением, сложив руки на груди, и чувствует странную… нежность, которую он иногда ощущает после хорошей разрядки с Энвером. Странное чувство, как будто есть что-то, чем он больше не хочет делиться с отцом. Что-то слишком живое, как тот маленький городской паук с длинными хрупкими ногами, которого он не сдавил между пальцами, а оставил в зарослях бурьяна под окном. Что-то слишком живое, чтобы быть мертвым. Он встряхивает головой, отбрасывая эту незнакомую, непрошеную мысль. И возвращается к делам насущным. – Так… ты до сих пор мечтаешь о незнакомце? – Я больше не ребенок, – Энвер удивленно приподнимает свои мягкие брови, поправляя берет. – Это было очень давно, быльем поросло уже. К тому же… я как-то встретил одного, – он подходит ближе и развязно смотрит снизу вверх. – Он буквально свалился мне на голову, взорвав потолок в нашем оружейном подвале, весь в крови, с трезубцем в повисшей руке и уродливой тварью в уродливой шляпе возле ног, – протягивает руку и легко ослабляет завязки маски на затылке Ссзета, отчего та спадает на шею. – И это было… – он царапает нижнюю губу Ссзета металлическим ногтем перчатки и отворачивается. Сложив руки на пояснице, лорд Энвер Горташ спускается обратно к озерцу едва-едва заметно неровной, сладкой походкой. – Кстати, о тех патриарах… Они прислали мне несколько бутылок знатного ликера, – он немного повышает голос, приглашающе взмахивая ладонью. И Ссзет не видит, но знает, что он улыбается, когда снова слышит его тяжелые шаги в тенях за своей спиной.