Скажи, что запомнишь меня Стоящей в милом платье, Любующейся закатом, милый, С красной помадой на губах и румянцем на щеках. Скажи, что мы увидимся снова
Когда Сугуру входит в кабинет пол под его ногами скрипит непривычно громко, а тишина давит на уши непривычно тихо. Он выдыхает, разгоняя от себя любвеобильные пылинки, которых со вчерашнего дня никто не выгуливал. В помещении стоит запах старости, нагретой на солнце бумаги и дерева. Он предпочел не садиться у окна, Сугуру делает пару шагов от двери и падает за первый врезавшийся в бедро стол. Потому что его привычное место занято одной занозой в заднице. Заноза мирно греет затылок на солнышке, сложив темные очки у локтя. Уронит ведь, когда зайдет учитель, разобьет, а потом еще неделю будет ныть, что у него болят глаза. Сугуру хочет забрать аксессуар, бережно спрятав его в одном из карманов, но в этот раз он останавливает самого себя, потому что Сатору заслужил наказания. И если его очки вдребезги разобьются, ударившись о скрипучий пол, то поделом ему. Ночью надо спать, а не читать всякую ерунду, да еще и с кривой рисовкой. Серьезно, Сатору читает полную безвкусицу. Тяжелые удары шагов раздаются в коридоре. Сатору громко зевает, заражая Сугуру, у которого выступают слезы из-за подавляемого рефлекса. Не хочет зевать, потому что Годжо обязательно усмехнется и ляпнет что-то про свою важность и умение искусно манипулировать. Придурок. Гето смотрит на одноклассника, когда тот рукой сметает с парты очки, и они хрустят, ударившись. Сценарий, который повторялся уже сотни раз. Сугуру даже кажется, что он попал в какой-то из уже пережитых дней из-за до смешного глупой предсказуемости событий. В следующее мгновение сонный, помятый Годжо плюется проклятиями, хмурится и вытягивает средний палец из кулака, выставленного перед лицом. — Да пошел ты, — шипит Сугуру пренебрежительно. Его темные все еще влажные волосы небрежно собраны в пучок, а все потому что кто-то заперся в душевой и не реагировал ни на какие угрозы, пока вдоволь не понежился в теплой водичке. «Урод», — врет Сугуру. Потому что Сатору самое прекрасное происшествие, которое когда-либо случалось в его жизни. Любой бы на месте Гето простил Годжо все грехи за красивые глазки. Вот только Гето тоже с характером и не самым сладким, но и он порой тает от одного взгляда этих чистейших топазов, хоть и не готов признаваться в своей слабости. Годжо и Гето… Сатору и Сугуру… Про таких говорят: «Они сошлись. Волна и камень, стихи и проза, лед и пламень» Но они бы предпочли тактично промолчать о характере своих отношений. Вряд ли это можно как-то описать романтичными высокопарными выражениями. Можно только нецензурными и не слишком тошнотворно слащавыми. Оба ни разу не поднимали эту тему, но день за днем открыто флиртовали, заигрывали друг с другом не стесняясь. «Просто уединитесь уже» — ворчали Секо с Нанами, по очереди сменяя друг друга на посту отвращения к этим двум полу-друзьям, полу-любовникам. Да, что за глупости, ха-ха. Они же не какие-то там… Эти самые. Они просто шутят, юмор у них своеобразный. Так ведь? Приколы, шуточки, у них ведь амплуа двух клоунов, а значит нужно соответствовать, добавив в свои роли щепотку голубизны. Но в неосязаемый миг, кто-то из них двух предпочел обойтись без рецепта и без инструкций, насыпав ту самую щепоточку на глаз. Так щепоточка превратилась в вагон, окрасив их отношения вырвиглазным ультрамарином. Тут и слепой пройдя мимо них невольно задаст риторический вопрос, обращенный к восседающему на Олимпе божеству: «Черт возьми, так вот в какой цвет окрашены моря, океаны и небеса?!» Ведь чисто по приколу все друзья хотя бы разочек целовались тайком во мраке смердящей потом раздевалки. Исключительно ради опыта и прокачки скиллов на будущее. Это абсолютно нормально в их возрасте. Все гетеросексуальные парни так делают. Такова была их гипотеза, они пожали друг другу руки, сойдясь в едином мнении, и напоследок прошептали «Вака Иноуэ невыносимо горяча», отдав дань уважения своей гетеросексуальности. Лед и пламень часто вступают друг с другом в шипяще-бурлящую реакцию. Они славятся своим талантом рождать из воздуха конфликты вселенских масштабов так, что приходится оттаскивать друг от друга за волосы, как разъяренных уличных котов. Им и причины не больно нужны — лед зашипит, как только пламя начнет делить с ним единую систему координат. Это лишь вопрос времени. В этот же раз они едва не подрались на пороге общажной душевой, несколько раз обматерив друг друга, свои кланы и семьи, попутно втягивая в раздутый скандал невинных людей. «Урод», — врет Сатору, поднимая с пола сломанные очки. Вторая пара за год. Потому что обычно Сугуру внимателен, заботлив и не допускает того, чтоб драгоценные голубые глазки оставались без защиты от ультрафиолета продолжительное время. А когда подобное случается Сатору в голове умело перекладывает вину со своих кривых рук на Гето, который вообще сел через ряд от одноклассника, не желая еще сильнее расшатывать свою нервную систему. — Понятно, — тянет учитель Яга, увидев кислые лица своих учеников. — Я собрал вас здесь, чтобы передать одно простейшее поручение. Сатору, в твоих же интересах не отвлекаться и слушать внимательно. — Пф, я не поеду с Сугуру. Пусть сам разбирается, — махнул ладонью, нагло скривив уголок своего рта. — Заодно пообедает. И как Сугуру только мог целовать этот бессовестный рот?.. — Знаешь что, Сатору?! — шипит Гето, сжимая кулаки. — Хорош устраивать Санта-Барбару в моем присутствии, — Яга начинает злиться. — Если я узнаю, что один из вас остался прохлаждаться в общежитии — голова с плеч. Сатору нахмурился сильнее с бросил убийственный взгляд в сторону Сугуру, но опоздал — тот уже давно начал дырявить его тело испепеляющим взглядом. — Соберите свои сопли и выезжайте на задание. Через полчаса за вами заедет машина. Миритесь, если хотите, хотите — переубивайте друг друга, только за пределами техникума. Оба одновременно шикнули, не собираясь идти на компромисс. Ведь каждый из них упрямо настаивал на своей правоте: Сатору был прав, потому что он закрылся в душе, пока Сугуру пускал слюни на подушку, кто знал, что этот сверхразум решит пробудиться раньше обычного; а Сугуру был прав, потому что какого черта Годжо Сатору запирается в общей мужской душевой и слушает безвкусный дабстеп в шесть утра, да еще и так громко?! Они сели в машину с разных входов, будто они гребанные магниты с одинаковыми полюсами и их физически отталкивает друг от друга. Уткнувшись лбами каждый к своему окну, они ехали полтора часа и слушали новости по радио. Гето всегда приводило в восторг это занятие. То, как СМИ изворачивались, пудрили мирным жителям мозги, скрывая от них существование проклятий и прочей нечисти. Он даже завидовал людям, они ведь они не ведали о тех ужасах, с которыми они сталкиваются ежедневно. Бесконечные смерти, бесконечные изгнания, бесконечные поглощения. Простая, беззаботная жизнь, в которой главной проблемой является невыплаченная ипотека, а не чьи-то кишки, гниющие на бетонном полу — предел мечтаний, Эдем, на вход в который повесили титановый замок для магов, безвозмездно, по-рабски охраняющих покой этого уютного местечка. Но все было в порядке, он и своей жизнью был вполне доволен, по двум простым причинам: он не одинок, он не бесполезен. Глаза закрываются, врата в Эдем растворяются под звуки рекламной паузы. Взгляд скользит по салону автомобиля, обволакивая каждую его деталь и наконец останавливается на копне искрящихся в лучах солнца волос. Сугуру смотрит, и вся злость медленно уползает назад в свое ядовитое гнездо. — Чего глаза пузыришь? — бурчит Сатору, не отводя глаз с пейзажа за окном. — Влюбился? — Размечтался. Ты не в моем вкусе. Гето возвращается к запотевшему стеклу, слушает одним ухом радио и знает, что через три, две, одну Годжо вякнет о том, как его достали новости. Потому что Годжо ненавидит слушать что-то, кроме дебильных битов, приправленных примитивными мелодиями. — Вырубите уже это чертово радио, — наконец раздается его раздраженный голос. Сугуру лыбится, потому что как всегда предсказал будущее точнее Нострадамуса. И все оставшееся время они молчат.***
— Что Яга говорил о проклятии? — переборов свою гордость спрашивает Сатору. — Почему бы тебе не начать слушать учителя? Тогда не придется корчить такую рожу, обращаясь ко мне за помощью. Годжо вальяжно проходит вперед к старенькому домику и чешет затылок. — Это еще зачем, когда у меня всегда под боком есть дотошный зануда, — Сугуру проглатывает оскорбление, принимая за комплимент, чтоб проглатывать было не так обидно. — С чем мы имеем дело? — Жители жаловались на сонные параличи, визуальные и слуховые галлюцинации. Думаю, мы имеем дело с проклятием третьего ранга, не выше. Сатору погрузился в себя, а потом ринулся вперед, ногой толкая деревянную дверь. Хрен его знает, о чем он размышляет в такие минуты, какие схемы рисует в своей головушке или же просто притворяется, что умеет мыслить, но каждый раз он действует непредсказуемо. Сугуру настороженно вошел в дом следом и в нос врезался знакомый запах проклятия. Оно было близко, но встретило парней дружелюбно, спрятавшись где-то и разбросав у входа указатели. Поймайте меня, если сможете, чтоб вас. Пока Сугуру осматривался, Годжо скрылся из виду. Да, проклятие слабо, но разделяться в самом начале — крайне глупая затея, ведь они все еще не знают, как именно оно атакует, какими махинациями орудует. — Сатору, — шепчет Гето, найдя друга в соседней комнате, — это проклятие воздействует на подсознание, нам лучше не разделяться. — Хах, испугался? — спросил он, повернувшись лицом. — Не бойся, рядом со мной твоей симпатичной мордашке ничего не угрожает, — самодовольная улыбка на его глупом лице выглядела комично, Сугуру хмыкнул нервозно, оглядывая комнату. Стыдно признаться, но эта дебильная рожа заставляла все нутро трепетать даже в такой напряженной обстановке. Боже, как же это тупо. Они стояли посреди гостиной со старым телевизором, диваном, журнальным столиком и пожелтевшими обоями. — Я чувствую, где он спрятался, — тихо говорит Годжо, — но это ловушка. — Рад, что до тебя дошло это прежде, чем ты полез в чертову кладовку. Сугуру понял это сразу, стоило им зайти за порог. В последнее время чувствовать эту гадость он начал за версту, Гето уверен, что Сатору тоже, вот только, чтоб проанализировать свои ощущения и сделать правильные выводы, у последнего уходило чуть больше времени. — Изгнать его — не проблема, но, боюсь, мы уже висим у него на крючке. Сугуру выходит из комнаты и кивает, чтобы напарник следовал за ним и не застывал на месте. Они вместе исследуют дом, забираются на второй этаж. Годжо прыгает на чужой постели, ломает ручку прикроватной тумбочки и лишь потом успокаивается. — Не кипятись, скажем, что оно сломалось во время битвы со злым духом, — улыбается он спокойно, пока бровь Гето нервно прыгает на лбу. — Тебе настолько тяжело не портить чужое имущество? — Годжо коротко кивает. — Ты невыносим. — Но ты запал на меня, чувак. Нравятся плохие парни? Этот кретин говорит подобное так обыденно, так повседневно, не придавая своим словам особого значения. Выливает на Гето свои бредовые догадки, не пропуская их ни через один фильтр. В обычные дни, это даже кажется милым, но во время задания это может, мягко говоря, выводить из себя. Кто он такой, чтобы разбрасываться подобными заявлениями? Кто он такой, что читает Сугуру, как открытую книгу? Правда, уже не читает, а пересказывает наизусть, потому что зазубривал каждую его строчку задыхаясь свободными вечерами в комнате общежития, в кабинете до начала занятий, в тени вонючей мужской раздевалки после изнурительной тренировки. — Я придушу тебя своими руками, если ты не захлопнешь хлеборезку, Сатору. Правда, я просто скормлю тебя этому проклятию и скажу всем, что это несчастный случай, — Сугуру пускает в ход все свое природное обаяние, околдовывает своей мягкой ямочкой на щеке, вибрациями мелодичного голоса. Гипноз, усыпляющий бдительность. — Это угроза или ты заигрываешь со мной? Если что, милости прошу, Сугуру. Можешь придушить, я не слишком против. Он отключает бесконечность. Сугуру чувствует это мгновенно. Любой бы почувствовал. Неужели опыт не научил еще Сатору не шутить свои глупые шуточки даже на простых заданиях. — Сатору, прекращай. — Заставь, — дерзко лыбится, становясь вплотную к другу. — Боишься, Сугуру? Нет, не боялся, а стоило бы. Их носы соприкасаются, Гето чувствует тепло чужого тела и в сознании всплывают эпизоды прошлых подобных стычек. Острые, жгучие эпизоды, после которых болят опухшие губы и покусанная шея. Они не собираются избивать друг друга поцелуями здесь, они просто немного поконфликтуют, пока проклятие не видит. Сатору гладит острую линию челюсти Сугуру, проводит большим пальцем по щеке, задерживая взгляд на его темных глазах. Знает, что парень млеет от таких ласк, скотина. — Ты жалок, Сатору, — выдыхает Гето, обвивая его шею. — Если все шестиглазые чуваки были такими, как ты, то они слабее новорожденной овечки. — Завали, — шипит шестиглазый чувак, закрывая ему рот своим. Затыкать патлатого зануду чертовски приятно. Самый приятный момент в этом действии — приоткрыть один глаз и увидеть, как черные короткие реснички дрожат и кончики ушей меняют окрас. Нутро начинает разрывать от чувств и мало будет просто назвать это ураганом из бабочек, это смерч, стягивающий все внутренности в воронку. Приходится толкнуть его, прижать спиной к скрипучему старому шкафу, из-за чего волосы Сугуру застревают в выпуклых резных рисунках. Его ладони перемещаются на спину, хаотично сжимая и без того мятую после стирки школьную форму. Они увлекаются друг другом и забывают, что где-то совсем рядом на них охотится кровожадный дух. Проклятая техника Годжо — то, что все это время удерживало проклятие в кладовке. Оно боялось подбираться со спины, нападать первым, потому что мощь этой энергетики пробуждала в нем инстинкт самосохранения. А теперь, когда бесконечность растворилась, для проклятия загорелся зеленый свет, и оно уже мчит на всех парах, подкопив силы для удара. — Это может плохо кончиться, Сатору, — грубо отталкивает напарника от себя, услышав первый сорвавшийся с его уст пошлый стон. Годжо выглядел слегка растерянным, хоть и пытался скрыть это за маской уверенности. Гето начинает догадываться в чем дело — у этого идиота либо села зарядка, либо он посеял концентрацию в этом ожесточенном обмене слюнями. Иными словами, бесконечность накрылась медным тазом. Они влипли, они в заднице. Шестиглазик в смятении. Сугуру хватает его за руку в нужный момент. Интуиция не подвела. Они вместе падают на пол, когда черная субстанция проносится над их головами. Оно выглядело, точно дым, но по текстуре походило на черную летающую слизь. Это не его истинная форма, что усложняло задачу. До самого проклятия еще следовало добраться, однако без бесконечности на это уйдет больше времени. — Сделай уже что-нибудь, — едва дышит Гето, придавив своим телом Годжо к полу. — Что я сейчас могу сделать, придурок? Ты сейчас раздавишь меня нахрен, — шепчет, дергаясь, как пойманный в капкан мышонок. — Я сейчас подвинусь, а ты лезь под кровать, — указывает пальцем, куда следует ползти. — Постарайся придумать, как оживить свой сдохший барьер, пока я отвлекаю его. — Эй, я не хочу оставаться тут в одиночестве, — Сатору выпячивает нижнюю губу, — Сатору будет страшно без Сугуру! Гето закатывает глаза и тихо смеется. И ведь нельзя прибить этого самовлюбленного Сатору Годжо, потому что он нагло заселился в одном из пустующих отсеков сугуровского сердца, замуровал выход и хрена с два теперь выгонишь восвояси. Остается только терпеть, жалеть себя несчастного и мириться с этим назойливым лохматым недоразумением под боком. — Вот черт, я так сильно хотел поцеловаться, — кидает он напоследок и заползает под кровать. — Знаешь, ты так хорошо целуешься, реально по уши втрескался в меня что ли? Сугуру слегка опешил, одарил эту бестолочь задолбавшимся взглядом и поднялся на ноги, когда темная тварь сменила свой курс с севера на юг. Гето призвал на помощь своих проклятых пурпурных бабочек. По отдельности они выглядели чудесно, сказочно, крылья красиво мерцали, лапки горели серебром и все в этом духе, но в стае превращались в сущий кошмар. Гето получил их еще на первом курсе, но все еще учился правильно ими управлять. Они питались чистой проклятой энергией, крепчали и сытыми атаковали разы сильнее, но их туловище было крайне уязвимым, поэтому дохли бабочки довольно быстро. Сугуру выходит из комнаты, держа одну крылатую красавицу на кончике пальца, пока остальные кружили вокруг, защищая от внешних угроз. В доме стало подозрительно тихо и темно. Быть такого не может, что они столкнулись с проклятием особого ранга, но по ощущениям походило на то. Мороз пробежал по коже и бабочки засуетились. Их охватила паника, точно, как и Сугуру. Проклятие начало атаковать, но не того, что шел добровольно в раскрытую пасть хищника, а того, что затаился в спальне, пытаясь настроиться на сражение. Сугуру чувствовал, как черные сгустки текут по коридору, вынюхивая сырые следы проклятой энергии Годжо. Его надо защитить, иначе помрет самой тупой смертью в истории человечества, а ведь они поклялись умирать, как настоящие мужики — сурово, с гордо поднятой головой, без толики страха и точно не от руки друг друга. Последнее слишком непристойно. «Сдержи свою клятву, Сатору» Сугуру бежит назад, коридор кажется стал длиннее, но он успевает добежать до двери. Годжо на месте, вокруг ничего подозрительного. — Сугуру, пригнись! — кричит Сатору, увидев проклятие, тянущее свои длинные костяшки за спиной друга. Но Гето не успевает. Его голову обнимают слизкие руки, в нос, в уши и глаза начинают заползать маленькие нити. Сугуру хрипит и дергается пару секунд, пока бабочки летают вокруг, кусаются, но толку от них оказывается мало. Одним взмахом своего черного плаща проклятие справляется с доброй половиной прекрасных пурпурных фей. Тело парня грубо швыряют куда-то в сторону. Сатору полностью вылезает из укрытия, готовится напасть, но гребанные бабочки сходят с ума, стоило ему выпустить лучик своей энергии. Они атакуют его лицо, кусая до покраснений. — Блять, чертовы комары. Он машет рукой перед лицом, пытается сосредоточиться, но его всеми силами отвлекают летающие дуры. Этим пользуется враг, хватает за шею, позволяя своим черным змейкам ползти по бледному лицу. Глубокий вдох и тьма. Сильнейшие маги облажались.***
В нос бьет горький запах медикаментов, слух режет бесконечное пиканье. Сатору потихоньку разлепляет веки, белый свет начинает раздражать еще сквозь кожу. Он моргает несколько раз, оглядывает палату, в которой лежит и пытается вспомнить, каким образом очутился здесь. Что произошло? Из руки торчит капельница, неприятно щекочущая изнутри иглой при малейшем движении. Сатору уже хочет позвать кого-нибудь из персонала, но дверь сама отворяется, впуская внутрь медсестру. Девушка, совсем еще юная, в коротком халате, белой мини, облегающей ее округлые бедра, пуговицы из последних сил удерживают две части рубашки вместе, но Годжо сквозь тонкую полупрозрачную ткань видит кружевной алый бюстгальтер под цвет пухлых губ. Медсестра улыбается, прядь челки, выбившись из тугого пучка, болтается над глазом. Ее улыбка, как сахарный сироп, мягкие черты лица напоминают кого-то, но мозг отказывается отвечать на нейронные сигналы. Что-то не так. Сатору краснеет, когда она подходит ближе, наклоняется, чтоб убрать капельницу. Он пытается не смотреть, но любопытство одерживает верх. — Сатору, — томно выдыхает девушка и садится на край кровати, — я прибью тебя. Годжо дергается, потому что так его имя умеет произносить только один человек. И это мужчина, а не сексуальная молодая медсестричка в черных чулочках на подвязках. — Простите, я… — Какого хрена происходит и почему я в таком виде? — кричит она, развязывает тугой пучок, неприлично широко расставив ноги. — Сугуру? –Сатору кривит лицо от неожиданности, словно его облили ледяной водой. — Это правда ты? — Нет, твоя мамка. Да, это точно был он. Годжо рассмеялся и коснулся своих щек. Они горят, словно эритроциты под кожей устроили дискотеку. Он быстро вспомнил, что они находились в проклятом доме и проклятие третьего ранга обвело их вокруг пальца, а значит сейчас они находятся под его влиянием. Хреново. — Если это проделки проклятия, то почему тогда я медсестра с пышной грудью, а ты чертов пациент, Сатору?! Парень краснеет пуще прежнего, потому что он понял. Понял, какого черта здесь творится и в чем суть. — Мне откуда знать? Я же не проклятие, хотя на его месте я бы определенно сделал тоже самое, — врет Годжо, притворяясь глупым, намеренно уставившись на декольте своей подружки. — Знаешь, что я думаю по этому поводу? — ладонь Сугуру ложится на красные щеки и сжимает их сильно, заставляя Сатору смотреть своими голубыми окулярами прямо в глаза. — А то, что мы застряли в твоей больной фантазии. Ты же рассказывал мне, что тот сон про медсестру был с Ю Хасабэ, так? — Да. — Тогда почему на ее месте я? Сатору отвел взгляд куда-то назад, разглядывая детализированные декорации этого цирка, и этого было достаточно. — Ладно, поговорим об этом позже. Сейчас нам нужно выбраться отсюда. Сатору поднялся с койки, прошел к двери и вышел в бесконечный коридор с белыми дверями. — В какую бы дверь ты не зашел, ты попадешь назад в эту палату. Я уже пытался найти выход. — Что тогда предлагаешь сделать? — О чем был тот сон? Расскажи, как можно подробнее. Черт, это ужасно смущает. Тот сон действительно был без Ю Хасабэ, но Сатору никогда бы не рассказал лучшему другу, что представлял его в виде пышногрудой медсестры в красном белье. Тем более, никогда бы не признался в том, чем они в этом сне занимались. Однако, в сложившейся ситуации, глупо было бы о чем-то умалчивать. Сатору рассказал, как покрывал поцелуями нежную девичью шею, как осторожно гладил вздымающуюся грудь через одежду, как юная красавица отвечала ласками. Вот только там был не Сугуру, а Ю Хасабэ, разумеется. — Понятно. Блять, мы застряли в твоем влажном сне. Что может быть хуже. Они вновь сели на кровать, пытаясь сообразить, что следует сделать, чтобы вернуться назад в реальность, где с них три шкуры спустит учитель Яга за такую оплошность. — О чем думаешь? — спросил Сугуру. — Когда сон заканчивается, мы пробуждаемся, верно? — Ага. — Значит, нам нужно закончить сон? Тонкие черные брови взлетели вверх. Сугуру настороженно взглянул на Сатору. — Я не буду заниматься с тобой… — В моем сне не было этого, — брезгливо фыркает Годжо. — Я бы в жизни не занялся чем-то грязным с тобой даже в своих фантазиях. Ложь. — Так значит во сне был все же я? Хах, Сатору, ты такой болван, — Гето смеется, нет, он откровенно ржет, истерически, вытирая слезинки с глаз, пока Сатору сжимает в ладонях простыни. — Ладно, с чего начнем? — Помнишь, ты как-то говорил, что дал бы потрогать мне свою грудь, будь ты Вакой Иноуэ? — Да, помню. Трогай, смелее. Сугуру самому приходится схватить его руку и прижать к упругому бюсту. Нерешительный, красный, как помидор парень. Выглядит так невинно, а на словах строит из себя ловеласа. Эта картина и Гето начинает неслабо смущать, он перемещает взгляд на тумбу, рассматривает иллюзию цветов, стакан, медикаменты, все что угодно, только бы не видеть его красивое лицо, горящее от неловкости. — Насладился? — бурчит горячая медсестричка, отпуская мужскую руку. Сатору придвигается ближе, хочет вернуть внимание к себе, но Гето сопротивляется, нервно дергаясь от малейшего колебания воздуха. — Давай будем откровенными друг с другом, — продолжает он серьезно, заправляя прядь черных волос за бордовое ушко. — Мы уже давно перешли черту. Еще в тот день, когда ты предложил попробовать повторить сцену поцелуя из «Человека-паука». — Дерьмо, кажется, я действительно заразился от тебя идиотизмом, — бормочет невнятно Гето, закрывая лицо ладонью. — Я тоже… Эм, испытываю к тебе какие-то странные чувства. Но я не жалею об этом, — Годжо сплетает их пальцы и это выходит интимнее тех поцелуев, что они успели подарить друг другу. — Зато я жалею, — Сатору осторожно гладит друга по спине свободной рукой, но замирает, — потому что ты заноза в заднице, невыносимый высокомерный выск… — Довольно, — бьет друга по спине, которую недавно нежно мял, — я думал, мы будем в признаваться в чувствах, а не оскорблять меня. Сугуру подается вперед, целует в этот раз первым, проводя языком по потрескавшейся нижней губе Годжо. Красная помада пачкает, оставляет печати, отмечает пройденный маршрут на нагой коже. Сатору мычит, мягко гладит ладонями щеки Сугуру, его шею, узкие плечи. Кожа нежная, бархатная, как лепесток розы. Гето внезапно стал таким хрупким и маленьким, это сводит с ума. Сугуру отталкивает парня от себя, смотрит на него, нахмурив брови. Как же сильно он любит настолько грубо обрывать такого рода захватывающие моменты: — Почему мы все еще не вернулись? На чем закончился твой сон? Годжо пытался дышать ровно, размазал кулаком помаду по щеке, пытаясь стереть ее с губ. Он случайно улетел мыслями далеко в космос, отдался своим чувствам, посылая к черту задание, проклятие, ставшее его благословением, и свою долбаную жизнь, как всегда, когда они с Гето остаются вместе. Все теряет значение, кроме него. Годжо опьянен, одурманен и ему тяжело вернуться в реальность. Потому что Сугуру рядом, его Сугуру, но в женском обличии. Он громко сглатывает: — Я не думаю, что это так важно. — Ты же говорил, что сон закончился на поцелуе. — Да, но, — Сатору подмигнул и двусмысленно улыбнулся, — знаешь, в моем сне ты… Был немного настойчивее. — В каком смысле? Просто скажи, что мне сделать, чтоб мы выбрались и прекращай краснеть. — Черт, ты испортил всю романтику, идиот, — злится парень. — В конце сна ты нагло начал лезть под мои штаны, но только тронь меня там и я тебе бошку снесу. — Ого, как мы заговорили, — хмыкает Сугуру, укладывая Сатору на спину и нависая сверху. — Секунду назад ты был готов на все, а что сейчас? — Ничего, — дуется, отвернув голову к подушке. Наволочка холодная, его кожа прекращает плавится, согревая иллюзию шершавой ткани. Кончики длинных черных волосы щекочут, невесомо касаясь лица сверху. — Буду дразнить тебя чаще, у тебя такое милое личико, Са-то-ру, — смеется, чмокая в щеку. Пальцы с длинными ногтями царапают рельефный торс сквозь больничную пижаму, Сатору прекращает дышать, сжимает кулаки, кусает губы, потому что реакция его тела — позор. Сугуру знает все его слабые места, ведь любое место, которого он касается становится слабым по определению, тает, как снежинка на обогревателе. — Расслабься, — горячее дыхание бьет в самое ухо. Это последняя капля. Они резко меняются положением, Сатору сдавливает тонкие запястья над головой Сугуру одной ладонью, а вторую кладет на тонкую талию. Взгляд сосредоточен на клубничных приоткрытых губах. Выражения женского личика выглядит развратно, сметая веником из сознания любые приличные мысли. Колено жмется к промежности и Гето ахает, выпучив глаза. — Что ты чувствуешь? — Отсутствие члена, — вредничает Сугуру, сжимая сильные мужские предплечья, а потом жмурится, когда колено вновь задевает чувствительные точки. — П-прекращай, я чувствую себя неправильно. — Хах, ты такой отвратительный, — Годжо хищно проводит языком по своим губам, оглядывая растерянную девушку под собой. — Может переспим, пока ты женщина? Так, ради эксперимента. Гето сам не понимает, каким образом разбудил демона внутри человека, который секунду назад казался святым, мечась от смущения по постели, как уж. — Катись ты со своими экспериментами, — шепчет тихо Гето, хочет ударить его коленом в пах, чтоб знал свое место, но… Но его утягивают в рай нежным касанием губ под ухом. Запястья освобождают и Сугуру сам тянется к резинке больничных штанов. Сатору садится, упираясь спиной на подушку, позволяет Гето командовать, трогать себя под рубашкой, обводить ногтем каждый сантиметр своей плоти, пока легкие обжигает изнутри нехваткой кислорода. Голова кружится, он блаженно закатывает глаза, сматернувшись неслышно, когда медсестра Сугуру садится на его колени, сквозь одежду задевая бедрами налитый кровью член. — Грязный извращенец, — хихикает Гето, проникая одной рукой под штаны и Годжо этого хватает, чтоб хныкнуть громко, прижав ладонь ко рту. — Спорим ты сейчас кончишь просто от моего взгляда? — Я тебе не педик, чтоб от твоего взляда-а-ах, — стонет он, жмурясь, лишь бы не смотреть в карие глаза, подведенные черной подводкой и тушью. — Я сейчас женщина, Сатору, — язвит Сугуру в самое ухо, щекоча кожу под резинкой штанов, намеренно не переходя ниже. — Поэтому, не стесняйся, это не сильно по-гейски. Румяное лицо расслабляется, хватая ртом раскаленный воздух, и когда между ними устанавливается проклятый зрительный контакт, иллюзия выплевывает парней назад в реальность. Годжо хватается за гудящую голову, но времени на приведение себя в чувства нет. Приходится подняться на ноги резко, превозмогая головокружение, затекшие конечности и впечатления от пережитого. Проклятие, стоящее перед ним, начинает визжать от злости, потратив добрую половину своей энергии на рисование крутой больничной реальности, чтобы пара парней хорошенько в ней развлеклась и вернулась настолько быстро, что за пределами дома еще не село солнце. Действительно, обидно… Годжо чувствует, что одним ударом справился бы с духом самостоятельно, но переводит взгляд в другой конец комнаты, где только начинает пробуждаться Сугуру. — Сугуру, — перекрикивает он вой готовящегося к нападению проклятия, — ты как? — Великолепно, — фыркает родной мужской голосочек. Сатору лыбится глупо, потому что в его голове возник шедевральный план, коих еще не видывал белый свет: — Думаю, тебе следует поглотить эту хренотень. У него весьма интересные таланты. — Ага, чтоб ты эксплуатировал мою проклятую технику в своих больных целях? Сатору, у тебя есть две руки, богатая фантазия, а еще привычка запираться с утра в душе — что тебе еще нужно для счастья?***
Внутренний двор техникума освещал мигающий свет фонаря доисторических времен. — Когда Сугуру отключился, я запустил красным в проклятие, — гордо заявляет Сатору, приукрасив выдуманную на обратном пути в колледж историю и выставив себя настоящим героем. — Серьезно? — спрашивает Яга у Сугуру и тот кивает. — Конечно, учитель, я вот так сложил пальцы, — Годжо целится пистолетиком из пальцев в мужчину, — и пиу-пиу. Жаль, малыш Сугуру в этот момент пускал слюни на паркет. За последнее предложение получает острым локтем под ребра. «Все нормально, можешь врать дальше, но прекращай выставлять меня в таком свете» Они получают два выходных за хорошую работу и вместе уходят в общежитие. Сатору по привычке закидывает руку на чужое плечо, но хозяин этой территории скидывает ладонь, ускоряет шаг, обидевшись. — Что такое? — осторожно спрашивает Годжо. — Ничего, просто ты бесишь меня. — М? — Я понял, ты считаешь, что мы не можем нравится друг другу, раз мы парни, но при этом целуешь меня чуть ли не каждый день. Представляешь какую-то девушку, когда делаешь это? Ох, ты раздражаешь меня, Сатору. Годжо хочет возразить, но давится воздухом, сжимая ладони в кулаки. — Все не так, — тихо произносит он, плетясь где-то позади. — Я никогда не представлял девушек, когда был с тобой. А этот сон. Он просто приснился мне однажды. И то, что я ляпнул тоже… Они молчат, наверное, пару секунд, но над всей окрестностью нависает напряжение. Даже цикады замолкли в ожидании продолжения: — Стой, ты ревнуешь или.? — Заткнись, — говорит Сугуру. — Если это правда так и тебе не противно, то докажи. Мне все еще нужно потренироваться в использовании этого проклятия. Не зря же поглотил. Сатору вновь закидывает руку на плечо и в этот раз никто его не отталкивает. — Хоть сейчас, любимый, — тянет парень и оставляет легкий чмок на чужой щеке, за что снова получает локтем по солнечному сплетению. — Ай, за что в этот раз? — Не называй меня так, — бурчит Гето, — это смущает. Вали в свою комнату, я хочу отдохнуть от тебя. Годжо молча слушается, глупо улыбаясь. — Спокойной ночи, мой сладкий мармеладный медвежонок, — намеренно кривляется Сатору. — И не смей с утра запираться в душе, — Сугуру закатывает глаза, хватаясь за ручку соседней двери. — Ни в коем случае. Буду ждать там тебя. На лице у Гето не осталось эмоций, но средний палец весьма экспрессивно выражает все то, что не было облачено в слова. Двери захлопываются. В этот раз Годжо готов осыпать благодарностями жалких людишек за то, что породили на свет такое гнусное проклятие.