Семнадцать столетий бессмыслицы

Согласно характеристике, составленной по шаблону и поданной в НСДАП лишь для того, чтобы завязнуть в архивах и на зубах секретарей отполированными формулировками, Макс Отто фон Штирлиц был «истинным арийцем, с нордическим, выдержанным характером; беспощадным к врагам Рейха холостым спортсменом с наградами от фюрера». Каждая строка этого замечательного документа была, несомненно, права, и каждая безбожно ошибалась. Когда Мюллер будет спрашивать, корректна ли эта характеристика, Штирлиц не моргнув глазом ответит, что, конечно же, нет — хотя бы потому, что, подавая анкету, он допустил в каждом предложении ненавязчивую опечатку. Согласно мнению бригаденфюрера СС Вальтера Шелленберга, который являлся непосредственным начальником Штирлица, тот был малым высоко образованным (проходившим курсы политологии в самой высокой башне Кёльнского университета), находчивым и незаменимым в работе — особенно когда требовалось читать перехваченные шифровки на иностранных языках. Штирлиц на один шифр мог придумать три варианта финального текста и все три полностью устраивали командование — особенно если состряпать из них удобоваримое эссе. Согласно туманным домыслам Холтоффа и Айсмана, Штирлиц был человеком с крайне занимательными увлечениями, которые, впрочем, нисколько не мешали его работе в шестом отделе РСХА. И, пока Штирлиц ночами разъезжал по безлюдному Берлину, Мюллер платил лишнюю марку за каждую раскопанную парнями из гестапо мелочь на Штирлица — впрочем, половины того, что они видели, Холтофф и Айсман предпочитали не рассказывать: Айсман считал себя другом Штирлица, а Холтоффу было проще молчать о том, что произошло между ним, Штирлицем и бутылкой армянского коньяка. Согласно теории группенфюрера Генриха Мюллера, подкреплённой железными доказательствами, Штирлиц на самом деле был советским разведчиком, подосланным в Рейх для его развала и завершения войны в пользу Союза и союзников. А так как всё и так указывало на печальный для Германии финал, Мюллер, сам человек неглупый, предпочёл вместо того, чтобы изобличить Штирлица, пойти с ним на сближение, не забывая, тем не менее, козырять перед ним своим «тайным знанием» о второй жизни штандартенфюрера. Штирлиц козырял в ответ, хотя фуражек никогда в жизни не носил. Согласно сведениям Центра, «Штирлиц» было лишь подставным именем полковника Максима Исаева (что, в свою очередь, также не было его настоящим, от рождения данным именем). Для Центра их Юстас существовал исключительно в шифровках и новостях об очередном провале операции Рейха. А что же сам Штирлиц? Сам Штирлиц знал о себе, пожалуй, даже меньше, чем бедняги Айсман и Холтофф, хотя щедро делился и с ними, и с Мюллером удивительными сведениями о своей жизни. Мир и так уже слишком запутался, а время весной 1945 года завернулось таким кренделем, что каждое мгновение растягивалось на столетия — к чему лишний раз заморачиваться?

***

— А вас, Штирлиц, я попрошу остаться. Штирлиц проводил взглядом вышедших членов гестапо и повернулся к Мюллеру, сложив руки за спину; его бровь настороженно дрогнула, когда он осведомился: — Вы хотели что-то спросить у меня, не так ли?