Предпоследнее испытание

Время давно перевалило за полночь, но Крисании отчего-то не спалось. Это было плохо. День завтра предстоял ответственный, да что там, самый важный в ее жизни, от которого зависела судьба не только жрицы, но и вообще всех людей, и требовалось как следует набраться сил, вот только сон совершенно некстати сбежал. Пытаясь поудобнее устроиться на слишком тесной и жесткой постели, Крисания укладывалась и так, и эдак. Переворачивала узкую, больше похожую на блин, подушку прохладной стороной, то накрывалась, то сбрасывала немилосердно колющееся одеяло… все было бесполезно. Тяжело вздохнув, жрица села на протестующе скрипнувшей кровати, потерла лицо. После долгой тряски в седле болела каждая жилка, голова казалась тяжелой, в глаза словно насыпали песка. Немилосердно ноющее тело буквально умоляло о горячей ванне, но в глубине души Крисания знала — дело вовсе не в банальной усталости, за долгие годы службы в храме жрице доводилось выматываться посильнее, поэтому сейчас ни исходящая паром бадья, ни теплое молоко с медом не помогут ей уснуть. Единственное, что способно было дать возможность обрести утраченное душевное равновесие, ответ на вопрос — правильно ли она поступает? «Я ведь уже все решила!». У Крисании вырвался еще один вздох. Да, несомненно, жрица давно сделала выбор. Еще в тот момент, когда вообще согласилась идти вместе с Рейстлином, толком не представляя, что и зачем он хочет сделать. По мере их пути уверенность жрицы росла, но извечные сомнения невидимыми мошками продолжали кружить вокруг и в отличие от настоящих, их не удавалось прогнать, просто взмахнув рукой. «Я верю Рейстлину. Я люблю его. Он не обманет и не предаст меня». Очень хотелось опуститься на колени и взмолиться Паладайну, попросить дать знак, указать верный путь, но за последние недели пути жрица разуверилась в богах. Вместо этого Крисания сжала кулаки и принялась мерить комнату шагами, мысленно споря сама с собой. Любой в их стране знал — открытие Врат опасно. Распахнуть их означало принести в мир тьму, позволить погибнуть всему живому. Едва ли не с рождения впитав эти постулаты, даже стоя на пороге Врат, жрица не могла до конца осознать, что собирается перешагнуть запретную грань. И пусть их цели были светлыми и благородными, пусть Рейстлин обещал, что не позволит Такхизис вырваться, напротив, сделает все, дабы укрепить ее тюрьму еще сильнее, на сердце было неспокойно. Даже находясь взаперти, темная богиня не оставляла попыток склонить Рейстлина на свою сторону. Проникала в сны, дурманила помыслы, отравляла каждый его взгляд. Конечно, сейчас маг успешно противостоял всем атакам, но хватит ли его сил, когда они оба окажутся во власти Такхизис? Не окончится ли эта дорога тупиком? Вздохнув в третий раз, Крисания набросила халат и решительно шагнула к двери. Пусть спутники пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по комнатам еще несколько часов назад, вряд ли Рейстлин разозлится за излишне поздний визит. В конце концов, он сам разрешил жрице задавать любые вопросы, завтра же для них окажется слишком поздно. Прокравшись по коридору на цыпочках, Крисания осторожно прислушалась. К ее удивлению, из-за ветхой двери донесся шум. Несмотря на поздний час, Рейстлин был не один и с кем-то разговаривал. Даже нет, ожесточенно спорил. — Она не нужна мне! Любимая? Игрушка. Ключ. Средство достижения цели! Взвинченный, непривычно злой голос Рейстлина больно ударил по ушам. Крисания привыкла к тому, что обычно мужчина говорил по-другому. Более мягко, плавно, тихо. Вынужденный беречь больное горло, он никогда не кричал, и его речь напоминала то мурлыканье кота, то шелест листьев под ногами. — Ты пытаешься внушить это мне или себе? А вот бархатный голос с вкрадчивыми, излишне-приторными, практически медовыми интонациями жрица узнала сразу. «Такхизис» Руки невольно сжались в кулаки. В это мгновение Крисания досадовала и на Карамона, ушедшего ночевать на сеновал, чтобы не тесниться в крохотной комнатушке и не досаждать брату своим храпом, и на себя, не догадавшуюся, что темная богиня не упустит последней возможности разрушить их планы. — Я твердо отдаю отчет своим поступкам. Можешь говорить, что угодно, мне плевать. Больше ты не сумеешь меня одурачить, — жестко отрезал Рейстлин. — И не собиралась, — бархатно рассмеялась богиня. — Мой милый мальчик, игры в любовь не терпят ошибок. Называй ее как хочешь, но маленькая жрица крепко вошла в твое сердце. Вот увидишь, завтра ты не сумеешь ее отпустить. Даже если будет нужно — просто не сможешь. «О чем они говорят?». Еще мгновение назад Крисания намеревалась ворваться в комнату, но сейчас ноги словно примерзли к полу, внутри разлился холод. Откуда-то пришло осознание — ей нельзя слышать этот разговор. Не предназначенный для чужих ушей, он сломает все то, что так сложно и больно выстраивалось на протяжении нескольких месяцев. — Тешься иллюзиями, пока можешь, — фыркнул Рейстлин. — Неужели тебе совсем не будет ее жаль? Такая красивая, юная, пылкая… Так беззаветно преданная и так отчаянно влюбленная… — Такхизих говорила, а Крисании представилась ядовитая змея, с каждой фразой обвивающая мага новым кольцом. — Ты ведь так завидовал брату… С такой женой все станут завидовать тебе. Ты обретешь дом. Семью. Детей. Разве тебя не манит эта картина? Разве не хочется ощутить жар объятий и сладость ее губ? Там, за заветной дверцей, куда ты так глупо стремишься, будут только холод и пепел. — Разве кто-то жалеет дерево, которое приходится срубить, чтобы перебраться через реку? Или животное, подстреленное на охоте ради пропитания? — сухо, даже с какой-то ленцой отозвался мужчина. — Не скрою, игра была приятной, но цели слишком несопоставимы, чтобы сравнивать их всерьез. Одна коротенькая жизнь с человеческой женщиной несопоставима с вечностью в роли бога. Кровь отлила от лица. Жрица с трудом удержалась от соблазна ущипнуть себя, убедится, что не лежит в постели и происходящее ей не мерещится. Собственно, она не хотела верить и теперь. Несмотря на то, что все было очевидно еще с первой фразы, девушка упрямо продолжала цепляться за зыбкие иллюзии, не замечая, что, по сути, собирает уже разлетевшиеся осколки окровавленными руками. Разжать же ладони никак не удавалось. И немудрено, ведь так соблазнительно было думать, что Рейстлин врал не ей, а Такхизис. Нарочно сбивал богиню с толку, придерживался какого-то хитрого плана. «Вот только какого?». — Что ж, пусть будет так. Посмотрим, не окажется ли выбранная ноша слишком тяжела, — Такхизис вновь рассмеялась, после чего по коридору словно пронесся легкий сквозняк, и дверь в комнату мага распахнулась. Крисания не произнесла ни слова, кажется, даже не дышала, но Рейстлин все равно обернулся. Резко, стремительно, вглядываясь в лицо и ловя взгляд жрицы, пока та не успела отвести его. Он всегда так делал, когда пытался прочесть ее эмоции, но сейчас Крисания и сама не знала, что именно чувствовала. Почва словно ушла из-под ног, боль разрывала грудную клетку изнутри, сердце истекало кровью. Гадкие, отвратительные слова набатом продолжали звучать в ушах, вынуждая душу корчиться в муках. «Я ведь доверилась тебе. Ради тебя я бросила храм, отреклась от бога, отреклась от всего, во что верила и любила. Неужели это все было игрой и во всех твоих словах не были ни капли искренности?». Перед глазами вереницей пронеслись воспоминания. Вот она, спрятавшись в зарослях, оплакивает разрушенный город Света, а Рейстлин утешает ее. А вот собирают травы, а потом, поддавшись порыву, весело гоняются друг за другом, а потом долго-долго лежат во вкусно пахнущем стогу. Между ними ведь было столько самых разных минут. Мгновений откровенности, когда Рейстлин рассказывал о своем детстве и погибшей матери. Мгновений страсти, когда он впервые заставил ее почувствовать себя желанной, ощутить себя не только жрицей, но и женщиной. Нет, все это не могло быть ложью. Невозможно так искусно врать, невозможно постоянно носить маску. Пусть глупо, но Крисании проще было умереть, чем признать, что она могла настолько ошибиться. — Ты что-нибудь скажешь? Рейстлин не выдержал первым. Его голос прозвучал глухо, лицо превратилось в восковую маску. — А я могу что-то добавить? — голос Крисании дрогнул, постыдно сорвавшись. — Ты же не лгал? Все сказанное — правда? — Правда, — Рейстлин кивнул. Он смотрел, не моргая, и золотистые, напоминающие песочные часы зрачки казались лезвиями кинжалов. Выдерживать такой его взгляд было почти физически больно, Крисания знала, что в эту минуту маг видит и прошлое, и будущее, но все равно не отводила глаз. — Теперь ты уйдешь? — таким же отстраненным тоном поинтересовался мужчина. Он не спрашивал. Вопросительные нотки едва угадывались в его голосе, звучали дежурно, обыденно. Рейстлин ждал, что жрица непременно так и сделает. Наверняка представлял, как она развернется и стремительно выйдет из комнаты, громко хлопнув дверью. И точно также Крисания знала, что маг лишь посмотрит ей вслед. Не окликнет, не сделает ни малейшей попытки остановить, только сердце окончательно заледенеет. Потому она действительно шагнула, но не к двери, а к нему. Поднявшись на цыпочки, обняла за шею и прильнула к губам. Рейстлин ошеломленно замер. Отчасти — из-за того, что жрица никогда не целовала его сама, отчасти — потому что меньше всего ожидал, что ее первый поцелуй будет именно таким. Растревоженные Такхизис чувства продолжали бурлить внутри. Следовало признать, темная богиня в очередной раз продемонстрировала собственное коварство, обведя его вокруг пальца. Мужчина ведь был уверен, что раскусил ее игру и сумел отразить атаку, но как оказалось, предназначался удар вовсе не ему. План Такхизис оказался чудесен в своей простоте и элегантности. Маг часами напролёт перебирал артефакты, повторял заклинания, готовясь к той прорве тварей, что возжелают их крови, стоит переступить порог. Вот только вместо того, чтобы тратить время и силы на многочисленные ловушки и преграды в своей вотчине, богиня решила не дать ему туда дойти. Без Крисании же все старания Рейстлина заранее были обречены на поражение, лишь светлая магия служила ключом. Узнав, что всё это время его любовь была тщательно продуманным спектаклем, жрице полагалось сию минуту оставить лжеца и предателя, но та, руководствуясь какой-то непостижимой женской логикой, не пожелала уходить. И вопрос «Почему» терзал Рейстлина с необъяснимой силой. Отвечая Такхизис, маг не кривил душой. Проводить время с Крисанией в самом деле было приятно. Её присутствие будоражило, завлекало, будило внутри совершенное новые чувства. Но жажда обладания женщиной не могла сравниться с жаждой получить силу. Могущество и власть влекли его куда сильнее, лишь они способны были исцелить старые раны, помочь забыться и начать всё с чистого листа. А любовь же… Став Богом, маг получит и её, перепишет свою жизнь заново. И в этой, яркой, сочной, наполненной красками и возможностями вселенной будет сколько угодно жриц, так что глупо терять голову из-за первой подвернувшейся под руку. Но её губы пахли вишней. Тонкая, невыносимо хрупкая и вместе с тем, обладающая стальной силой воли, в неизменных белых одеждах, Крисания напоминала ему вишневое деревце. Похожее росло в их саду, когда Рейстлин был ещё ребёнком. Весной мама постоянно открывала окна нараспашку, позволяя вишневому аромату просачиваться в комнаты и заполнять каждый уголок. Этот запах, запах и вкус сочных, брызжущих соком ягод с того времени ассоциации у мага с чем-то уютным и беззаботным, ужасно родным. И оторваться от сладких губ, не позволять себе увлечься с каждым разом становилось всё сложнее. По щекам жрицы текли слезы, и у этого поцелуя был горький привкус. Она стояла на цыпочках, отчаянно хватаясь за его шею, дрожащая и испуганная, а ее сердце стучало так громко, что Рейстлин чувствовал, как оно колотится о его грудь. «Жалеет? Неужели после всего Крисания продолжает испытывать сострадание?». Мысль болезненно кольнула. Долгие годы терзаемый неизлечимым недугом, маг так и не сумел привыкнуть к чужой жалости. Напротив, брошенные на него взгляды лишь злили Рейстлина, заставляли еще острее осознавать свою ущербность. И по-хорошему, следовало бы подыграть, сказать так отчаянно льнущей к нему Крисании то, что она жаждет услышать, только вот проиграть второй раз было унизительно. — Зачем? Стоило коснуться талии жрицы, как она рвано вздохнула, подалась вперед, но вместо того, чтобы прижать Крисанию к себе, Рейстлин напротив, увеличил дистанцию. — Зачем ты это делаешь? — Разве это не очевидно? — вопрос нисколько не удивил жрицу. Глаза девушки блестели от слез, в груди продолжало жечь, но ее улыбка оказалась светлой и теплой. — Затем, что я люблю тебя. «И затем, что тьма слишком крепко оплела тебя своими сетями, слишком сильно тянет вниз и зовет за собой. И раз у тебя нет ничего, что помогло бы остаться здесь, твоим якорем буду я. Ты должен знать, что вернешься ко мне». Рейстлин едва уловимо вздрогнул, на виске забилась голубая жилка. Должно быть, сейчас ему казалось, что он стоит посреди болота, где один неверный шаг окажется роковым, позволит трясине поглотить с головой. Крисания прекрасно понимала его чувства, потому что и сама испытала что-то подобное. Разве что с одним отличием. — Что бы ты не сказал и не сделал, я все равно хочу быть с тобой. Это мое решение и мой выбор. Ты же по-прежнему волен сделать свой. Жрица не любила врать, в храме всегда повторяли, что лишь правда поможет открыть сердца людей, но сейчас осознанно позволила себе обман. Это даже была не ложь, скорее, игра в слова, иллюзия свободы, к чему частенько прибегал сам Рейстлин. Ведь по-настоящему никакого выбора у мага не было. Крисания знала, что нужна ему и потому начала стаскивать с мужчины рубашку, не дожидаясь ответа. Почти сразу маг перехватил инициативу. Впившись в ее губы жадным поцелуем, подхватил на руки, устремляясь к постели. Продавленная кровать протестующе заскрипела, в унисон у Крисании вырвался испуганный вздох. Как бы решительно ни была настроена жрица, оказываться в такой ситуации ей еще не доводилось и теперь тело невольно покрылось мурашками. Впрочем, Рейстлин почти сразу сбавил темп. Как и просила Крисания, свой выбор мужчина также сделал. Увы, вряд ли тот, на который рассчитывала наивная жрица. Отрекаться от высшей цели Рейстлин не собирался, но и отказываться от щедро предложенного дара — тоже. Тем более, что все нутро уже пылало. Магу случалось оказываться на длительный срок без воды, и сейчас ощущения были схожими. Лоб покрыла испарина, руки и ноги едва заметно дрожали, сердце гулко бухало в груди. Облизнув пересохшие губы, Рейстлин окинул жрицу горящим темным огнем взглядом, и она напряглась, вся сжалась. Задравшийся халат обнажил крохотные ступни и мужчина вновь выдохнул. Наверное, прозвучало бы странно, но именно они очаровали Рейстлина первее всего, заставив екнуть что-то в душе. Истинная жрица, Крисания всегда одевалась строго. Белое платье под горло, длинные рукава, отсутствие даже крохотного украшения, все в ее облике дышало правильностью и вместе с тем, отчужденностью. Прекрасная ледяная статуя, замерзшая роза — вот слова, которые приходили на ум при описании девушки. Снежная броня дала брешь неожиданно. У Рейстлина подошли к концу травы, облегчающие приступы кашля и Крисания вызвалась составить ему компанию в сборе. Сперва они искали нужные растения, потом, вспомнив детство, устроили догонялки. Не заметив корня, жрица упала, и сбившееся платье открыло ноги до колен. Как галантный возлюбленный, Рейстлин конечно же, пришел на помощь. Бережно ощупал лодыжку, а убедившись, что травм нет, сорвал колосок и принялся щекотать босую стопу. Хотя больше всего хотелось коснуться нежной кожи губами. Мужчина и сам не знал, откуда взялось непонятное желание. Крисания смеялась и взвизгивала, пыталась вырваться, но он не отпускал. Смотрел на узенькую стопу, крохотные пальчики с розовыми ноготками и представлял, как ласкает их, и возгласы жрицы становятся все более протяжными, хриплыми. Тогда Рейстлин не решился даже притронуться к ногам Крисании, а злополучный колосок смял в кулаке, но с того момента то и дело косился на ее ступни. Жадно ловил каждые мгновения, когда Крисания двигалась и ткань открывала больше позволенного. Зато сейчас его больше ничего не сдерживало. Жрица зря боялась, Рейстлин не собирался спешить, набрасываясь на девушку, напротив, желал насладиться каждым мгновением этой ночи. Это в пустыне измождённый жаждой путник опрокидывает на себя весь кувшин. Фыркает, давится, кашляет, но все равно лихорадочно пьет, не в силах остановится даже на миг. В планы мага же входило насладиться каждым глотком, в полной мере ощутить всю сладость и кристальную прохладу ледяной воды. Когда маг опустился перед ней на колени, брови Крисании поползли вверх. Еще сильнее она удивилась, когда Рейстлин коснулся ее ноги и потянул на себя. Длинные и тонкие пальцы погладили кожу. Медленно, сантиметр за сантиметром, повторяя щиколотку, ребра стопы. Очередное прикосновение пощекотало пятку. На саму жрицу мужчина не смотрел, изучение ступни поглотило его с головой. Ощущение было такое, что в руки Рейстлину попал какой-то редкий, очень ценный артефакт и теперь он никак не мог насмотреться им. Желал непременно запомнить, впитать в себя каждую грань, осознать его реальность. Вторую ногу маг изучал с той же вдумчивой скрупулезностью. Легкие прикосновения были то щекочущими, то неожиданно обжигающими и Крисания сидела, едва дыша, слишком огорошенная новыми ощущениями. И ведь казалось бы, Рейстлин не делал ничего такого, лишь ласково поглаживал ступню, но прикосновения все равно ощущались запретными, порочными, вынуждая щеки пылать огнем и посылая по телу сладкие судороги. Когда мужчина легко поцеловал ступню, Крисании пришлось закусить губу, сдерживая стон. Правда, через мгновение он все равно прорвался, когда Рейстлин провел по чувствительной коже языком. Лизнул пятку, вобрал в рот каждый пальчик, увлеченно пососал. — Рейст… — М? Стоило магу поднять голову, как жрица почти сразу угодила в плен его взгляда. Сейчас глаза Рейстлина казались ярко-ярко золотистыми, почти звериными, подрагивающие ноздри еще сильнее усиливали сходство с хищником. Свое занятие мужчина так и не прекратил. Теперь он проходился по ноге массирующими движениями, мягко разминая, пуская искры по всему телу. Больше всего их почему-то было в животе. Глядя, как его пальцы стекают по коже, Крисания поймала себя на мысли, что желает ощутить еще больше прикосновений. Желает, чтобы Рейстлин точно также коснулся шеи, живота, набухшей груди… Сидевший внутри страх змейкой уполз куда-то далеко-далеко, будто его и не было вовсе. Зато на освободившееся место хлынула страсть. Жрице и раньше нравились ласки мужчины, но так остро и ярко они не чувствовались еще никогда. — Надеюсь, ты не собираешься сбежать? Потому что теперь я не отпущу тебя, — медленно поднимаясь и нависая над ней, мурлыкнул Рейстлин. — Даже жаль, что этой ночи осталось так мало. Крисания сама подалась вперед, нетерпеливо повела плечами. В комнате царил полумрак, стоящая на столе свеча почти догорела, поэтому жрицу не страшило обнажение. Но, вопреки собственным словам, маг все никак не желал спешить. Его движения сделались еще более тягучими, даже неловкими. Когда Рейстлин дотронулся до пояса, жрице померещилось, будто он готов отдернуть руку. Узелок был завязан небрежно, но маг развязывал его долго, не то опасаясь, что Крисания остановит его, не то наслаждаясь процессом. Понять что-то по лицу Рейстлина было сложно. Взгляд мужчина опустил вниз, уголки губ неуловимо подрагивали, на лбу выступила испарина. — Значит, нужно насладиться каждой минутой, — ободряюще шепнула Крисания. — Верно, — согласится маг. Пропустив развязанный пояс между пальцами, позволил ему стечь на пол, после чего развел полы халата. Ночная рубашка у жрицы была старенькой, из обычного батиста, но Рейстлин все равно прерывисто вздохнул, окинул ее восхищенным взглядом. С халатом он управился быстрее. Потянув ткань с плеч, освободил одну руку, потом вторую и издал довольное мурлыкание. — Ты одуряюще пахнешь, — наклоняясь и целуя ее в шею, глухо признался Рейстлин. — Так сладко. Так пьяняще. Невозможно удержаться. Запустив пальцы в волосы, маг сгреб пряди в горсть, заставляя жрицу запрокинуть голову. Словно в самом деле пытаясь надышаться, уткнулся носом в макушку, исступленно вздрогнул. — Почему-то, когда я целую тебя, все время чувствую вишню. Легко коснувшись спины мужчины, Крисания ощутила, как сильно напряжено его тело. — Жаль, что вишня цветет лишь весной. Следующий поцелуй пришелся в чувствительное место за ухом. Прикусив мочку зубами, маг почти сразу лизнул укус. Очертил языком контур ушка. Руки мужчины же тем временем принялись исследовать ее тело. Вдумчиво, дотошно, всесторонне. Как Крисании и хотелось, Рейстлин не позволял себе пропустить ни единого уголка. От прикосновений плавилась кожа. Очередные стоны рвались из груди, когда пальцы мага скользили по губам, по шее, лаская впадинку между ключиц. Ночная рубашка давно уже превратилась в мешающую тряпку. Тяжело дыша, Рейстлин комкал в ладонях белую ткань, все выше задирал подол, одна бретелька сама слетела с плеча, еще больше обнажив грудь. — Я могу всегда быть рядом. Целый год. Годы, — хрипло выдохнула Крисания. — Только позволь. Не прогоняй меня. Останься со мной. Тихий шепот жрицы обволакивал. Проникал в самую суть, заставлял трепетать потаенные струны души. И так соблазнительно было поддаться. «А может, действительно остаться?». На какое-то мгновение Рейстлин малодушно задумался о том, чтобы отступить от своего плана. В самом деле, зачем кому-то что-то доказывать? Он и без того уже величайший маг, герой войны, один из наиболее выдающихся людей. Вновь ввязываться в очередной, безумно сложный, практически безнадёжный бой… Заставлять терзаемое болезнью тело идти вперед, терпеть боль, слабость… Никто не осудит, если он повернет назад. Карамон вовсе будет на седьмом небе, если брат вернётся с ним в Утеху. Купить дом, жениться на Крисании, обучать магии подаренных ею детей… Словно догадавшись, как близко он к тому, чтобы согласится, жрица маняще улыбнулась, протянула руку, пропуская сквозь пальцы пряди волос. И Рейстлин, будто бродячий, оголодавший по человеческому теплу, кот, подался навстречу, выпрашивая ласку. Стоило мужчине осознать, насколько глупо и унизительно выглядит при этом, как он глухо выдохнул. Стиснул челюсти, чтобы через мгновение опрокинуть Крисанию на постель. Уже не робко, больше не заботясь о реакции жрицы, впился жадным поцелуем в дрогнувшие губы, принялся целовать и ласкать ее так, как хотелось самому. Щелкнув пальцами, заставил в воздухе вспыхнуть десяток огненных шагов. Они светлячками разлетелись по комнате, один завис прямо над головой Рейстлина, отбрасывая тени на его лицо и разбрызгивая блики на тело Крисании. Сдернув ночную рубашку с плеч девушки, маг окинул внимательным взглядом открывшуюся картину — небольшую грудь с вершинами-вишенками, белоснежную, похожую на лепестки и такую же бархатистую на ощупь кожу. Очередной щелчок пальцев и шею жрицы обхватил сотканный из серой дымки ошейник. Не туго, но вполне достаточно для того, чтобы Крисания ощутила удавку, и в ее глазах отразился испуг. По губам Рейстлина же скользнула хищная, довольная улыбка. Так — было правильно. Пусть Крисания сама пришла в его постель, но все последующее — во власти мага. Он не просит, берет то, что желает. И распятая под его телом жрица — не слабость, а игрушка, к которой Рейстлин, наконец, снизошел. «Ничто больше не имеет надо мной власти. Ничто и никто!». Маг поцеловал Крисанию жестко, властно заставляя раскрыть губы и принимаясь изучать ее рот языком. Бесцеремонно, беззастенчиво, бесстыже. Жрица издала тихий всхлип, заерзала, желая не то оттолкнуть его, не то сорвать ошейник, вот только Рейстлин не стал ждать. Перехватив тонкие запястья, зафиксировал над головой, приковывая к изголовью кровати созданными наручниками. Эта картина неожиданно понравилась магу еще больше. Зрелище распятой, подчиненной, находящейся в его полной власти Крисании оказалось не просто завораживающим. Дурманящим. Распаляющим. Возбуждающим. Последние оковы, сдерживающие его собственное желание, рассыпались в прах. Пухлые губы, шея с полоской ошейника, ложбинка груди… Ямка пупка, линия бедер, голень… Рейстлин поцеловал везде, испробовал на вкус. Крисании казалось, что она горит в огне. Вытянувшись дрожащей струной, она снова и снова ловила губами воздух. Жар прокатывался сладкими судорогами по телу, кровь раскаленной лавой бежала по венам. Неподвижность напугала ее лишь в первый момент. Честно признать, в те несколько ударов бешено колотящегося сердца Крисания успела пожалеть о своем порыве, даже задумалась о том, чтобы позвать на помощь. К счастью, довольно быстро пришло озарение, что за пугающей властностью Рейстлина скрывается страх и даже сейчас мужчина опасается, что отдаст слишком много, слишком сильно распахнет собственное сердце. И, опасаясь повторения неоднократно наступавшей боли, делает вид, будто не испытывает ничего вовсе. Плохая, совершенно не работающая стратегия. Вот только ее глупый маг отчего-то считал иначе и, раз для Рейстлина жизненно важно было сохранить контроль, Крисании ничего не стоило ему подыграть, ведь когда по-настоящему любишь — не страшно отдать излишне много. Тем более, что «игра» в какой-то момент увлекла и ее. Поцелуи мага вязью покрывали ключицу, ложбинку груди, сползли на живот. Каждый — как ожог, клеймо Рейстлина, оставляющий обугленный след на чувствительной коже, впечатывающий в самое сердце. Языком и пальцами он рисовал на ней символы страсти, и жрица захлебывалась всхлипами, пытаясь удержаться на грани. Пружина же внутри раскручивался все сильнее, жар внутри нарастал, становился все более нестерпимым. Крисания ерзала на постели, всхлипывала, вжималась в мужчину. Невозможность коснуться Рейстлина сводила с ума. Плохо понимая, что делает, жрица вновь и вновь тянулась к нему навстречу, тонко ахала от боли в руках. Боль, впрочем, была несильной и лишь подчеркивала, оттеняла сладость всего остального. А еще Крисания видела, что ее беспомощность нравится Рейстлину. Хищно сверкая глазами, маг словно нарочно еще сильнее дразнил ее, вынуждал острее ощутить собственную уязвимость. То принимался за совсем порочные, откровенные ласки, то скользил пальцами по ошейнику, затягивая его и не давая дышать. Удивительно, но даже шанс задохнуться не пугал Крисанию. Именно Рейстлин был ее воздухом. И, сгорая от копящегося внутри напряжения или тщетно пытаясь сделать хоть вдох, она чувствовала себя одинаково счастливой. — Моя. Горячее дыхание обожгло кожу, хриплый голос безо всяких заклинаний рождал внутри желание подчиняться, служить, выполнить любую прихоть. И когда Рейстлин сорвал с нее сбившуюся в ком рубашку, властно коснулся бедер, жрица беспрекословно подчинилась, позволяя развести себе колени. Проникновение было резким. Низ живота пронзило болью, но маг что-то шепнул и она тут же исчезла, сменилась тягучим и пряным наслаждением. Кровь кипела, гулким эхом билась в висках, каждая клеточка тела Крисании пульсировала от бурлящего внутри огня. Втягивая воздух, жрица кусала губы, чтобы не стонать совсем уж порочно, но ее молчание не устраивало Рейстлина. — Скажи, что ты моя, — потребовал он, проводя рукой по ее животу, уверенно скользя ниже. Дерзкая и вместе с нем безумно сладкая ласка окончательно лишила Крисанию разума. Ощущения накатывали потоками лавы, выжигая остатки стыда и когда-то казалось, вбитых намертво правил приличий. Горячая страсть растекалась внутри, выгибала тело, хриплыми стонами рвалась из горла. — Я твоя, — послушно выдохнула жрица. Девушке казалось, будто она находится посреди бурлящей реки. Сильный, неудержимый поток нес Крисанию куда-то вперед, кружил голову, лишал воздуха.Тугие толчки внутри ее тела, ласкающие руки и губы, горячая кожа… Все сплелось и смешалось, толкая не то ввысь, не то в бездну. Собственно, сейчас жрица не испугалась бы даже последнего. Скажи ей кто, что Крисания совершает страшный грех и будет вечно гореть в огне, расплачиваясь за слабость плоти, девушка все равно бы не раскаялась. Эта ночь, близость Рейста, даримое им удовольствие стоило любых мук. Движения Рейстлина стали быстрее, яростнее, он все больше вбивался в ее лоно, и Крисания также выгнулась навстречу, пытаясь стать еще ближе, хотя казалось, их тела и без того буквально вросли друг друга. Склеились, связались так, что непонятно, как станут распутываться после…. Еще один толчок, очередная жаркая вода и жрицу словно подбросило вверх, к звездам. В какой момент исчезли наручники, жрица даже не заметила. Как не заметила и того, что вцепилась в Рейстлина, царапая ноготками его обнаженную спину. Тело сотрясла дрожь, под закрытыми веками вспыхнуло ослепительно яркое солнце и на какой-то момент сознание словно выключилось, выбросив душу из тела. Обратно она возвращалась медленно. Дыхание успокаивалось, становилось размеренным и ровным, кровь больше не напоминала огненную реку. Разве что тело, помня отголоски пережитого удовольствия, продолжало едва уловимо дрожать. Рейстлин также дышал тяжело. Положив голову мужчине на плечо, а ладонь — на грудь, Крисания чувствовала, как быстро стучит его сердце и как вздымается грудная клетка. Видимо, еще не вполне осознавая реальность, маг второй рукой перебирал волосы девушки, рассредоточенный взгляд был устремлен на плавающие в воздухе огненные шаги. — Все в порядке? Пригревшись, жрица уже начала засыпать, когда вопрос Рейстлина вырвал ее из блаженной неги. Вопреки внешнему виду, голос мага прозвучал собранно и твердо. –М-м-м? — разлепив ресницы, сонно мурлыкнула Крисания. — Как ты себя чувствуешь? — послушно повторил маг. — Тебе… все понравилось? Рейстлин явно изо всех сил старался удержать на лице маску невозмутимости, вот только расширенные зрачки выдали, каких трудов магу стоил вопрос. Определенно, как бы ему не хотелось выглядеть умелым и опытным любовником в глазах своей спутницы, сейчас наружу выглянул робкий и запуганный юноша, которого постоянно обижали в родной деревне. Сердце Крисании пропустило один удар. Жрица внезапно сообразила, что последствий у этой ночи окажется куда больше, чем можно предположить на первый взгляд. Движимая любовью и состраданием, девушка хотела отдать Рейстлину всю себя, не требуя ничего взамен, но вместе с тем, заполучила в свои руки уникальный инструмент воздействия на мужчину. Почти не выказывая волнения, маг терпеливо ждал ее ответа, и только от жрицы зависело, каким он будет. Вздумай Крисания растоптать Рейстлина, заставить его вновь потеряться в сомнениях и страхах — и сейчас ей хватило бы пары резких фраз. Кто знает, возможно, провал на любовном фронте даже заставил бы мага отказаться от идеи сразится с Такхизис. Один страх ведь неизменно притягивает другой, опасения множатся, зеркалятся, наслаиваются, подобно липкой паутине оплетают тело и разум. А тот, кто не нашел гармонии в себе, кто слаб и беспомощен, никогда не откроет Врата. «Одно мое «нет» и угроза миру исчезнет». Приподнявшись на локте, вторую руку Крисания оставила на груди мага, чтобы по ударам сердца сразу понять его реакцию. — Да, — с улыбкой произнесла она. — Все было чудесно. Замечательно. Великолепно. Я не знала, что это бывает так… вдохновляюще. — Лестно слышать, — Рейстлин кивнул, сердце же забилось быстро-быстро. — Люблю тебя, — вновь приникая к нему, шепнула Крисания. — Люблю тебя, — эхом повторил маг. Жрица не знала, действительно ли он говорит то, что думает, но прямо сейчас задумываться и анализировать не хотелось. Главное, сейчас она нежится в самых желанных объятиях в мире, а все остальное вполне подождет до утра.