Одурманенные

Какаши лежит на постели навзничь. Образ Изанами плавится перед глазами — блёклый свет ночника обласкивает кожу, марево похоти стоит перед глазами. Хатаке не знает, что лицезреть сексуальнее — её бесконечно длинные стройные ноги, обтянутые полупрозрачной тканью чулок, или то, как она их тягуче снимает. Сейчас Изанами ставит ногу ему на живот, горячей стопой пересчитывая кубики пресса. Давит на грудь. Алые губы искажаются в плотоядной полуулыбке. Угольно-чёрные тени вокруг глаз делают их поистине дьявольскими, околдовывающими. Она точно приворожила Какаши. Иначе объяснить, как его нутро наполняется возбуждением, нежностью, похотью, страстью рядом с девушкой невозможно. Нами давит сильнее и подцепляет длинными красными ногтями кромку чулок, тянет вниз. У Какаши перехватывает дыхание. Полупрозрачная тьма покорно скользит, оголяя нежную светлую кожу. А как не покориться? Нами резко срывает чулок, тут же перекидывая ногу поперёк мужского торса и садится сверху. Целует. Так, как Хатаке никогда прежде не целовали — одновременно настойчиво и нежно, дразняще и глубоко. Она перебирает тонкие мужские губи своими — пухлыми, сочными и тут же запускает влажный горячий язык в чужой рот. Нетерпеливо елозит по паху, там, где член стремительно наливается тяжестью мужского нетерпения. У Какаши кружится голова от привкуса сладкой помады, от близости гибкого жаркого тела, от предвкушения, от запечатленной картинки. Перед глазами вспыхивая калейдоскоп образов — как она облизывает губы кончиком языка, как под скинутым шёлковым халатом расползается смольное кружево нижнего белья. Чулки. Его фетиш, сводящий с ума своей эстетикой, изящностью, картинностью. Пошлостью ассоциаций. Какаши не противится, когда Изанами заводит обе его руки над головой и перевязывает их капроновой тканью, фиксируя у резной спинки кровати. Отрываясь от губ, она очерчивает языком угол челюсти, размашисто лижет шею и прикусывает мочку уха. Нестерпимо нежно посасывает. Знает, как в ответ на ласку кожа мужских рук и спины ощетинивается мурашками. Как подрагивает от напряжения член. — Ты проиграл, — жарко и низко выдыхает она, тут же обводя кончиком языка контур ушной раковины. О чём был спор? Это продолжение того, что начался в баре? Или невыполненный уговор, о котором Какаши, заваленный делами, в очередной раз постыдно забыл? Не важно. Не важно, когда такое наказание настигает его сейчас. Когда воспалённый разум уже придумал план отыгрыша. Но Какаши не торопится менять позиции, вкушая сладкую расплату. Изанами стремится ниже. Оставляет красные борозды ногтей, проводя по бокам Какаши. Снова и снова — сначала нежнее, потом сильнее. Она чередует нажим, глядя в потемневшие глаза. Наслаждается тем, как играют желваки под кожей, как Хатаке шумно выдыхает сквозь сжатые зубы и мечет неистовый свинцовый взгляд. Жмурится и поджимает колени, когда Нами с хищной усмешкой проводит по чувствительной коже подушечками пальцев. — Великий Копирующий ниндзя, Рокудайме Хокаге, джонин с бессчётным количеством миссий боится щекотки, — на каждое слово она рисует незримый узор пальцами по коже. Он не «боится» щекотки. Он её ненавидит. Но член под её промежностью крепнет всё сильнее. Изанами знает, как её мужчине нравится хоть иногда чувствовать себя поверженным, терпеть то, что он не может контролировать. Проживать это, тяжело дыша и сжимая зубы. Какаши это необходимо. И она склоняет голову. Каскад волос обрушивается на рельефный живот, пока Нами размашисто влажно лижет бока, прихватывая кожу губами. Беспощадно клеймит цветастыми пятнами засосов. Какаши срывается на тихий воющий стон, когда ногти параллельно царапают кожу на другой стороне. Он бессильно дрожит, прогибается в пояснице лишь немного — Нами тоже шиноби, и обездвижить его бёдра получается легко. Вереница поцелуев перекидывается на часто вздымающуюся грудь. Под губами бешено колотится сердце. Если рассказать кому-то, что оно есть у бесстрастного и апатичного воина, не поверят. Но Изанами знает, каким Какаши может быть чувствительным, жаждущим. И каким резким, непреклонным и даже жестоким, когда теряет контроль над собой. И в любой роли Изанами его любит. Языком она пересчитывает отчетливые кубики пресса, пальцами обводит старые шрамы. Мужское тело — умопомрачительное, ласкать его — удовольствие такое же, как и принимать ласки. Склоняясь, чтобы поцеловать низ живота, Нами картинно изгибается, ломается в пояснице, повыше поднимая ягодицы. Медленно водя языком из стороны в сторону она поднимает взгляд. Какаши смотрит неотрывно. Он жадно вбирает каждую секунду, запоминает. На лбу сияет россыпь бисеринок пота. Изанами и сама возбуждена до предела. Кружит голову родной одурманивающий запах, безупречное упругое тело, тяжёлый пристальный взгляд. И ожидание, когда она, доведя Какаши до исступления, наконец-то опустится на его член и часто задвигается, заполняя всю комнату их громкими стонами. Между ног разливается жар, клитор болезненно пульсирует, ткань тонкого кружева промокла насквозь. — Изанами… — её имя с мужских губ срывается, словно тот шепчет это в бреду. Голос хриплый и надломленный. Она в ответ смотрит с поддельным интересом, широко гладя член через ткань брюк. Прекрасно знает, чего он так нестерпимо желает, но лишь с нажимом проводит по паху ногтями. Влажной дорожкой поцелуев проходится по косым мышцам живота. Распаляет. — Что, Хокаге-сама? Какаши руководит, командует, направляет, заставляет, ставит перед фактом. Но он никогда не просит. Это и стало поводом для их короткого яростного конфликта пару дней назад — неумение Какаши просить о воплощении желаний, помощи, поступках. Изанами обещала его научить. И ничуть не пожалела, что выждала время. Может ли быть молчание гневным? Нами знает об этом не понаслышке. Губы Какаши белеют от напряжения, когда он сжимает их в тонкую полоску. На контрасте щёки горят алым. Хатаке не раз бывал на допросах, и в этот раз точно сдаваться не собирался. Но Изанами отчаянно не теряла надежды надломить его волю. Рывком она стягивает мужские штаны до колен и садится на кровати. Сама шумно вздыхает — нестерпимое возбуждение тянет до боли. Держать зрительный контакт невыносимо притягательно для них обоих. Нами с нажимом проводит стопой по оголённому паху. Сжимает пальцы и тянет жёсткие волосы. Больно. Кадык Какаши играет под кожей, когда тот тяжело сглатывает и дёргает связанными руками. — Может быть, ты хочешь о чём-то меня попросить? Или всё устраивает? Нами усмехается, проводя кончиками пальцев по налившимся поджатым яйцам. Гладит настойчиво, нажимая сильнее, а затем, на контрасте лишь немного поглаживая. — Приятно, да? — Изанами облизывает ярко-красные губы, размазывая помаду горячим языком. Готова поклясться — Какаши бы всё сейчас отдал за то, чтобы она своим распутным мокрым ртом насаживалась на его член, оставляя яркие алые разводы. Глаза её — тёмные, сощуренные — становятся истинно змеиными. — Красиво? — Изанами красноречиво опускает взгляд лишь для того, чтобы увести Какаши за собой. Девичья стопа скользит по напряжённому члену, и чулок мокнет, собирая белёсые стекающие капли. Зрелище, от которого невозможно оторваться. Но не тогда, когда Какаши готов взвыть от желания. Хатаке с силой разводит руки, капроновая ткань лишь на мгновенье натягивается, а затем звонко трескается. Нами успевает коротко охнуть прежде, чем Какаши опрокидывает её навзничь, подминая под себя. Её запястья теперь стянуты над головой. — Это нечестно! — восклицает Изаначим, с силой дёргая руки. Морщится и шипит, когда нити чакры молнии гудят и искрятся, обжигая кожу короткими ударами тока. С этой техникой она прекрасно знакома. — Сколько раз тебе говорить: прежде, чем вступать в схватку с противником, оцени его возможности, — Какаши рычит, остервенело избавляясь от одежды. Изанами знает, как ему важно вернуть контроль. И как в стократ приятнее это сделать, побыв ведомым. И при том так виртуозно. Трясущими затёкшими пальцами Какаши стягивает её трусы, обжигая тканью кожу. Закидывает девичьи ноги на плечи, обхватывает член у основания и головкой скользит по истекающим смазкой половым губам. — Ну же, Какаши! — Восклицает Нами. — Трахни меня уже наконец-то, — нетерпеливо подкидывает бёдра на встречу и сама нервно поверхностно дышит. Ей казалось, что точка невозврата пройдена. Но затем она ощутила на себе силу Какаши, увидела, как изменился его взгляд, опаляющий яростью и жаждой, почувствовала гладкую крупную головку, и волна возбуждения обрушилась с новой силой. Ощутить его член внутри было необходимостью. — Я не могу больше терпеть, — она ёрзает и хнычет. — Слишком долгая прелюдия, я так сильно тебя хочу. Ну давай же! Вместо ответных слов или действий Какаши усмехается. Он невесомо целует её обнажённую щиколотку, скользит губами выше. Вытягивает ногу вертикально вверх и щекочет дыханием под коленом. Нами запрокидывает голову и выгибается. Здесь она тоже невыносимо боится щекотки, и ногу сводит, когда Какаши скользит по чувствительной зоне языком, носом, губами. Невесомо дует холодным воздухом, и Нами срывается на вскрик. У кромки глаз стоят слёзы. От пульсации внизу живота хочется взвыть. — Нет-нет-нет, — надрывисто шепчет, когда Какаши быстро теребит кожу языком и возбуждающе-щекотное ощущение сменяется нестерпимой горящей болью. — Ну хватит! Пожалуйста! Что есть сил, Нами дёргает ногой, но та не слушается, удерживаемая обеими ладонями. Ток гудит над головой и щиплет запястья, когда Нами дёргается слишком сильно. Она обессиленно выдыхает, ощущая, как слёзы всё-таки скатываются из уголков глаз. Устало прикрывает глаза — закладывает уши, перед глазами мельтешат разноцветные пятна. — Какаши… — Нами облизывает пересохшие губы, вытягиваясь, что есть сил. Он проникает лишь головкой члена, зачарованно глядя, как она скрывается между влажных насыщенно-розовых складок. Ему до одури нравится наблюдать, как заполняет её, растягивает тонкую кожу. Медленно подаётся бёдрами назад и отстраняется совсем немного — белёсая смазка повисает между телами, манит толкнуться вновь. Какаши следует. Он мучает их обоих. Его точка невозврата, когда кровь закипает, пройдена, и сейчас от нестерпимого желания всё словно немеет. Он может терпеть ещё долго. — Какаши, я так хочу, чтобы ты полностью вошёл в меня, — игнорируя боль в руках, Нами всё пытается насадиться, тянется бёдрами вниз, отчаянно бьётся в его руках. — Невыносимо ощущать пустоту. Пожалуйста, трахни меня. Голос дрожащий, желающий. А взгляд… Изанами — раскрытая, подчинённая — смотрит снизу вверх из-под слипшихся от слёз ресниц, неистово прося о большем. Вышибает последние частицы самообладания. Какаши толкается глубоко и часто, шумно дыша сквозь сжатые зубы. Он запрокидывает голову и заходится чередой протяжных стонов. Пах крутит от тяжёлого болезненного возбуждения, кружится голова, перед глазами плывут разноцветные пятна. Какаши резко выходит и рывком разворачивает Нами на живот. Нетерпеливо вздёргивает бёдра и впивается в них всеми десятью пальцами. До боли в фалангах, до красных пятен на девичьей коже. Перед глазами только она — стянутые полупрозрачной фиолетовой чакрой изящные запястья, разметавшиеся длинные волосы, изогнутая спина, пересеченная под лопатками широкой полосой чёрного кружева. Раскрытые округлые ягодицы. Его член, блестящий и влажный, вновь и вновь проскальзывающий в жаркое лоно. Какаши не может оторвать взгляд, приклеивается им к телу, смотрит только вниз и вперёд. Напрочь забывает о том, что вокруг есть что-то ещё. Не верит в это. Сладострастные стоны оглушают. — Я умоляю тебя, пожалуйста, помоги мне кончить. — Она всхлипывает, срываясь на протяжные крики. Изгибается, хотя в такой позе получается едва ли. Какаши повинуется. Опускается, прижимаясь взмокшим раскалённым торсом к её спине. Припадает в затяжных глубоких поцелуях к шее. Гортанно стонет в ухо. Медленно, с нажимом скользит пальцами от горла до низа живота, попутно до сладкой боли и нервного вздоха сжимая окружность груди. Щекотно гладит внутреннюю поверхность бедра. — Ну пожалуйста! — Разлетаются искры, когда Нами дёргает руками. Она стонет от боли, прижимаясь лбом к подушке. Слёзы бесконтрольно стекают по щекам от переполняющих, дробящих ощущений. Череда вскриков, раздирающих горло, разбивается о стены комнаты. Шершавые подушечки пальцев — знающие, умелые, идеальные — ласкают клитор, поглаживая и надавливая всё сильнее. Какаши чувствует, как женский голос охватывает сразу несколько октав, как дрожит от напряжения тело, как мышцы влагалища сокращаются вокруг его члена. Изанами замирает, испуская длинный сладкий вой, когда всё тело рассыпается на сотни искр в оглушающем сладком оргазме. Она тихо всхлипывает и поверхностно дышит, измождённо подрагивая в бёдрах. Какаши с силой давит ей на поясницу, укладывая животом на кровать. Сводит её ноги, и вновь толкается уже сквозь плотно сжатые бёдра в тугое чувствительное лоно. Теперь ощущения ещё ярче, ещё острее. Он сжимает зубы до боли, жмурится, дышит рвано, с садистским удовольствием продлевая заветные секунды, когда мутится сознание от нахлынувших ощущений. Стонет, рычит и толкается хаотично, кончая, кажется, целую вечность. Вытягивается на дрожащих руках и замирает, утопая в экстазе, протяжно изливаясь глубоко внутри. Опадает сверху, вдавливая Изанами в кровать. Влажными ладонями сжимает её плечи и утыкается носом в затылок. — Мне кажется, я никогда так не кончал. Его голос надломлен и глух даже спустя долгие минуты отдыха. Дыхание тяжёлое, как и её. Нет сил рассеять технику, чтобы Нами могла вновь двигать руками. Нет сил даже подумать о том, что ей очень тяжело, когда Какаши вжимает её в матрас. Сил нет, но Хатаке их находит. Какаши поднимает её, отнекивающуюся и уговаривающую полежать ещё немного, с постели за локоть. Взять на руки боится — подкашиваются ноги, крутит от напряжения плечи, горит пресс. Всё-таки никогда тренировки не выматывали его так, как ночи с любимой женщиной. И никогда не было так приятно уставшим принимать душ, как с ней. Разморенная и удовлетворенная Изанами становится мягкой, нежной, заботливой. Они растирают пахучий гель по телам друг друга в унисон. Кожа под пальцами скользкая, гладкая, горячая. Оба смотрят вокруг расслабленно, почти невидяще. Но, задерживая на мгновение взгляд глаза в глаза, чуть улыбаются и льнут, чтобы обняться. Нами закрывает глаза, прижимаясь щекой к его ключице, вбирает тепло. Какаши чувствует, как невесомо пальцы гладят его между лопаток, как острые напряжённые соски упираются в торс. В умиротворяющей неге хочется раствориться — она всегда бережно обволакивает после всплеска ярости и страсти. Они возобновляют телесный контакт едва вернувшись в постель. Какаши крепко сгребает её в объятиях. — Я понял, — говорит Какаши, зарываясь носом в волосы. — Что ты понял? — елейно мурлыкает Нами в ответ, переплетая пальцы с его. — Если я не успеваю утром сварить кофе, можно попросить тебя… — А не смотреть на меня хмуро и недовольно! И уж точно не заливать сбежавшим кофе плиту! И… — Какаши улыбается. Силы наполняют её хрупкое, но выносливое тело, с завидной быстротой. — И если я не успеваю погладить рубашку, можно тоже попросить тебя… — А не идти в мятой, как будто ты не Хокаге, а нерадивый ученик! Это же так просто, Какаши! Попросить о помощи. А я не могу тебе это больше месяца объяснить. — Наверно, ты всё-таки нашла достойные аргументы, — Какаши подавляет зевок. Он уставший и абсолютно удовлетворённый. Хочется поскорее провалиться в сон. — Завтра утром сваришь мне кофе, пожалуйста? — Сварю, — Изанами теснее прижимается к нему спиной. Они обнажены, но сейчас это утрачивает сексуальный подтекст и обретает новое значение. От абсолютного доверия, которое рождается между ними вновь и вновь, сладко щемит в груди. А спокойствие, которое они дарят друг другу, согревая кожу кожей, проникает глубоко в тело и голову, расслабляет, заживляет старые раны, оберегает робкие мечты о будущем. — А когда завтра будет утренний стояк, отсосёшь? — Конечно. Разбужу тебя минетом. И буду очень стараться, раз уж ты попросил! — Изанами хочется рассмеяться от его простоты и прямолинейности. Свою возможность съязвить она упускать не собирается, — это называется позитивным подкреплением новых установок. Хатаке уже не слышит. Он мгновенно проваливается в сон, всё ещё немного улыбаясь. Кажется, непробиваемый барьер, который годами вокруг себя возводил джонин, потихоньку трескается под натиском женской нежности и настойчивости. Какаши открывается перед ней, отважно сбрасывая защиту. К этому ведёт череда незатейливых побед. И громких поражений.