Дорога на Гамбург

20.03.1978 17:36 Саксония-Анхальт. Район заброшенного городка Ораниенбаум. Отряд двигался по лесу широкой змейкой, но несколько бойцов отправились в дозоры. По Наполеоновским заветам, доктора расположили в строю там, где положено быть не воинам, а ослам и учёным. И если образование относило доктора ко второй категории, то загруженность медикаментами и увесистыми носилками – скорее к ослам. По виду бойцов и по той лёгкости, с которой они преодолевали неровности местности, в наступление они «торопились не спеша», чего однако нельзя было сказать сейчас о докторе... Удивительно, но факт: Черняев был гораздо здоровее каждого из них и он особо никогда не жаловался ни на свою силу, ни на свою выносливость. Однако там, где бойцы словно бы даже не шли, а парили над землёй, Иван Фомич неоднократно спотыкался и сбивал дыхание. Пехотинцы двигались по большей части молча, издавая по пути к цели лишь негромкие ругательства и кашли, доктору же с его горящими лёгкими было на марше и вовсе не до разговоров. Пару лет назад он был ещё не настолько плох на свежем радиоактивном воздухе... Взявший старшинство над рейдом за миномётчиками Энгель привала группе не давал, но чуть больше часа спустя мучения Черняева окончились. Сначала «змейка» встретилась с передовым дозорным, который был разведчиком Энгеля, затем подал знак «Привал» и штабс-фельдфебель. Весь залитый горячим потом, который очень скоро станет холодным, доктор приходил в себя, опёршись о ближайшую к нему ель. Холодный, свежий воздух обжигал его лёгкие, будто доктор дышал сейчас наклонившись над костром. — Мы на рубеже развёртывния, товарищ доктор! — Услышал он знакомый музыкальный голос, который сейчас был гораздо веселей, чем раньше. — Вам таки помочь дойти до командирского собрания, или вы сами? — Сам дойду! — Ответил Черняев пулемётчику, безуспешно пытаясь грозно рыкнуть на него. В более спокойных обстоятельствах доктор просто лёг бы сейчас на землю и лежал так минут хотя бы двадцать, приводя в порядок своё дыхание и спинные мышцы. Сейчас же его здорово подстёгивало не только желание не пасть лицом в грязь перед этими военными, но и режущие слух звуки миномётных «выходов» меньше чем в километре от него. — «Синие» окопались вокруг миномётов. — Вещал собранию Энгель. — По одной траншее на отделение с каждой стороны. И для самих расчётов тоже подготовили укрытия на случай ударов с воздуха. К счастью для нас минами и заграждениями они себя не обложили, и в полной боевой готовности они в своих окопах тоже не сидят, этим мы и должны воспользоваться, товарищи военные. Товарищ Дворжак — Обратился немец к мотострелкам Петренко. — Вы обойдёте южную позицию рейдеров справа и нависнете над правым флангом их траншеи, и ровно через сорок минут прижмёте их к земле огнём. — Розумел. — Кивнул ему младший сержант. — Вы, товарищ, Шпак, сделаете то же самое слева, но дадите мне четырёх своих бойцов для штурма окопов. Я пойду с центра под прикрытием вашего огня. — Сделаем. — Согласился Шпак. — Удобных прострелов там нет. — Продолжал своё Энгель. — Но со ста-ста тридцати метров можно будет уже видеть куда стреляешь. Как только вы там появитесь, сразу вас скорее всего не заметят, но секунд через сорок по вам будут поливать из всех стволов. Поэтому стрелковые позиции занимайте лучше с рывка метров на тридцать. Как только к южной позиции с нашей стороны подойдут на пистолетный выстрел штурмующие, давите дальше миномётчиков и западную-восточную траншеи. Всё что нам нужно сделать, это подорвать орудия и по возможности перебить расчёты. В первые минуты боя полноценной контратаки с других окопов можете не опасаться, но один или несколько стрелков могут шастать за их позициями уже сейчас, так что имейте это ввиду. Если нас обнаружат раньше времени, план остаётся в сущности тем же, но вам нужно будет давить окопы без синхронизации между собой и под угрозой контратаки. Товарищ Черняев! — Обратился немец теперь уже и к доктору. Поднимитесь вон туда на сто метров, разложите носилки и приготовьте медикаменты. В бой ни в коем случае не вступайте, от вас мне нужен готовый эвакуационный пункт, когда мы будем отступать. Всё ясно? — Предельно. — Недовольно пробурчал ему Черняев, но Энгель не повёл и бровью. — Привал окончен. Выступаем... Когда Иван Фомич остался один посреди леса и разложенного на листве скарба, первое что он сделал после этого – уколол себя парочкой своих боевых стимуляторов. Если во время отхода он проявит тот же уровень физической подготовки что и на марше, это уже может стоить ему не потерянного лица, а жизней всей группы. Томительное ожидание когда начнётся бой давило доктору на нервы не только тем, что ему там не было места, но ещё и боязнью прозевать случайно набредшего на него рейдера, а то и целую группу. Когда его уши начало внезапно разрывать от грохота массированной пальбы и взрывов от гранат, чувство паранойи доктора ещё более усилилось. В тот же момент он едва удержался от того, чтобы не начать поливать очередями из ППС-43 по участку леса где-то в сотне метрах позади от него и нашпиговать свинцом какое-то убегающее животное... К большому счастью доктора, никаких «загулявших» рейдеров на его эвакуационный пункт так и не вышло. К тому моменту когда впереди стихли звуки боя, в этот раз Черняева всё-таки не бросило в очередной виток паники. Несмотря на то, что он «штабная крыса», на полях сражений, в перестрелках и даже просто на стрельбищах бывать ему всё-таки доводилось неоднократно. Поэтому заградительный огонь своей отступающей группы он опознал именно так, а не как-либо иначе. Раненых оказалось трое. Одному из людей старшего сержанта товарищи помогали перетаскивать его снаряжение, но двигался он самостоятельно и не сбивая шаг. Судя по жирной кровавой кляксе и жгуту у его правого плеча, боец поймал туда шальную пулю. Второй раненый тоже оказался из людей Шпака, но этого старший сержант выделил в штурмовики для штабс-фельдфебеля. Этому парню не повезло гораздо больше, поскольку ему перебило пулей живот и двигался он сейчас не на своих ногах. Ранение тяжёлое, но к счастью пуля не попала выше. Без оказания толковой медицинской помощи с пулевыми ранениями грудной клетки люди живут час, а с пробитым животом они могут мучаться ещё три-четыре. Третий пациент... — Твою ж-то мать... — Пробормотал про себя Черняев, когда двое бойцов поднесли к его эвакуационному пункту тело штабс-фельдфебеля. И было это уже именно что тело. Близкий разрыв гранаты не оторвал ему ни одной конечности, но на теле немца не было уже ни одного живого места, откуда бы сейчас не вытекала тоненькими струйками кровь. Его закатившиеся глаза всё ещё вызывали дрожь своим железным взглядом. На всякий случай проверив его мёртвый пульс, доктор достал из его рта истлевшую почти до фильтра сигарету, закатил Энгелю веки и констатировал: — Он мёртв... Взявший на себя командование Шпак орал сейчас «Занять оборону!» и распределял бойцов по секторам обстрела где-то чуть больше чем в сотне метрах от доктора, давая ему время обработать как следует раненых. Первым делом, не смотря на возражения бойца, доктор обработал «лёгкого», пока тот не стал тяжёлым. Жгут, на скорую руку повязанный вокруг его плеча, после обработки артериальной раны спиртом и кровоостанавливающим порошком отправился на землю, и был заменён на нормальную перебинтовку. Для данного этапа вполне достаточно. Закатив ему в догонку к перевязке ещё и парочку укольчиков, доктор перешёл уже и к тяжёлому. Поскольку Иван Фомич теперь был весь в работе, а не лежал под деревом в ожидании непонятно чего, грохот открытого в этот момент заградительного огня по рейдерам доктор пропустил мимо ушей. Бледная кожа, тошнота, рвота и головокружение. Большое, но к счастью пока не критическое кровотечение из-под бинта на скорую руку, живот как доска и сильная режущая боль у пациента. Ничего хорошего, конечно, но для Черняева случай рядовой. Удалив с пациента бинт и одежду, помимо хлынувшей крови доктор обнаружил выглядывающую из раны толстую кишку и повреждение селезёнки. Будь он простым полевым фельдшером, а не тем кто он есть, доктору пришлось бы делать спленэктомию, но к счастью для бойца Иван Фомич не простой фельдшер. Снижение и без того скорее всего убитого в хламину иммунитета вследствии удаления селезёнки убило бы бойца хоть и далеко не сразу, но с большой гарантией. Распечатав один из своих «особых» порошков, доктор смешал его со спиртом в пропорции один к одному для закачки в шприц. Затем, поднеся иглу к ранению, Черняев впрыснул в рану получившийся раствор как из водяного пистолета. «Заправив» следом его кишку откуда вылезла, доктор приступил уже к подготовке раненого для дальнейшей транспортировки... К «избе» сводный отряд отходил в том же угрюмом молчании, в котором двигался и в рейд. Несмотря на то, что Энгель умер ещё час тому назад, Черняев всё равно тащил его вместе с одним из тех бойцов, которого Энгелю выделял для штурма Шпак. Раненый в плечо боец плёлся вслед за группой сам, но с угрюмым и виноватым видом, из-за того, что он сейчас даже своим горбом не мог помочь товарищам. На верхушках деревьев их отход сопровождался карканьем ворон, которые успешно заслонили своими тушками уже и без того почти зашедшее солнце. Наземные животные в отличие от них разбегались от группы вооружённых людей как от лесного пожара. Про ребят Шмайссера, как про одну из крупнейших рейдерских группировок Германской Пустоши, Иван Фомич кое-что, конечно, слышал, но чёткой картины в своей голове он не имел. Мысль о том, что эти птицы могут использоваться каким-нибудь колдуном бригады для разведки, его, конечно, посетила, но никакими своими чувствами эти подозрения доктор не подтвердил. Спрашивать бойцов как прошёл бой, у Черняева не было ни малейшего желания, но ни одного нового миномётного «выхода» доктор до сих пор не услышал. Новых «контактов» после той перестрелки на отходе от окопов с ними тоже не случилось, однако в последние несколько минут ко Шпаку забегали дозорные. Именно поэтому для доктора не стали внезапными команды: «Группа-Стой! Рейдер с тыла! Занять оборону!»... — Укладываем его под деревом! — Крикнул доктор тому кто помогал ему нести носилки и вместе они уложили тело Энгеля под ближайшую сосну. Если в процессе этого боя образуются новые убитые и не ходячие раненые, труп Энгеля здесь же и останется, по крайней мере до окончания всего дерьма вокруг Ораниенбаума...