***
Тяжело, думает Йен Тяжело ходить, дышать, думать. Голова раскалывается адски, но нужно ходить на работу. Денежка сама себя не заработает и сама себя потом не потратит на скромные нужды простого смертного. Да и у Микки скоро день рождения, нужно тортик любимому купить. Где бы сил ему на всё это найти? Осень, унылая погода и осенняя депрессия так сладко совпали с его биполярным спадом, что напрочь отрезали для Йена желание жить жизнь. Не хочется социальных взаимодействий ни с друзьями, ни с родственниками, кроме как только с Микки. Ради всего святого и чувств его мужа, он потерпит. На работе аврал из-за сезона простудных заболеваний. Каждый третий болеет, каждый четвёртый выходит на улицу больным, а потом кашляет и заражает остальных. Если родителям можно ещё объяснить, почему у их дитятки неноглядного горлышко болит, то не всё старушки поверят в простой аденовирус. Вечером недавно у них был вызов на дом к пожилой женщине, которая утверждала, что точно знает, у неё мол гипертония. А на вопросы какой же умник ей сказал об этом, клятвенно заверяла, что в журнале прочитала и симптомы совпали. Так вот мало того, что они к ней полтора часа из-за пробок ехали, и Йен рассказал коллеге все маты, которые узнал от Микки, так она потом ещё и жаловалась на них, что они лечить не умеют. Достала она их знатно, Йен переглядывался с напарницей на каждый такой выпад со стороны бабушки, потому что из-за боли в голове, глаза закатывать больно было. По приезде домой он задних ног не чувствовал. Как в переносном так и в буквальном смысле. Потому что как от одной пациентки отъедишь, она на другую сразу кашлянет и уже к ней нужно будет собираться обратно. А ломота в конечностях не добавляет радости в жизнь. Только заставляет себя почувствовать старым стариком с мигренью и уже не рыжими, а коричневыми волосами. Сальными, безжизненными и неяркими как его тленная жизнь бедняка. Одна только булочка в его жизни двадцать четыре на семь его радует. Заставляет улыбаться, сидя в метро на пути домой. Дома Микки его встретит, поторопит раздеться, накормит и валяться отпустит. Бесит конечно немного, но это опять дурацкая биполярка мешает заботой от булки наслаждаться. И уже легче немного становится в районе груди, аж улыбаться хочется, и не знобит так от холода вагона метро, но бошка немного побаливает. Однако дома опять холодно и безжизненно, будто с улицы так домой и не пришёл. А всë потому что смски проверять надо, когда муж ненаглядный пишет, а не уведомления с горяча отключать у мессенджера ночью, потому что устал от людей. Поэтому Йен лезит в карман за сотовым и включает дурацкие уведомления. Тут тебе и смска от Липа с мыслями о самовыпиле (ещё бы, у Фредди зубы режутся) и двенадцать пропущенных из чата Галлагеров (туда мы даже не заходим) и вот Микки пишет как задержится на часок, из-за какого-то мудозвоноëба. Оп, новое слово в словарик. Мысли о том, что любимый задерживается вот вообще не помогают. Пропускаем сразу два пункта из списка приятных вещей после работы. Нарушаем вечернюю рутину и портим себе стабильность заодно. А что нам мелочится? И бредëм с грустным лицом, лежать в холодной постели с надеждой проснуться в тёплых объятьях Микки. Маловероятно конечно со скупым на эмоции Милковичем, но может повезёт. Мечтать не вредно.***
Когда Йен в полудреме слышит осуждающее цоканье языка брюнета в проёме их спальни и удаляющиеся шаги по коридору, признаться честно он никак не этого ожидает от Микки. Но предательские глаза начинает щипать, а тупая боль где-то между желудком, лёгкими и сердцем начинает доставлять неудобства, потому что, когда тебе больно и плохо и в последнее время ты не получал долю ласки от своего мужа, твоя голодная головная боль начинает съедать твой мозг. И болевые ощущения точно такие же. И сразу кажешься каким-то ненужным, некрасивым, уродливым. Думаешь, ну вот зачем я такой сякой ему сдался? Может не любит он меня уже, а из жалости со мной остаётся? А биполярка где-то в голове сидит и мерзенько накидывает гору грустных мыслей, крыса тупая. А потом его муж, ставит на прикроватный столик, чашку горячего чая, а рядом печеньки, на случай если Йен проснётся и будет голодный, и так хорошо сразу становится. И так радостно, и в груди сразу потеплело, и простыни холодные противные нагреваться стали от любви. И кошмарик его под одеялко двуспальное к нему лезет. Ноги холодные, к его тёплым жмуться. Йен разворачивается, сгребает Микки в охапку и обвивает свои долговязые верхние конечности вокруг торса любимого, пока у того настроение хорошее. Он как медведь плюшевый из детства, такой же мягкий на животе и предплечьях и обнимает тебя так ласково, любяще, и так пахнет. Господи как он пахнет. Йен прижимает его к своей груди и носом зарывается в эти шелковистые волосы. Микки пахнет чем-то вкусным настолько, что не надышаться. Немного пота, немного сладости, напоминающей нотки чайного дерева из их геля для душа, но не такой, которая скулы сводит. Эта сладость освежающая. Как летний ветер. Как солнце, освещающее задний двор Галлагеров. Что-то такое родное, что никакой пот не портит, наоборот. Разбавляет всю эту идеальную спесь, делая что-то чертовски особенное, в стиле самого Микки. Идеально не идеальное для самого Йена. — Спокойной ночи, Йен — бормочет Микки. А Йен не может сдержать эмоций. Проверяет не осталось ли где открытых участков, продувающих их кокон. На всякий случай ещё раз хорошенько укутывает Микки к себе поближе, потому что недостаточно близко к его сердцу. И зацеловывает ему весь лоб и затылок, прежде чем, сквозь сонные Миккины, сопротивления чмокнуть любимого в губы. И всё. Вот теперь как надо. Голова ещё болит. Люди всё равно бесят, зато его булка рядом с ним сопит и греет Йена. Греет от самых лютых морозов, от самых страшных болезней, от самых злых людей, защищая его. И вот после спада, он обязательно зацелует мужа как надо и скажет как он его любит, а сейчас он вдохнет его запах поглубже и уснёт крепким сном со своим любимым человеком.