*
Нос истекал кровью из-за скачков давления, когда родной отец орал во всю глотку на свою кровинушку о том, какой он плохой. Мать была в «отрезвителе» под названием спальня. Чанбин получал снова и снова по шее и затылку, на которых минут двадцать назад Чан оставил поцелуй. Подбородок окрасился в красный. Он постепенно терял сознание, пока не решился попытаться убежать на улицу. Он успел. Он увидел как отец схватил нож. Сердце провалилось в пятки, когда мозг сгенерировал последствия, если бы Бин обо что-нибудь споткнулся и упал. Он хотел бы пожить ещё. Ещё раз почувствовать Чана своим телом, ощутить его зубы на своей мочке уха, но он в тупике. Телефон был в кармане. Слава небесная, его никто не отобрал. В мессенджере было шесть сообщений от любимого друга-парня со старой сим-карты. Чанбин знает, что пользуется Чан ей только в том случае, когда телефон отбирают, и он берет старый кнопочный. «Прости меня, я не думал, что твой папа может зайти. Я клянусь, что больше не дотронусь до тебя, прости)» «С тобой всё хорошо? Тебя не избили, как в тот раз?» «Ответь, Чанбини. Меня не били, просто заперли в комнате» «Позвони, как увидишь» «Пожалуйста» «Я люблю тебя» Чанбин не в силах был сдерживать истерику, из-за которой голова начинала болеть ещё сильнее. Щёки намокали от слёз, сердце колотилось и билось о рёбра, как сумасшедшее. Он не знал где он. На улице лето, ночь тёплая. Июль. Они одновременно вспоминают, как первый раз поцеловались: в апреле, на мини-ночёвке у одноклассника. Чан лопнул от переизбытка чувств к своему лучшему другу, который лежал на его груди при совместном просмотре фильма с друзьями. Он поднял чанбинову голову к своей, придерживая затылок другого. Они долго держали зрительный контакт, пытаясь нащупать дно в глазах друг друга. Всё остальное было ни к чему, размытым был весь мир. Так красиво, как в фильме. Чан быстро смыкает расстояние между их губами. Чанбин был готов, он понял, что его чувства удвоились и фейерверками разрывались в голове, в последствии проходили по коже в виде мурашек. Он коснулся щеки любимого друга, гладя большим пальцем подростковую кожу. Чану — шестнадцать, Чанбину — пятнадцать. Они пытались любить. Родители узнали по слухам: два месяца под замком, оба. Учителя рассаживали их по просьбе родителей, но лишь один урок истории давал драгоценное время, ведь молодой историк разрешал им побыть вместе. Чанбин укладывал голову Чану на плечо и тихо плакал, ловя грустные глаза историка на себе и гомофобные высказывания одноклассников. Май прошёл под натиском учёбы, больше и делать нечего. Июнь — экзамены и бесконечные подготовки. Выпускной. Это было незабываемо. В честь него класс устроил вечеринку у богатого одноклассника дома, как это обычно бывает. Не было ни учителей, ни родителей. Они целовались, боясь заходить дальше. Слишком мало времени проводили вместе. План родителей работал, они иногда забывали друг о друге, пытаясь решать математические задачи с экзаменов. Их история дружбы была велика, но любви — слишком мала. Чанбин стоял на перекрёстке их небольшого спального района, рядом была автобусная остановка, пару уже закрытых забегаловок, девятиэтажный дом, круглосуточная аптека и мусорные баки. Чанбин замёрз, он был в широкой футболке и таких же домашних штанах. Их раздувало прохладным ветром, намекающим на дождь. В небе изредко сверкало, молнии отражались в мокрых глазах. Он пошёл в аптеку. — Здравствуйте, вы бы не могли мне помочь? Иногда бывает кровь из носа, мне нужны влажные салфетки и успокоительное. — Здравствуй. — молодой фармацевт выглянул из стойки. — Да, вот, пожалуйста. Картой или наличными? — Ой, и ещё воды самой дешёвой. — Хорошо. — Картой. Со был невероятно счастлив, вспоминая свой малый счёт на карте и телефон с функцией оплаты. Он сел на лавочку, вытер всю полузасохшую кровь и выпил четыре таблетки успокоительного. Телефон показывал: 01:52 56%. Жить можно. Он вспомнил, что нужно позвонить Чану. — Алло, Чани, я только смог позвонить. — Да, Бин-а, я ждал. Я пишу стихи, интернета ведь на старой симке нет. С тобой всё в порядке? — Нет. Нет, не в порядке, я сбежал из дома. Как я понял, я на другом конце нашего района. — Ты хорошо одет? Под утро обещают дождь. Ты куда спать пойдёшь? — Не знаю. — Чанбин не выдерживает, снова плачет. — Меня отец хотел порезать. У Чана всё сгорело внутри. — Малыш, я… Прости меня, ладно? За то, что я убежал, за то, что сейчас не рядом. Слушай, второй этаж не высоко, я сбегу, мне нужно попытаться открыть окно. Ты можешь оставаться на связи? — Могу. Возьмёшь своё зип худи? Я в одной футболке. — Конечно, любимый, потерпи. Я уже оделся, нужно снять сетку с окна. — Я люблю тебя, Чани. — звонок оборвался. Чан проматерился всеми матами мира, когда выронил телефон из окна. — Тупая спешка, я ведь даже не знаю где он. — шипел под нос австралиец, пробуя нащупать ногой ближайший балкон. Второй этаж не так уж и высоко, но, если неправильно приземлиться, то можно и кость какую-нибудь сломать, а потом и пиздюлей от родителей сверху получить, плюс ещё одна сломанная кость. Если что-то пойдёт не так, то прибавятся два перелома и убавятся шансы повидаться со своей любовью. Рюкзак висит на спине, забитый самой теплой серой толстовкой и карманными деньгами, которые школьник откладывал на черный день, но пригодились они на чёрную ночь. Чан, вспотевший двести раз, уже у первого этажа, остался прыжок в три метра вниз, и большая половина трудностей успешно пройдена. «Ну давай же, ты же кенгурёнок!» — утешал свою внутреннюю тревогу Бан. Раз. Два. Три. Прыжок. Так вроде всё хорошо. Чан присел на асфальт, чтоб прийти в себя. Чего бы только он не сделал ради любви. В голове был только он, его лучший друг, первая любовь, любовник на выпускной и сын злейшего врага… Телефон разбит, теперь он просто никому не нужный кусок материи. Чан вытащил свою сим-карту, кинул в карман штанов и направился на поиски, словно пёс искал хозяина. Освещённый район был только в помощь. Он направился в то место, в котором, по его воображению, находился Чанбин, то есть на «другом конце района». Он бежал. На глаза попалась до боли знакомая фигура, такая стройная, но немного худощавая, Чёрные кудрявые волосы, стеклянные на вид, но такие мягкие на ощупь. «…клянусь, я больше не дотронусь до тебя, прости…» — Чан пожалел что написал такие жестокие глупости. Новая лавочка из переработанного пластика, неизменно стояла рядом, на ней было пару салфеток с кровью, пачка неизвестных таблеток и пустая бутылка. — Чанбин! Я… — Чан резко потерялся в объятиях младшего. — Обними меня… пожалуйста. — послышался всхлип. Чан молча прижал кудрявую голову к своему плечу и зарылся пальцами в кудряшки. — Мне жаль, Чанбини… — Молчи, блять, придурок. — Чанбин сжал руки ещё сильнее, чувствуя ладонями широкую спину. Чан в свои шестнадцать выглядел очень хорошо. Чанбин не думал, что из нескольких сотен человек, которые имели прекрасную внешность и явное неравнодушее к сверстнику, он выберет его, такого немного страшненького, тупенького и странного мальчишку. Но Чан считал по-другому: он любил не за внешность, а за душу (как говорят). Когда тебе приятно находиться рядом с человеком, тебе не важно, как он выглядит. Уже потом ты понимаешь, что любишь эти, по мнению окружающих, недостатки. Для Чана, наоборот, Чанбин будет самым красивым мальчиком на свете. Честно говоря, он даже не рассматривал кого-то для себя, кроме этого гномика, свинолика или зайки. Он любит его острый подбородок, который кусал пару раз, это было его слабостью. А как же маленькие пальчики, которые один раз училка химии назвала «сосисками» в довольно грубой форме? После этого урока на перемене в туалете Чан поцеловал каждый его пальчик и сказал, что убьёт эту хамку. Если бы она только знала, как эти пальцы управляются с клавишами синтезатора у Чана дома, она б задохнулась, также как и Чан, периодически чувствуя эти пальцы у себя на губах. — Под утро обещают дождь, куда нам деться? — Этого мне не известно, но точно знаю, что хочу поцеловать тебя. Чанбин смотрел в чёрные глаза при тусклом свете и постепенно тонул в этом добром омуте. — Так чего ты ждёшь? Я весь твой. Чанбин целует, скрепляет их губы словно пазлы и мечтает больше никогда не открепляться. Думает, что если б был девушкой, нарожал бы Чану столько детей, сколько он захочет. Странные мысли, однако. Чан придерживает его за щеку и поглаживает большим пальцем бархатную кожу. Они обрывают эту нежность и до сих пор стоят в обнимку. — Нам нужно расстаться. — говорит младший и умирает в поглощающей его боли, заражая ею своего возлюбленного. — Я понимаю тебя. — говорит старший и плачет, снова целуя быстро и слишком мало. — Наши родители убьют нас после этого побега, сам все прекрасно знаешь. Я не хочу, чтобы ты был в опасности. — Чанбин обнимает Кристофера руками за шею. — Я тем более не хочу, чтобы ты был в опасности, твои родители — изверги. Но, знаешь, мне так больно, я не хочу тебя отпускать, малыш. — Чан снова целует порозовевшие губы. — Мне так больно, Бинни. Чан захлёбывается в слезах, он безнадежно тонет в режущих на куски чувствах. А Чанбин его обнимает и тоже плачет. Глаза опухли, пальци заледенели, вытирая слезы друг друга. — Я так тебя люблю. — говорит Чан. — Я тебя тоже. — отвечает младший. — Давай прогуляемся и вернёмся домой? — Давай… Они просто гуляли. Утро наступило, как назло, быстро. В пять небо стало совсем светлым, а солнце уже выходило из-за горизонта. Два маленьких человека, что были без остатка влюблены в друг друга, выплакали все, что можно, вспоминая свое доброе, а иногда не очень, прошлое. Они расстались где-то в семь утра, когда город начал просыпаться. Небо плакало тоже, по этому они незначительно промокли. Поцеловавшись последний раз, думая что встретятся ещё не скоро, они ушли в самые страшные для них места — каждый в свой дом.*6 лет спустя*
Их город сиял так же как и тогда, когда было страшно. Чан не замечал этих огней ранее, его заботило многое другое. Он пытался не вспоминать то прошлое, что причинило много боли. Они потеряли связь и даже не пробовали найти друг друга. Вся причина в страхе. Решив пережить эти чувства, они пытались забыть друг друга. Оба понимали, что не судьба, и постепенно отвергали эту любовь, которая надолго прилипла, словно на супер клей. Бан поступил на менеджмент. Отучившись, он сразу пошёл сначала на практику, потом на работу менеджером в крупной банковской компании. Он ещё не стал самым успешным, но уже зарабатывал не мало. Про своё творчество он тоже не забывал: продавал лирику и демки популярным певцам и артистам. Когда стукнуло двадцать его родители уехали в другую страну, бросив парня совсем одного, писав сообщения раз в месяц. Чан не очень расстроен этим событием, проматывая всю ту боль, что они ему причинили. Сейчас он курит на балконе собственной квартиры, внутри его ждёт девушка, что стала чем то свежим и новым в его жизни. В начале их пути он постоянно сравнивал её с Чанбином, но они были не сравнимы. Чанбин всегда будет лучше всех, но будет ли…? Бан принял для себя решение, что нужно жить дальше и не умирать из-за того, кто когда-то исчез. — Чан, почему ты так долго куришь эти сранные сигареты? — достаточно грубо спросила девушка. — Прости, Минчони, но иногда я хочу расслабится. — Ты можешь расслабится со мной. — девушка толкнула парня на кровать, тут же седлая его. — Прости. — Кристофер снял её с себя как пушинку и оставил рядом на кровати. — Я слишком устал. — Я не понимаю тебя… — Минчон стала прожигать стенку взглядом. — Ты не хочешь меня? Мы вместе уже почти четыре месяца и все что у нас было — это оральный секс! Если ты девственник так и скажи, я приму это. Но, пойми, что я хочу тебя всё это время! — девушка встала с кровати и ушла к выходу. — Эй, Минчон, я же говорил, что не готов. Я люблю тебя. — Чан побежал к двери квартиры, но та захлопнулась перед его носом. — Блять… Все как всегда!*
Чанбин учился на третьем курсе архитектуры после одиннадцатого класса. Учился он хорошо и одновременно работал, постепенно выплачивая ипотеку за квартиру. Родители умерли недавно от постоянного пьянства. Родственники помогли похоронить за свои счета, он им очень благодарен. Он не чувствовал абсолютно ничего когда их не стало, он принял это, даже ни разу не всплакнув. Теперь он ненавидит алкоголь, наркотики и тому подобное. Он не смог забыть своего парня. Казалось, что силуэт Чана отпечатался на сетчатке глаза, как самая вечная татуировка. Он пытался полюбить или начать отношения с кем-то другим, но выходило плохо. Он жил своими мечтаниями, представляя свою первую и последнюю любовь в каждой песне и стихах, которые слышал. Он жил серо: учеба-дом-ипотека-учеба-дом-ипотека, пробуя затеряться в этой жестокой рутине.*
Стук в дверь. «О, пришла.» — думает Чан и спрашивает: — Кто там? — Здравствуйте, я ваш новый сосед, откроете? Чан открывает, не замечая подвоха. Перед ним стоит парень и смотрит на свои ноги, не поднимая взгляда. Чан не видит лица из-за волос, но сердце чует неладное. — Извините, вы бы не могли отдолжить немного… — вдруг сосед поднимает голову и смотрит прямо в глаза. — Риса… Чанбин замирает, точно так же как его сердце сейчас. Чувствует, что накрывает тахикардия. Он стоит весь такой домашний в черной футболке и в серых излюбленных штанах и улыбается, а Чанбин не понимает ничего. Думает, что это мираж или приступ шизофрении, но никак не поймёт, что это его Чан, ну или уже не его, но так хочется чтобы был. — Чан… это ты? — Чанбин спрашивает, часто хлопая уже влажными глазами, чтоб не заплакать. И трогает свой нос для проверки, что кровь не идёт. Давление по-любому скакануло. — Чанбини… Чан резко обнимает младшего, точно также, как в ту ночь, зарываясь пальцами в такие же кудряшки. Слезы так и норовят выпасть из глаз и покатиться по нежным щекам. Они сейчас чувствуют так много и так сильно, что ничего не сравнится с этим. — Чани, я так скучал… — шепчет в горячую шею младший. — Проходи. — Кристофер отстраняется и пропускает свое вновь найденное сокровище к себе в квартиру. — Я думал всё… мы больше никогда и нигде, понимаешь? — Да, я тоже… Будешь чай? — Чан метается по кухне, лишь бы не фокусироваться на чувствах, которые вновь вспыхнули, словно лужа бензина от поднесённой спички. — Я думал покушать, но сейчас что-то аппетит пропал. — Чанбин улыбается, словно мальчик, выигравший самую большую игрушку в тире. А Чан посмеивается от перенапряжения. — Будешь спагетти? Недавно приготовил. Моя девушка куда-то ушла. Мы с ней повздорили… — Чан понимает что проговорился. Он, наверно, и не думал скрывать, но увидев родные глаза, захотел вернуться к нему. Он понял, что настоящих чувств к ней не испытывал. Информация о девушке была лишней, не смотря на то, что она была правдивой одновременно. — Девушка… — произносит младший, пробуя на вкус это слово. Больно, но он все понимает, его не было рядом шесть лет, на что он надеялся? На то, что Чан будет болеть по нему до сих пор и не заведёт новых отношений? — А почему поссорились? — Знаешь, такое ощущение, что я не смогу с ней переспать. Она не нравится мне в сексуальном плане. — Чан садится напротив, совсем рядом. — А я нравлюсь? «Блять, блять, блять! Что ты несёшь, Чанбин!» — ругается на себя младший. В ответ молчание, долгое молчание. — Я не знаю… — говорит шёпотом чёрноволосый. — Это трудный вопрос сейчас. — в глубине души Чан всё знает, и он на гране, чтобы признать это. — Я понял. Я, наверно, не буду мешать, она скоро вернётся. Я пойду… — Чанбин уходит к входной двери и обувается. — Подожди! Возьми макарошек. — Чан с самой красивой улыбкой протягивает контейнер с едой. — Я хотя бы буду знать, что не зря готовил. — Жалко, что я не могу забрать тебя. — снова не думая, произносит младший и пытается взять коробочку, но напрасно, Бан держал её со всей силы. Чанбин заново потянул, но его притянули к себе, ловко приобнимая за талию и ставя контейнер на шкафчик для обуви. Кристофер касается этих мягких губ своими. Чанбин так не может, он сразу же отстраняется и отталкивает то, чего он ждал больше всего. — Чан, я не могу быть любовником, зная, что у тебя есть партнёр. Прости… Моя квартира сто три, будь осторожен. Спасибо за еду, я верну контейнер как-нибудь. Чанбин ушёл, оставляя после себя запах наивкуснейшего парфюма и щемящую боль в груди Чана. Чан стоял на распутье. Он понимал, что поступает неправильно в отношении двух самых близких людей.*
Кристофер проверяет телефон. Минчон не звонила, но прислала сообщения: «Прости, Чан, но месяц назад я предала мою любовь к тебе» «Я изменяла тебе весь этот месяц, я думала ты заметил и просто молчишь» «Я думаю это конец. Прошу не переживай сильно, так бывает. Я, наверно, чувствовала, что ты меня не любишь. Можешь не продолжать врать. Надеюсь, ты найдёшь счастье, где не будет меня. Спасибо за все хорошие моменты, я буду скучать. Вещи заберу завтра утром. Я тебе позвоню» Чан чувствует эту горечь, которую он уже давно не может терпеть. Он понимает, что врал на самом деле, хоть и внушал себе, что это не так. На экран падает солёная капля, в ней увеличиваются пиксели, и он понимает, что неосознанно делал больно человеку. Нужно забыть свою прошлую любовь, чтобы начать новую. Потому что, пока ты внушаешь себе чувствовать то, чего на самом деле нет, ничего не выйдет. Возможно, это может дать каплю надежды, но вскоре обязательно разлетится как карточный домик — на части. Чан пишет: «Прости меня тоже за всё. За враньё, за фальшивые чувства и если делал больно, я не хотел. Будь счастлива. Я хоть не испытываю той химии, но я уважаю тебя. Пожалуй, это конец. Спасибо за всё…» Чан вытер слёзы, накинул зипку и вышел из квартиры. Чан знает, что его больше ничего не держит. Он уходит с чистой совестью. Оказавшись на лестничной клетке он поднимается на этаж выше в поисках квартиры под заветным номером «СТО ТРИ», как-будто его день рождения. Стучится, и видит перед собой снова того самого, которого он когда-то потерял. Он не сделает этого больше, он будет с ним до конца, что бы не помешало им. Он обещает, что будет с ним до конца. — Ты быстро. Проходи. — Чанбин, послушай, мы расстались с Минчон. Я ей не давал того, чего она хочет, потому что понимал, что это не ты. Я пытался затмить мысли о тебе ею, но ничего не забыл. Я поступил с ней гадко, и она ответила. — Чан стоял на пороге и распинался, будто оправдывался перед матерью в очередной раз. — Я люблю тебя, я всегда любил только тебя. Я знаю, прошло очень много времени, и ты по-любому изменился, но я хочу принимать все изменения, которые возникнут в тебе. Я хочу быть твоим. — Проходи. — это всё, что Чанбин мог из себя выдавить. Столько информации, что он растерялся. — Ничего не ответишь? — Мне нужно переварить, хорошо? — Да… у тебя уютно. — Чан осматривал каждый уголочек. — Синтезатор?! — Да, я помню, как мы играли с тобой на твоём, но к сожалению сейчас времени нет, и этот стоит без дела, бедолага. — Свой я отдал в детский дом, он напоминал о тебе… — сказал Чан, опуская голову и садясь за рабочий стул, как у себя дома. — Прости. Кристофер проводит пальцами по белым клавишам, стирая с поверхности невидный слой пыли. — А я наоборот не хотел тебя забывать. Я понимал, что не найду что-то подобное в ком-то, что есть в тебе, а сейчас я не могу привыкнуть к твоим тёмным волосам, которые идут тебе намного больше, чем осветлённые когда-то. Мы поменялись, но я не хочу упускать этот шанс. Сейчас у меня внутри всё скручивает от нашей встречи, я слишком рад… — Садись. — Чан хлопает по своим коленкам. — Прям на колени? — Да, мы же так делали. Ты, правда, подрос и подкачался, кажешься больше меня, но я готов быть под тобой в лепёшку. — Я хочу попробовать заново. Заново попытаться быть счастливым вместе с тобой. — Чанбин сел на колени темноволосого и окольцовывая шею руками, он положил подбородок тому на плечо. — Помнишь, ты спросил, нравишься ли ты мне в сексуальном плане? — Да, но это было глупо. — Ты мне нравишься во всех планах. Я хочу тебя, Бин. Хочу видеть тебя своим парнем. Чанбин ждёт, пока Чан договорит, а после резко целует, сразу с некой грубостью и страстью. Он прижимает его голову ближе к себе, вот вот, и они сольются в одно целое. Чан обнимает мягкую талию и гладит пальцами позвоночник, после вдруг мычит, чувствуя на своей нижней губе зубы. Чанбин улыбается, он не может поверить, что встретился с ним всего пару часов назад, а сейчас ест его губы, словно это самый вкусный медовик в мире. Он помнит, как они касались раньше, но сейчас совсем по другому. Новшество возбуждает и заставляет чувствовать слишком много. — Я очень скучал. — говорит Чанбин и встаёт, таща за собой, кажется, свою любовь. — Здесь будет удобнее. — он показывает на кровать, падает на неё и тащит за собой Чана. Чан нависает на руках и продолжает поцелуй, ища его язык своим. Он спускается ниже, оставляя укусы на шее для бо́льших ощущений. — Я тоже слишком скучал. Чан помогает снять с него футболку и опускается лицом к груди, чтобы пройтись там языком. Чанбин млеет, он не может поверить, что именно сейчас его ублажает тот, с кем не виделся так долго, тот, с кем он пережил трудные времена. Но это теперь в прошлом, теперь всё началось с чистого листа, помеченного номером «сто три».